то целыми днями тут торчит. Но педагог ее успокоила:
– У девочки вашей талант. Обидно будет, если не удастся перед комиссией раскрыться. Да и экзамены у нее скоро.
Так и горбатилась бы Татьяна, не ведая, что творится у нее за спиной, да однажды дочь прибежала в слезах:
– Убирай эту Марианну куда хочешь! Она не со мной занимается, а с нашим отцом!
– Да что ты такое говоришь? Не смей так об отце!
Вечером Татьяна ничего не сказала Никите, а дочку успокоила. Но сама не стала успокаиваться. На следующий день Татьяна велела дочерям дома не показываться, сама на работу не пошла, к соседке подалась. В «глазок» видела, когда пришла Марианна, подождала минут несколько и вошла, открыв дверь своим ключом.
В общем, дочь оказалась права. Татьяна устроила скандал, какого за всю жизнь не устраивала, и велела мужу немедленно убираться на все четыре стороны. Тогда супруг встал в третью позицию и заявил совсем чужим голосом:
– Тебя что-то не устраивает? Тогда я тебя не держу! Эта квартира моя, и уходить я отсюда никуда не собираюсь.
– Да любой суд… вылетишь, как пробка! – возмутилась Татьяна.
– На размен я не соглашусь, – стоял на своем супруг, – а теперь, раз ты все знаешь, Марианна будет жить здесь. И подумай, Татьяна, это может нанести девочкам моральную травму!
Он говорил что-то еще, но Татьяна его не слушала. Она всегда зарабатывала на жизнь сама и от этого паразита не хотела ничего. Совсем. Сама подала на развод. Сама от алиментов отказалась. Да какие он станет платить алименты, когда не работал сроду! Выписалась довольно быстро, с девочками переехала в мамину квартиру, и стали они жить в тесноте, да не в обиде, как говорится. А в квартиру мужа вселилась Марианна. Они довольно быстро расписались, и теперь новая жена взвалила на свои плечи такое сокровище, как Никитушка.
– А как же вы оказались у него в постели, простите? – прервала рассказ Клавдия.
– Да так и оказалась, – усмехнулась Татьяна.
Сначала ей было очень больно, обидно до жути. Но не сильно-то станешь над собой слезы лить, когда двух дочерей кормить надо, да еще и мать теперь. Закатала Татьяна рукава и продолжила вкалывать. Тут, на счастье, подруга устроила ее в риелторскую контору. Может, для кого-то это и пустое ремесло, а у Татьяны оказались поразительные способности. Сначала ей удалось материну комнату в коммуналке поменять на однокомнатную квартирку, и на том она не останавливалась. Короче, сейчас у Татьяны квартира побольше Никитиной будет. И мужичонка сыскался. Правда, какой-то уж больно замухрыжистый, да все не одна.
А душа, между тем, просила удовольствия. И Татьяне захотелось, чтобы бывший муж узнал об ее успехах, чтобы локти грыз, ковриком у ног стелился. А еще… еще ей очень хотелось отомстить Марианне. Никита дурак, конечно, да свой дурак, родной, а та ворвалась в их жизнь, отца у детей отобрала, у Татьяны мужа. И еще была у нее надежда, что плюнет Никита на тощую Машку и снова у них все начнется по-старому. Татьяна даже согласна была от своего сожителя уйти, так хотелось обратно, в прежнюю семью, в молодость. Нет, ей надо было отомстить! И Татьяна мстила. Теперь Никита изменял Марианне со своей же бывшей женой.
– И вы ему все простили? – ужаснулась Клавдия.
Она только на миг представила, что бы она сделала с разлучницей. Но что бы она сотворила с Акакием…
– Простила. Она, Машка-то, ему башку задурила, дескать, он талантливый клип… маркер… Ну, в общем, тот, который клипы придумывает. Они даже вместе что-то придумали, и Машка делала вид, будто проталкивает Никиту. Тот, дурачок, и верил, а на самом деле ей от него нужна была только прописка. Хотя, черт знает, может, Машка и в самом деле сначала рассчитывала на какой-то Никитин необыкновенный талант, а уж потом ей точно было все побоку. Не оправдал он ее надежд, да и она его, если честно…
– Так что, у нее до этого прописки не было?
– А кто ее знает?
– А телефон у вас не сохранился? Ну, тот, по которому вы нашли Марию? – неизвестно зачем спросила Клавдия.
– Да вы что! Неужели думаете, я стала бы хранить клочок бумажки столько лет? Нет, не сохранился. Но только кажется мне, что это был номер какого-то общежития, потому что, когда подзывали ее, шум в трубке слышался… ну… как в общежитии.
– А может, Никита знает?
– Этого не могу сказать, я про нее никогда с Никитой не говорю. Теперь он меня снова в жены зовет, а я думаю. Этот-то мой мужик, Толик, сам все и приготовит, и постирает, по хозяйству просто золотой, а у Никиты самой крутиться приходится – и свари, и обслужи. Ой ты, батюшки! Мне же еще готовить! Вон у меня уже и тесто из пакета лезет! Вы уж меня простите, если что, но мне больше некогда тут рассиживаться. Побегу я.
Клавдия не успела и слова сказать, как Татьяна подхватила сумку и выбежала из павильона. М-да… Ну и что ей стало известно? Что Мария Зудова жила со своим супругом только четыре года и ей была нужна прописка. А до этого как она без прописки обходилась?
Клавдия глянула на часы и тоже заторопилась к дому.
Еще не зайдя в квартиру, Клавдия Сидоровна поняла – дома произошло что-то неладное: сын никогда не повышал на матушку голоса.
– Ну ты же взрослый человек! – кричал Акакий так, что было слышно на весь подъезд.
– Да, я человек! И не намерена спокойно наблюдать за тем, что вытворяет эта сумасшедшая!
«Наверняка меня добрым словом поминают», – вздохнула Клавдия и нажала кнопку.
– О, явилась… – буркнула свекровь и крикнула сыну: – Ты бы лучше, чем мать-то воспитывать, спросил, где это твоя благоверная столько времени шаталась! Ой, Клавочка, а ты и тортик купила! – тут же расцвела Катерина Михайловна, схватив коробку.
– Ну что у вас тут? Весь подъезд трясется от вашей родственной беседы, – поинтересовалась Клавдия, затаскивая пакеты в кухню.
Акакий стал рассказывать, все больше покрываясь красными пятнами.
Дело в том, что каждое утро, ровно в десять, невзирая на погоду, некая сверхначитанная мамаша из подъезда Распузонов регулярно вытаскивала на улицу два ведра воды, затем выволакивала двух орущих детишек и обливала их ледяной водой. Вероятно, с оздоровительной целью. Причем сама родительница проделывала экзекуцию, стоя в теплой дубленочке, и на себя живительную влагу почему-то не опрокидывала. Детский визг немедленно вышвыривал во двор парочку-другую сердобольных соседок, которые поднимали страшный скандал, поносили мамашу на чем свет стоит и грозились доложить участковому. Однако никаких изменений не наблюдалось, и каждое утро визг повторялся. Возмущалась этим и Катерина Михайловна, но до сегодняшнего дня даже не вливалась в ряды уличных бойцов, противников подобных методов воспитания, только горько вздыхала возле окна. Но теперь, после отдыха на природе, в женщину вселились новые силы, и она решила ситуацию по-своему. Время утреннего детского кошмара уже прошло, и жители подъезда давненько занимались домашними делами. «Заботливая» мамаша несчастных детишек тоже, видимо, наводила чистоту в доме, потому что, ничего не подозревая, потащила целый таз выстиранного белья развешивать на улицу. Поскольку, по ее подсчетам, дело это недолгое, она выскочила в одном халатике. Катерина Михайловна, увидев ее в окно, засуетилась. Старушка не поленилась наполнить ведро водой и приказала сыну, чтобы он немедленно отнес это вниз. Ничего не подозревающий Акакий Игоревич допер ведро до первого этажа.
– Дальше куда?
– Никуда, здесь оставь, – велела матушка и притаилась за подъездной дверью.
Дальше Акакий наблюдал следующее. Любительница суровых процедур развесила на веревке белье и заторопилась домой. Не успела она открыть дверь в подъезд, как на нее тут же обрушилось целое ведро воды. Окрестности улицы огласились диким воплем – дама орала от возмущения и холода и ломилась в дом. Однако мстительная Катерина Михайловна крепко держала дверь с внутренней стороны еще минуты две. Только после этого она отпустила ручку.
– И запомните, любезнейшая: если еще раз вы выволочете своих несчастных детей на мороз под воду, я из вас ледяную скульптуру сделаю! – грозно пообещала Катерина Михайловна.
Акакий же, который стал свидетелем всей сцены, теперь пришел в себя, и его разрывало от негодования.
– И это моя мать! Мама, нельзя бороться со злом такими методами, ты же сама меня учила!
– Дурой была, – отмахнулась Катерина Михайловна, вырезая себе самый аппетитный кусочек черемухового торта. – А что ж ты предлагаешь? Вот так сидеть по домам да головой покачивать? Нет уж, пусть сама хоть раз ледяной душ примет, гвозди ей в пончик! Может, тогда умнее станет.
Клавдия Сидоровна тоже успела затолкать себе в рот тортика и теперь чуть не поперхнулась, заслышав знакомое выражение. Акакий зашлепал ресницами и еще не понял до конца, что такое знакомое ему послышалось.
– Ма… мама, – справилась наконец с куском Клавдия, – куда, вы сказали, гвозди?
– Какие гвозди, боже мой? Мы же с тобой только что говорили о безумной мамаше! – обиделась Катерина Михайловна. – Клава, сегодня какой-то особенно удачный торт, правда? В прошлый раз он суховат был…
– Мама, ты только что сказала: «Гвозди ей в пончик», – напомнил Акакий. – Где ты это слышала?
Так выражался только покойный Семен Семенович Семизвонов. Этот человек настолько часто произносил эту глупую приговорку, что она прочно засела в памяти всех его знакомых. Но Катерина Михайловна никогда не встречалась с Семизвоновым! Додуматься же самостоятельно до такой абракадабры старушка не способна. Тогда откуда дурацкие гвозди вкупе с пончиком появились в ее лексиконе?
– Мама, вспомните немедленно, где вы это слышали, – потребовала и Клавдия Сидоровна.
– Ну что вы, право, прицепились к такой ерунде! Какие гвозди, я ничего подобного не говорила! Клава, хватит уже болтать языком, надо что-то к обеду готовить, – раздраженно отмахивалась пожилая леди. – С ума сойти, меня столько времени дома не было, приехала из гостей, так меня и кормить не собираются!