Есть и некоторые не страшные, в основном которые из ЖЖ – Березин там стоит зеленоватого цвета, Нуне, довольно-таки солидная, да много там кто. Некоторым я даже делал обложки. Быков очень сильно красный лежит рядом с Топоровым, но не орфография, потому что последнюю орфографию купил я и подарил самому Быкову на день рождения. А лежит что-то про блуд. Но у Быкова всё, впрочем, про блуд.
Ещё там есть книжка Линор Горалик и Сергея Кузнецова, про которую мне каждый день рассказывают в рекламе, что авторы её поругались из-за премии национальный бестселлер, что, по-моему, очень глупо. Премию им всё равно никакую не дали, и мне, правда, тоже не дали, но я хоть ни с кем из-за неё не ругался. Премия премией, а отношения нужно беречь – потом ведь не воротишь. Помните, как у Булата Окуджавы – давайте восклицать и друг другом восхищаться!
Ещё я полистал какую-то брошюрку, из которой узнал с большим интересом, что Александр Сергеевич Пушкин особенно любил, чтобы волосы у женщин росли на пизде ровным треугольником. Потом посмотрел на обложку – а это, оказывается, альманах Дженерал Еротик первого спамера русского интернета Армалинского, про которого говорили, что он недавно умер. А потом говорили, что будто бы нет. Ну, если умер, то царствие ему небесное, а если не умер, то у меня на него стоит вечный фильтр.
А в другую комнату в магазине буквоед боюсь всегда ходить. Там есть целая полка Макса Фрая, я когда на эту полку смотрю, я обязательно почему-то думаю, что каротин очень полезен для зрения. И, когда классе во втором оказалось, что у меня близорукость, я очень много ел морковки, чтобы меня взяли в лётчики-испытатели, и ещё учил наизусть таблицу для проверки зрения, но меня всё равно не взяли. И когда я вижу полку с Максом Фраем, мне становится грустно. Потому что и вратарём сборной СССР по хоккею я тоже не стал, да и вообще.
А остальные книжки в той комнате – там вообще можно ходить только зажмурившись, такая Красота. Хотя всякое между прочим бывает. Вот я не так давно в одном магазине вытащил наугад одну такую книжку, а там хоть на обложке был нарисованный робокоп, внутри оказалась кибериада писателя Лема. Очень хорошая книжка, я её в ванне читал потом.
А вообще, когда вокруг очень много книг, они меня угнетают. Вот однажды в москве зашёл я в каких-то пирогах в книжную лавку, а там! – до потолка, и каждой книги по одной штуке. Тысяча или, может быть, сто тысяч штук, не помню, я выпивши был. И ведь если взять любую наугад и внимательно её прочитать, то наверняка ведь там что-нибудь да есть интересное. Только очень уж сильно их дохуя.
Теперь можно и про Мошкова(окончание)
И пока, значит, я печалился по поводу никому не нужных книжек, Мошков с супругой практически насильно усадили меня в свою машину и отвезли ночевать к себе домой, чтобы не арестовала меня злая московская милиция. И напоили они меня чаем с вареньем, и я утешился, и не пошёл даже на станцию за коньяком и вообще больше никогда с тех пор не думал про современную литературу.
Про Шукшина(Пирогову посвящается)
Тётушка моя, Татьяна Ивановна, относилась к немногочисленной сельской интеллигенции – она преподавала математику в единственной деревенской школе. Муж её, Анатолий, без объяснений повесился в шестьдесят шестом году, так что хозяйство она держала самое минимальное: огород с картошкой, огурешник, кур да порося.
Тётя Таня выписывала множество газет и журналов: математический журнал «Квант», «Огонёк», разумеется, а также толстые литературные журналы – «Новый мир», «Наш современник», «Звезда», «Роман-газета» и ещё что-то. Кроме того, Татьяна Ивановна была единственным посетителем деревенского книжного магазина, в котором, впрочем, продавалась почему-то исключительно поэзия – видимо, некто в областных планирующих органах считал, что именно поэзия особо необходима для деревенской жизни. В частности, кстати, там можно было купить такой чрезвычайно дефицитный в те времена продукт, как двухтомник поэта Евгения Евтушенко. Татьяна Ивановна была, однако, совершенно равнодушна к поэзии, но зато была большой поклонницей писателей Владимира Солоухина, Виля Липатова и Василия Шукшина.
Вечерами, после того как баба Дуня приносила двухлитровую банку тёплого молока и когда на завалинке сидеть становилось уже невозможно из-за комаров, мы все шли в избу (ударение на первом слоге) и там тётя Таня читала вслух какой-нибудь рассказ. Запомнились рассказы про Алёшу Бесконвойного, про то, как плясал поп и, прости Господи, про то, как Владимир Солоухин собирал в лесу не то солёные рыжики, не то иконы. Потом прочитанный рассказ обсуждался. Ну в смысле как обсуждался – обсуждался исключительно с моей матушкой, которая единственная из всей семьи стала городская и, более того, состояла в Коммунистической Партии. У бабы же Дуни вообще никогда не было никакого мнения ни по какому поводу, она всегда была всем совершенно довольная и ей всё вообще нравилось, а у меня мнений было очень дохуя, я к тому моменту прочитал все девятнадцать томов Диккенса, но эти мнения тогда ещё никого не интересовали, что меня чрезвычайно раздражало. Так что я тихо сидел в углу, натирал корку хлеба чесноком и ел его с тёплым молоком.
С тех пор (опять) прошло много-много лет. Я долго пытался найти где-нибудь ту зелёную толстую книжку «Беседы при ясной луне», но так и не нашёл, видимо, она там в том времени и осталась. В прошлом году перечитал двухтомник Шукшина – что-то понравилось, что-то показалось слишком пафосным и, как бы это сказать, сделанным. Я купил себе дивиди с кинофильмом калина красная и, когда напьюсь совсем пьяный, смотрю его и плачу, потому что этих людей больше никого нет и никогда уже не будет. Мой любимый там момент – это когда Егор Прокудин говорит прокурорше: «Нет, сапоги мне не жмут. У меня другая проблема – ноги очень потеют. А позвольте вам пепелок стряхнуть».
Я не знаю, был ли Шукшин гений или не был, да и какая в жопу разница.
Литература и жизнь
Возьмёшься иногда писать историю из своей жизни, совершенно правдивую, и доходишь до такого момента: «и тут имярек удалился в соседнюю комнату ебать девушку N, так как его жена в тот момент второй месяц лежала в роддоме на сохранении». И тут ты понимаешь, что имярек этот жив, как и его жена и девушка N. И они мало того что живы, они ещё читают интернет и меня, в частности, я точно знаю. И значит, супруга имярека, прочитав такое произведение, говорит: «Ах вот оно как всё было, пока я в роддоме лежала!» И бьёт имярека в рыло (она может).
Можно, конечно, поменять фамилии и место действия, и никто героев не узнает, кроме самих героев, и имярек опять получит в рыло.
Опять же можно пропустить эту подробность. Но если так рассуждать, то вообще все подробности можно пропустить. А меня, к сожалению, исключительно одни они и интересуют. Скрещивать персонажей между собой и выводить гибридные какие-то виды – я этого не умею и не интересно это, потому что получается неправда.
Дожидаться, пока они умрут? Да нет, я всё равно умру раньше, это они, персонажи, где-то там не пьют и не курят.
И чего, спрашивается, делать? Можно, конечно, как Довлатов, съебать в америку и написать оттуда записки, за которые до сих пор огромное количество людей в городе Петербурге мечтает посмертно набить ему морду. Но я совсем не хочу в америку, мне и тут хорошо.
Литературное
Прочёл два рассказа из писателя Зощенко, которому я будто бы всю жизнь подражаю. Рассказы были про то, как на пароходе закрашивали названия и как у человека украли в бане штаны. Хохотал.
Зощенко – он очень хороший, оказывается, был писатель. Я, может, и не очень много читал писателей, но если иногда попадается хороший, я это сразу понимаю. И если раньше я всегда обижался, когда меня попрекали Зощенкой, то теперь я буду считать это за комплимент.
Опять о книгах и читателях
А ещё я сегодня прочитал книжку про недопёска наполеона третьего.
Где? Почему? Какими кривыми путями обходила меня эта чудесная книжка последние сорок с лишним лет? Почему далась в руки только тогда, когда я стал злобный и больной? Нет ответа.
Литература
А меж тем мало кто из вас знает, что где-то там до сих пор существует Настоящая Литература.
Там до сих пор есть журналы Новый Мир, Наш Современник, Знамя, Звезда и другие толстые издания, в которых публикуют настоящую прозу, а не ту, которая в «Интернете» (пишется с кавычками). Ту, которая в «Интернете», они тоже с удовольствием публикуют, если им принести на дискете. А если не принести, они не знают, где её взять, потому что интернет в редакции только через диалап и вообще там вирусы, графомания и никто в редакции не умеет включать компьютер.
Там до сих пор есть Фазиль Искандер, Андрей Битов, Евгений Евтушенко и многие другие. Кроме того, там есть множество премий: Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского, Белого, Чёрного, Букера, Антибукера, Большая Книга, Малая, Дебют, Успех, Триумф, да всех и не перечислишь. Их вручают кому-нибудь каждые два дня в очень торжественной обстановке.
Молодёжную литературу время от времени собирают в каком-нибудь пансионате за городом и ласково наблюдают за тем, как бурно она между собой ебётся. А вдруг из этого что-нибудь да родится?
Там постоянно идёт война: прогрессивные писатели воюют с мракобесами, а новые реалисты борются со старыми.
Про всё это всё пишут специальные издания – Книжное Обозрение и, вы будете смеяться, Литературная Газета (тысячу лет её не читал – интересно, есть ли в ней до сих пор шестнадцатая страница?).
Там говорят «проза», «моё творчество», там есть критики и антикритики, которые рассуждают о тенденциях и роли литературы в нравственном воспитании общества. Эту Настоящую Литературу иногда приглашают в Кремль и там с ней беседует Господин Президент или, на худой конец, Администратор Сурков. Настоящая Литература тогда закидывает ногу на ногу и требует себе автомобиль волга и домик в Переделкино. В Кремле обещают об этом подумать.