Иногда я вспоминаю, как двадцать лет назад я сама, страшно волнуясь, отвечала на вопросы членов бюро горкома моего родного города… Мне партийный билет вручал секретарь нашего горкома Константин Лукич, теперь я вручаю партийные билеты, а через некоторое время кто-нибудь из принимаемых сегодня с такой же радостью будет вручать партийные билеты новому поколению…
В прошлый четверг слева от двери уселись три подружки в одинаковых платьях, задорные милые девчата с трикотажной фабрики. Чуть поодаль от них два студента в спортивных куртках.
Молча посматривали друг на друга еще две подружки — медицинские сестры из детской поликлиники. Женщина средних лет ласково улыбнулась мне — это Вера Семеновна, врач-педиатр из этой же поликлиники. Она недавно была у меня, рассказала о своих наблюдениях за работой школьных буфетов. А неделю назад она очень интересно выступила на сессии райсовета с дельными предложениями, как лучше организовать досуг ребят. Вера Семеновна хорошо провела свой кандидатский год.
На жестком диванчике устроились четыре молодых парня с обветренными, загорелыми лицами. У одного небольшие усики, остальные гладко побриты. У всех комсомольские значки на серых пиджаках, все в белых рубашках с голубыми галстуками — пришли как на праздник. Все они из одной бригады коммунистического труда, все заочники вечернего института.
Восьмого марта я была в заводском клубе и хорошо запомнила, как вон тот коренастый, с лукавой улыбкой — его зовут Дима Кулемин — отплясывал с девушками «русскую». Обессиленные партнерши менялись, а ему все было нипочем. А сейчас он сидит, скромно положив ладони на колени, — только вот с бесенятами в глазах не может справиться…
В одиночестве сидит старшина милиции Николай Абрамов. Его я тоже знаю… Прием начинается с него.
Таисия Васильевна докладывает:
— Абрамов Николай Дмитриевич, рождения 1936 года, русский, кандидат с июня 1962 года, образование среднее… Отличник службы, агитатор на избирательном участке…
Члены бюро слушают, внимательно смотрят на вытянувшегося в струнку милиционера. Владимир Сергеевич положил очки на папку, повернулся к старшине всем корпусом. А Таисия Васильевна продолжает:
— Месяц назад, вечером, во внеслужебное время, будучи в штатском, товарищ Абрамов один, рискуя жизнью, задержал и обезоружил опасного уголовного преступника…
— Какой молодец! — Это не выдерживает Владимир Сергеевич, — Ну и молодец!
Налаженный было ритм заседания слегка ломается. Члены бюро с уважением смотрят на невысокого, аккуратного парня. Смотрят на него подружки с трикотажной фабрики — с явным восхищением, студенты уже не равнодушно, а с удивлением. Парни из бригады коммунистического труда одобрительно переглянулись.
Прием Абрамова прошел бы совсем благополучно, не вмешайся член бюро Матвей Николаевич. Он всегда задает два вопроса. Если принимаемый — агитатор, Матвей Николаевич обязательно спросит: «Когда последний раз были у избирателей?» Большинство отвечают сразу, а некоторые смущаются, начинают вспоминать, иногда даже путаются.
Второй любимый вопрос Матвея Николаевича: «Как повышаете свой образовательный уровень?»
Он никогда не спросит попросту: «Где учитесь?», «Как успехи?», а всегда только так: «Как повышаете уровень?» Когда ему отвечают, что не учатся, Матвей Николаевич обязательно произносит: «Как же вы дальше жить думаете? С таким, извиняюсь, запасом знаний коммунизма не построишь». И всем сразу становится скучно, даже как-то не по себе, хотя все как будто правильно.
Старшине Абрамову Матвей Николаевич задал все свои вопросы.
— Когда последний раз были у избирателей?
Старшина слегка замялся, потом, подумав, ответил:
— Давненько… Месяца полтора не был…
Матвей Николаевич посмотрел на меня и, видимо, довольный тем, что может задать еще вопрос, спросил:
— Это почему же? Это, знаете, не похвально.
Старшина чуть заметно улыбнулся и ответил:
— Но я с избирателями виделся… Они ко мне приходили…
— В отделение? — перебил Матвей Николаевич.
— Нет, в больницу… Навещать приходили меня, когда я был ранен.
Но Матвей Николаевич не сдался. Он без тени улыбки заявил:
— Стало быть, у вас хорошие избиратели.
Я не выдержала и шутливо добавила:
— Выходит, товарищ Абрамов хорошо их воспитывает…
Я посмотрела на членов бюро и хотела спросить: «Какие есть предложения?» Но Матвей Николаевич опередил меня:
— Можно еще вопрос к товарищу Абрамову?
Ну что ты с ним поделаешь! Конечно, можно.
Матвей Николаевич задал свой главный вопрос:
— Как повышаете свой образовательный уровень?
Абрамову этот вопрос доставил удовольствие. Он широко улыбнулся и охотно сообщил:
— Учусь в Московском государственном университете. Факультет юридический — заочный. Курс пятый. Троек нет.
От такой радостной точности всем стало весело. Даже Матвей Николаевич не выдержал — засмеялся.
Старшину Абрамова приняли в партию единогласно.
В этот день были приняты подружки с трикотажной фабрики, Вера Семеновна, парни с завода. Таисия Васильевна учла опыт со старшиной Абрамовым и о каждом принимаемом говорила, где и как учится. При этом она все поглядывала на Матвея Николаевича. Но он вопросов больше не задавал — рисовал на листочке зайчика. А учились, оказалось, все. Подружки с трикотажной фабрики заканчивали Политехнический институт, трое парней с завода — в Энергетическом институте, четвертый, тот, что с усиками, оказался коллегой старшины — на третьем курсе юридического факультета.
Когда Таисия Васильевна, докладывая о Вере Семеновне, упомянула, что она родилась в 1932 году, в пятилетнем возрасте лишилась родителей и поэтому воспитывалась в детском доме, всем сразу стала ясна ее биография. Их много прошло перед нами — детей, осиротевших в 1937 году, выросших в детских домах и теперь вступающих в партию, которой честно и беззаветно служили их безвременно погибшие отцы и матери.
Сколько раз мне приходилось спрашивать Таисию Васильевну:
— Все? Никого не пропустили?
После этого я встаю. Поднимаются и все принятые в партию. Сколько раз! И все же я каждый раз волнуюсь, произнося свою короткую речь:
— Дорогие товарищи! Поздравляю вас с принятием в члены Коммунистической партии Советского Союза…
Я смотрю на серьезные лица молодых коммунистов и чувствую, как к горлу подступает комок. Чтобы скрыта волнение, я стараюсь говорить как можно короче и заканчиваю «деловой» фразой:
— Еще раз поздравляю… А теперь пройдите, пожалуйста, наверх для оформления партийных документов…
В ответ слышится разноголосое: «Спасибо!» Я стою до тех пор, пока все вновь принятые не покинут кабинет. Когда я наконец сажусь, то стараюсь не смотреть на профессора, чтобы не смущать его, — у Владимира Сергеевича влажные глаза, и он торопливо вооружается очками.
После приема в члены партии и кандидаты у меня на столе осталось нерассмотренное личное дело Николая Сергеевича Грохотова. Я вопросительно посмотрела на Таисию Васильевну. Она напомнила:
— Я вам говорила… Индивидуально…
Случается, нам приходится рассматривать некоторые дела индивидуально. Это, как правило, «неблагополучные» дела, и комиссия по приему не считает возможным выносить их на обсуждение вместе со всеми.
Таисия Васильевна вышла в приемную и громко сказала:
— Товарищ Грохотов, пожалуйста.
В открытую дверь я увидела, как с дивана быстро поднялись молодой человек и девушка — высокая блондинка с большими голубыми глазами. Я обратила на нее внимание еще перед началом заседания, когда проходила через приемную.
Девушка что-то шепнула парию и, я это ясно видела, украдкой, быстро поцеловала его в щеку.
В дверях появился секретарь парткома текстильного комбината Телятников, и за его плотной фигурой я больше ничего увидеть не смогла.
Через несколько секунд на «сковородке» сидел Николай Грохотов.
О «сковородке» надо рассказать подробнее, иначе не понять, откуда произошло это название. Так мы в шутку называем стул, который стоит на другом конце длинного стола напротив меня. На этот стул садятся «персональщики», либо снимающие взыскания, либо, что всегда неприятнее, получающие их.
Как-то мы снимали выговор с очень хорошего человека, согрешившего по части зеленого змия. Этот, в общем-то всегда трезвый отец семейства попал в развеселую компанию, основательно хватил и закончил вечер в вытрезвителе. Он очень переживал свой вполне заслуженный выговор. На заседании бюро он пылко произнес:
— Я даже штопор выкинул… Не хочу, чтобы что-нибудь напоминало о выпивке…
Матвей Николаевич философски заметил:
— Можно при случае ладонью вышибить или карандашиком проткнуть…
— Нет уж, хватит! Посидишь на этой горячей сковородке — больше не захочешь…
С тех пор у нас и пошло — «сковородка».
Индивидуальные дела мы слушаем еще более внимательно — на то они и индивидуальные.
А на этот раз все было необычно.
Год назад Николай Грохотов вернулся из армии, куда он ушел с отделочной фабрики. В армии он служил хорошо, был отличником боевой подготовки, много занимался спортом. Только три дня демобилизованный солдат наслаждался заслуженным отдыхом, а на четвертый день уже стоял у ситцепечатной машины. Солдат Грохотов опять стал раклистом. Работал он великолепно, без брака.
Таисия Васильевна рассказывала о Грохотове подробно, и я по лицам членов бюро читала, что они никак не могут понять: почему мы рассматриваем вопрос о Грохотове отдельно? Профессор посмотрел на меня и недоуменно пожал плечами. А Таисия Васильевна продолжала рассказ:
— Работал отлично. Поступил на заочное отделение химического института. Недавно сдал все экзамены за первый курс. Сдал хорошо, без троек. Был активным дружинником. Партийная организация отделочной фабрики, партком комбината и бюро райкома приняли Грохотова в кандидаты в члены партии. Везде голосовали единогласно… Первую половину кандидатского стажа Грохотов вел себя достойно. Но затем его поведение резко изменилось: он хуже работает, допускает брак, пренебрегает обязанностями дружинника, дважды опоздал на фабрику.