Концентрация прошла по-прежнему удачно, а вот результат оказался – как бы это сказать? – половинчатым. Кружка с кофе оказалась наполненной на треть, бутерброд вышел каким-то маленьким. Более того, Привалов внезапно почувствовал сильнейшую усталость – будто он полдня таскал кирпичи.
Усталость распозналась более-менее быстро: Привалова настигло самое обычное магическое истощение. Непонятно было, откуда оно взялось: сотворение дивана и бутербродика исчерпать его до такой степени ну никак не могло.
Поднапрягшись, Саша вспомнил, что с утра к нему заходил Амперян и очень вежливо попросил поделиться магической энергией. Привалов, разумеется, кивнул, Амперян все так же вежливо поблагодарил, немножко поколдовал и ушел. Потом заходила Алла Грицько, новенькая девочка из отдела Превращений. Она собиралась на вечеринку, и ей нужно было немножко магии для наведения вечернего марафета. Черноокую полтавчанку Аллочку Привалов втайне обожал – понимая, разумеется, что столь шикарная женщина не для него. Та, в свою очередь, видела бесхитростного Сашу насквозь и по мере нужды Сашиными услугами пользовалась. Привалов помнил, как однажды он с тремя гномами переносил ее мебель в новый кабинет. Причем напросился сам: Аллочка обещала за труды поцелуй. Он его и получил (в щечку) и был назван зайчиком и настоящим мужиком. Сегодняшний обмен был выгоднее: за почти нечувствительный отъем ненужной ему магической энергии он получил улыбочку и был поименован лапулей… Наконец, кое-что ушло на Витьку.
Прожевывая сыр, Саша думал о том, какой же он дурак и как же он не замечал всего этого раньше. Ему стало ужасно жалко себя и свою непутевую жизнь.
Тут у него закололо в ушных раковинах. Испугавшись, что начала расти шерсть, Привалов схватился за уши. Нет, уши остались гладкими. Уколы, видимо, почудились.
Саша было обрадовался, но в голову опять полезло странное. Он вдруг задумался: а почему, собственно, на ушах несознательных сотрудников растет эта мерзкая волосня?
Раньше он таким вопросом не задавался. Просто знал, что у сотрудников, подверженных эгоистическим и инстинктивным желаниям, на ушах начинает расти шерсть. Это было свойство Института – то ли древнее заклятье, то ли влияние коллективной атмосферы, то ли еще что. Привалов, с его магической бездарностью и общей малополезностью, очень опасался, что с ним случится нечто подобное. Оно и случалось – причем, к Сашиному стыду, неоднократно.
Впервые это произошло в шестьдесят девятом, когда Привалова – тогда еще молодого-холостого-незарегистрированного – не пустили в Болгарию на конгресс по вычислительной магии, послав вместо него проверенного товарища из отдела Недоступных Проблем. Привалов на командировку и не особо-то и рассчитывал, но почему-то ему стало ужасно обидно. В тот день он запорол семимегабайтный магнитный диск[29], наорал на безответного гнома-кодировщика и довольно злобно огрызнулся в ответ на дружескую подначку Ойры-Ойры. Тем же вечером уши у него зазудели и на них вылезла редкая серая шерсть. Саша отчаянно перепугался, клял себя последними словами и даже пытался выжечь шерсть зажигалкой. В результате обжег левое ухо. От шерсти его избавил Корнеев, причем без особенных издевательств: просто убрал волосню заклинанием и посоветовал протереть все одеколоном… Последний – Саша очень надеялся, что именно последний – раз это было пять лет назад: Саша позавидовал Ойре-Ойре, в разгар сезона добывшему дефицитнейшую путевку в Лиепаю[30]. Несознательность проявилась в том, что он не пошел провожать друга, а заперся в подсобке и читал «Альтиста Данилова»[31]. На этот раз шерсть полезла прямо в процессе чтения, рыжая с прозеленью.
Ее Саша выводил полчаса, бритвой и плоскогубцами – некоторые пряди пришлось рвать с корнем. Домой он пришел с кровавыми пятнами на воротнике, за что получил внеочередной втык от Стеллы. Роман он так и не дочитал.
Саша чувствовал, что неведомая сила, наказывающая за пережитки палеолита в сознании, сейчас тоже попыталась было его покарать. Но не вышло. Что-то забарахлило, засбоило.
Привалов, однако, не обольщался. Он прекрасно знал: все неработающее рано или поздно чинят, починят и здесь. И скорее рано, чем поздно.
Внезапно захотелось холодного нарзана, вот чтобы прямо из холодильника. Раздухарившийся Привалов решил спустить остатки магии на удовольствие и визуализировал бутылку. Нарзана не возникло: похоже, весь нарзан кончился – ну или перестал причитаться простому населению. Зато перед глазами поплыла бутылка «Колокольчика»[32]. Саша бутылку материализовал. Увы, с расположением материализуемого предмета у него по-прежнему были сложности: бутылка возникла где-то под потолком и тут же со всей дури рухнула вниз. Пол был обделан линолеумом, так что бутылка не разбилась. Зато отскочила пробка. Душистая пена окатила приваловские брюки.
Где-то далеко хлопнула дверь.
– Семенна-а-а! – донесся откуда-то из коридора противный бабский голос. – Тут кто колдует? Охренели совсем? У меня анализ!
– Ты че? – раздался другой голос, тоже бабский и тоже мерзкий. – А, да, точно – колдуют! Машка небось, сучара драная!
«О черт», – только и сказал Саша, запоздало понимая, куда его занесло. По всему выходило, что он попал в лабораторный корпус. Тут работали в основном противные бабы климактерического возраста, с соответствующим норовом. Общаться с ними даже по рабочим вопросам было тяжело. А сейчас он влип капитально. Колдовать в пределах лабораторного корпуса посторонним категорически запрещалось во избежание порчи результатов анализов. Оказаться виноватым перед склочными и ябедливыми бабами ой как не хотелось.
– Слышь, Валька, – опять раздался тот же мерзкий голос, – это из коридора, похоже! Вектор магистатум оттедова тянет! Я ща посмотрю…
Саша заметался. Будь у него побольше времени, он мог бы успеть убежать. Но дорогу преграждал дурацкий диван, а опасность была близко: в коридоре раздались шаги. Грымза вышла на охоту, и дичью был он, Привалов.
От ужаса ему захотелось исчезнуть – так, чтобы с концами, чтоб не нашли.
– В курилке! – закаркала старая ведьма. – В курилке кто-то!
– Если Машка-сучка ведьмачит, я ей патлы вырву! – пообещала вторая мымра.
Перепуганный Привалов попытался вспомнить хоть какой-то учебник реализационной магии. В памяти всплыла только старинная рукопись на шумерском, которую он видел в библиотеке под стеклом. Заклинания там были какой-то термоядерной силы. Но выбирать не приходилось. Саша набрал воздуху в грудь и на одном дыхании прочел длинную фразу, похожую на неприличную скороговорку, концентрируя внимание на одном – исчезнуть.
Заклинание сработало. Привалов исчез. Не сделался невидимым, не скрылся, не превратился во что-нибудь – а именно исчез. С концами.
Ощущение, что тебя нет, было очень странным. Саше понадобилось минуты две, чтобы пообвыкнуть. За это время вредная тетка дотащилась-таки до тупика.
– Валька! – крикнула она. – Тут кто-то диван поставил!
– Точно, Машка, – прошипела вторая мымра. – Она мягонькое любит. Посмотри в стене: там она прячется!
Привалов ощутил дуновение магии. Оно прошло сквозь то, что было когда-то им, впиталось в стены, отразилось обратно.
– Неа! – крикнула тетка. – Нет никого!
– Не могет быть, чтоб не было… – начала вторая. Саша этого уже не услышал: ему до такой степени захотелось убраться отсюда, что он нырнул в стену глубже и проскочил в другое помещение.
Это была маленькая комнатка без окон, набитая разнообразным хламом. Привалов принялся было его рассматривать, но тут его пробило: надо бы сначала разобраться, что с ним, а главное – что делать и с чего начать.
Через полчаса опытов и размышлений выяснилось следующее. Александр Иванович Привалов представлял собой точку в пространстве. Самому Привалову казалось, что он должен быть похож на крохотный золотистый пузырек, но никаких оснований для этого не было. Точка была невидима – в хламовнике нашлось зеркало, в котором Саша честно попытался отразиться. И не смог. Зато сама эта точка отлично видела, причем даже без света – достаточно было захотеть, и открывался обзор. Слухом она обладала тоже. Перемещаться она могла с любой скоростью, материальные препятствия ее не останавливали.
Что именно с ним произошло, Привалов понимал. Страстно возжелав исчезнуть, он нечаянно произвел над собой полную сольвацию. То есть обратился в чистую идею – или, как в последнее время стало принято выражаться, в информационный объект. Вообще-то полная сольвация чего бы то ни было считалась уровнем магистерским.
Сольвировать же самого себя без риска для жизни и здоровья могли разве что корифеи уровня Жиана Жиакомо. Но Привалову подфартило: он умудрился проделать смертельно опасный трюк на чистом испуге.
Что делать дальше, Привалов тоже понимал. Необходимо было себя коагулировать до материи. То есть сделать то самое, что он уже проделал с диваном. Проблем было две. Во-первых, у Саши не осталось ни капли магии: сольвация выгребла все до донышка. Во-вторых, ему не хотелось коагулироваться. Существование в идеальной форме было легким и приятным, а главное – открывало массу возможностей. Привалов был практически уверен, что второй раз на такую эскападу он никогда больше не осмелится. В общем, по-любому выходило, что торопиться обратно не стоит.
Придя к такому выводу, Саша попытался было преодолеть следующую стену. Увы, на ней стояла мощная магическая защита. Самого Привалова она остановить не могла – он был чистой сущностью, не подверженной никаким воздействиям. Но ему мешало что-то постороннее. Чувство было такое, будто он пытается протиснуться через ряд вешалок с шубами: что-то все время цеплялось и тормозило.
Сконцентрировавшись на этом, Привалов ощутил, что от него отходят какие-то длинные прозрачные нити, тянущиеся непонятно куда.