В глазах у жреца революции горел нездоровый огонь. Нет, даже «огнь пылающий», как у библейского пророка.
У оробевшего Кота появились разнообразные плохие предчувствия…
— Садитесь! — сказал М.
Речь М. на первой лекции свелась к тому, что марксизм-ленинизм — такая невообразимо сложная наука, что тупым студентам, бредущим во мраке невежества, её просто невозможно втолковать в рамках убогого институтского курса… это вам не квантовая физика там, какая-нибудь… наскоком её не возьмёшь.
И долг (Священный Долг!) его, простого советского преподавателя, состоит в том, чтобы хоть немного снять пелену с глупых студенческих глаз, дабы они (студенты) могли осознать, что находятся у подножия колоссального горного хребта. Нашему студенческому сообществу предстояло, так сказать, оторвать взор от бренной земли и своими подслеповатыми свинячьими глазками увидеть смутные очертания сияющих заснеженных вершин.
— В своё время я написал небольшую пьесу, — горячо говорил маньяк от марксизма, — чтобы некоторые предварительные термины и тезисы марксизма-ленинизма были объяснены невежественной студенческой массе в доступной плоской форме…
И он вытащил из бумажной груды кипу листов толщиной в руку.
Группа содрогнулась.
— Главные действующие лица пьесы, — затараторил М., - Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Владимир Ильич Ленин, Фейербах, Кант, ЦК КПСС… ну, тут долго перечислять, вы потом сами посмотрите… и — главное — Студент Не Любящий Философию, как главный персонаж.
Коту стало нехорошо. Смеяться было нельзя. Язык чесался вставить реплику… и Кот прикусил его зубами. Судя по сдержанно-пыхтящему звуковому фону аудитории, группу одолевали те же страсти.
В общем, через некоторое время разразился скандал. Студенты сдавленно хрюкали, М. бегал по аудитории и в ораторском пылу сыпал «паразитами, безмозглыми баранами и тупой массой, не видящей дальше мещанских представлений». Каждое его предложение вызывало взрывы приглушённого хохота, но когда преподаватель поворачивался на звук, он видел только красные физиономии и глаза, выпученные от мучительных попыток не заржать.
— Кто староста группы? — наконец проскрежетал он.
— Я! — с достоинством поднялся наш невысокий и плотненький спортсмен-штангист кремень-парень Серёжа по прозвищу Сын Старосты.
Примечание автора: Помните, что представлял собой в советских военных фильмах «про партизан» этот персонаж? Староста — имеется в виду архетип — всегда предатель. А в некоторых кинолентах у него приключался и сын — так, вот, он был и вовсе полный враг народа. Мальчиш-Плохиш, в общем. Однако наш Сын Старосты, — он же староста группы Серёга, — был нормальным парнем и прозвище было скорее ироническим. К шестому курсу, к диплому он стал просто «Сынуля».
Итак:
— Я! — со сдержанным достоинством поднялся Сынуля.
— Вы комсомолец?!
— Да! — просто ответил Сын, ясно и твёрдо глядя в глаза смерти… тьфу… в глаза преподавателя.
«Ты комсомолец? Да! Давай не расставаться никогда! На целом свете парня лучше нет, чем комсомол восьмидесятых лет!!!» — мгновенно взвыл чёртов Иосиф Кобзон у Кота в голове.
— Нет, вы не комсомолец!.. — простонал М., заломив руки и запрокинув голову.
— Как это?.. Почему это?.. Я вступил… ещё в седьмом классе! — забормотал Сынуля, мгновенно потеряв почву под ногами.
Фигура его тотчас расплылась и даже как-то умалилась.
Взгляд преподавателя затвердел, как алмаз. Он поднял руку и железным пальцем указал на Сынулю. В воздухе повисла заинтересованная тишина.
— Вы вор! — выстрелом в упор прогремел приговор.
— Ох, мать твою!.. — искренне ахнул сидящий рядом с Котом белобрысый Радик.
— А что? Что он стырил? — не менее искренне басом поинтересовался разгильдяй Андрей. Группа загудела. Кое-кто представил себе Сынулю, предательски ворующего мел и тряпки из подсобки уборщицы.
— Вы вор!!! Вы воруете время у государства! — трагически возопил М., возведя очи горе.
— А-а-а… — разочарованно протянул Андрей, — а я-то уж было подумал…
Аудитория взорвалась.
М. с размаху хлопнул томиком Маркса об стол и оскорблено вылетел из аудитории…
Как ни странно, всем всё сошло с рук. Мы — мальчишки, плюс воистину испанская пылкость и искренность М. непременно должны были привести к постоянным стычкам, но всё утряслось, успокоилось и устаканилось. Вот уже на лекциях М. задние ряды увлечённо резались в «крестики-нолики» и «морской бой», а кое-кто и спал, положив голову на кулаки.
Искусство спать на лекциях — дело тонкое и деликатное. Спать желательно так, чтобы преподаватель не обратил внимания на то, что вы находитесь в объятиях Морфея. Неплохо надеть дымчатые очки и время от времени одобрительно покачивать головой. Ещё лучше периодически черкать что-нибудь в открытой тетради. Рефлекторно, так сказать. Привычки, приобретённые за шесть лет обучения, — ей-богу! — уже превращаются в рефлексы. Некоторым Котовым знакомым эти рефлексы потом здорово вредили на производстве (подмигивающий смайлик) ибо там спят при совсем других обстоятельствах. Кстати, странно, что ещё никто не написал научный труд по этому важному вопросу! Впрочем, мы отвлеклись.
Ещё лучше думать о чём-то приятном, с марксимом не связанном (и совершенно не представляя, что не пройдет и десяти лет, как все марксистско-ленинские «премудрости» вроде «трёх источников и трёх составных частей марксизма» будут напрочь забыты; как, впрочем, и многое другое). Что было забыто зря, а что по справедливости — одному Богу известно, а мы сейчас вспоминаем о весёлом, так ведь?
МИФИ готовил для оборонки инженеров-ядерщиков, заточенных под непрестанное выковывание и утолщение ядерного щита СССР.
В случае ядерной атаки Озёрск был в первой пятёрке целей… так что, как-нибудь и без марксизма вымрем — так мы думали. Да и не только мы, но и те, кто повыше. Иначе как объяснить тот факт, что в МИФИ-1 не было военной кафедры.
— Вы, пацаны, в третьей мировой войне дольше пятнадцати минут не проживёте. Какая вам ещё «военка»? Случись чего — будете спокойно сидеть в цехах и ждать прилёта ракет, — как-то заявил нам зав. кафедрой физики.
Между прочим, заведующий кафедрой марксизма-ленинизма был прекрасный умный и весёлый дядька Яровой. Без этой, знаете, искры фанатизма… и все его любили, и много где он нас прикрывал, и спасибо ему огромное за то, что с ним можно было тет-а-тет «антисоветские» сомнения и вопросы обсудить.
Ну, а философию мы все поголовно сдали, если я правильно помню. Проскочили, так сказать, в общем потоке.
И на этом марксизм-ленинизм наконец-то перестал мелькать в расписаниях и сказал нам:
— Ite. Messa est.
Работал на многострадальной кафедре физики некий человек по прозвищу Сталинский Красный Сокол в должности заведующего лабораторией. Ничего плохого Кот о нём не скажет, ибо сталкивался с ним редко… зато много и плодотворно общался с одним аспирантом, у которого крыша периодически съезжала набекрень.
Классически — в основном по поздней весне и ранней осени.
Ну, представьте себе: понедельник, вечер (глубокий, между прочим… 22–00…) Через полчаса Коту надо вытуривать из своей лаборатории студентов-вечерников, обесточить всё подряд, переодеться, сдать ключи на вахту и топать домой, благо, что в институте он парится с восьми часов утра. Идти Коту — не ближний свет — минут сорок. Итого, к полуночи, глядишь, и доберёшься…
Вдруг заходит кудрявый, слегка толстеющий Пётр и, блестя очками в тонкой позолоченной оправе, предлагает Коту выпить спирта… посидеть, так сказать, поболтать о том, о сём. О природе, погоде, фотонах-мезонах… башмаках и сургуче, королях и капусте… а также выплеснуть наболевшее об этом «чудаке на букву „М“» и последней сволочи — непосредственном начальнике Петра товарище Красном Соколе.
Кот отнекивается, намекает на усталость, отмахивается лапами, ссылается на головную боль, особенно напирая на то, что через пару дней он должен сдавать госэкзамены по марксистско-ленинской философии… да и вставать Коту надо в шесть утра. В общем, совершает разнообразные увещевания, более приличествующие даме, которая ночью отбивается от домогательств воспылавшего супруга.
— Фигня всё это! — хладнокровно отвечает Пётр с высоты своего роста и достаёт из кармана захватанную руками бутылку и не менее мутный столовский стакан, к верхнему ободку которого присохли волокна абрикоса от обеденного компота. — Ленинизм — это тривиально. Вместе с марксизмом. Я тебе сейчас в два счёта всё объясню, и ты всё на «отлично» сдашь. Понял?!
Это самое «ПОНЯЛ?!» Пётр всегда произносил с таким напором и таким зверским тоном, что просто смертельно пугал несведущих собеседников. Кот не относит себя к числу существ с нервами — стальными канатами, поэтому он тоже вздрагивал и полагал себя на волю Божью… авось, как-нибудь обойдётся.
Пётр берёт листок бумаги и рисует на нём круг. Некоторое время он сосредоточенно смотрит на него и глубокомысленно говорит:
— Слушай, а что я буду корячиться — кандидатскую писать, время даром терять? Я думаю, мне надо творить сразу — докторскую… а через пару лет пойду баллотироваться в академики.
— Конечно-конечно! — преувеличенно горячо отвечает Кот, косясь взглядом на дверь.
— Ладно, я ректору об этом скажу… он же меня, как сына родного… Вот. Значит — смотри сюда, понял?!
И Пётр аккуратно, почти любовно делит круг пополам, глубокомысленно восклицая:
— Марсизм-ленинизм, это, блин, понимаешь…
Тут он надолго умолкает, глядя на чертёж.
Кот благоговейно помалкивает, стараясь потихоньку и незаметно переместиться к двери, не поворачиваясь к Петру спиной.
— Впрочем, всё это сущеглупие! — внезапно с жаром говорит Пётр и комкает листок. — Ты же умный мужик! Ты же всё это и без меня знаешь! И хрена ли я тут перед тобой распинаюсь?! Ты же меня за пояс заткнёшь, понял?! Как щенка!!! Как будто я сопляк какой-нибудь!!! В навоз просто втопчешь!!! И не жаль меня, не жаль!!!