Ребята уже толпились у входа в лагерь, висели на заборе, и когда автобус подошел, все смешалось. Храмцов помог Гале выйти из автобуса, и сразу же к ней метнулось немыслимо рыжее, визжащее существо, подпрыгнуло и оказалось у Гали на руках. А Храмцов искал глазами Аленку, скользил по десяткам бантов, вихров, косичек — Аленки не было видно.
Так же быстро толпа отхлынула от автобуса, и рядом с Храмцовым оказалась одна Галя с девочкой на руках.
— Где же ваша?
— Не знаю.
Он сделал несколько шагов, все оглядываясь, еще не веря, что Аленка могла не встречать автобус. Вдруг он сообразил, что она и не должна встречать автобус, потому что знает — они приедут на машине, — и гоняет где-нибудь в волейбол. Храмцов обернулся и кивнул Гале:
— Я сейчас найду ее и вернусь.
Он прошел на территорию лагеря; вокруг него носились ребята — Аленки не было. Вдруг кто-то тронул его сзади за рукав; Храмцов быстро обернулся. Какая-то незнакомая девочка смотрела на него строго и даже, пожалуй, чуть торжественно.
— Вы Леночкин папа?
— Да.
— За Леночкой приехала мама, и они уехали.
— Спасибо, — пробормотал Храмцов.
И здесь Люба перебежала ему дорогу! Ведь она знала, что я поеду с утра. Опередила, увезла, и теперь неизвестно, когда вернется. Мне назло? Может быть, к обеду вернется, а может, они пообедают где-нибудь в ресторане, и тогда Аленка появится здесь лишь к вечеру…
Он вернулся к автобусу. Галя была там.
— Нашли?
— Нет. Она уехала.
— Как это уехала? — не поняла Галя.
Пришлось объяснить. Он говорил и смотрел в сторону, чтобы не встретиться с Галей глазами.
— Я, пойду, — сказал Храмцов. — Посижу там, на озере.
— Подождите, — остановила его Галя. — Если вы не против… Не надо оставаться одному.
Вот чудачка! Ему как раз и хотелось побыть одному; опять навалилась прежняя тяжесть, и он просто не мог ни разговаривать, ни думать о чем-то другом, кроме истории с Любой.
— Спасибо, — сказал Храмцов. — Но лучше я пойду один… Мы еще увидимся — вы ведь будете здесь до вечера?
— Да.
«Наверно, обиделась», — мельком подумал Храмцов. Он шел по узенькой тропинке, протоптанной сотнями ребячьих ног. К тропинке подступал лес, уже наполненный зноем; в неподвижном воздухе остро пахло хвоей, смолой — было душно. Храмцов снял тужурку. Хорошо бы выкупаться. Он выкупается и ляжет в тенек — может быть, удастся поспать хоть немного. Голова опять была тяжелой, и в висках гулко стучала кровь.
Да, другого выхода нет, подумал он. Завтра с утра он пойдет с Любой к капитану Безбородко. Пусть лучше тот скажет ей всю правду о будущем — может быть, она ему поверит, и тогда…
Он думал о Любе с жестокостью. Тогда она пойдет работать. Куда угодно, но только работать. Она будет вынуждена работать, потому что я переведусь в Мурманск или на Дальний Восток, пусть она поймет, на чем держалась семья, и тогда, быть может, поуменьшится блажь. Хлеб, заработанный своим трудом, сладок, вот пусть и поймет сладость своего хлеба.
На берегу озера было прохладней. Храмцов лег в тени.
Он все-таки задремал и проснулся от удушья. Сердце то замирало, то вдруг начинало колотиться в ребра. Это испугало его. Видимо, начинает сдавать мотор. Храмцов сел, и сразу стало легче. Он подождал, пока сердце успокоится и начнет биться нормально. Надо идти. Может быть, Люба уже привезла девочку…
…Он ходил по лагерю, расспрашивал вожатых, ребят — нет, Аленка как уехала, так и не возвращалась. Горн позвал ребят на обед, потом у них будет тихий час. Храмцов подумал: пойду в соседнее село, там, наверно, есть какая-нибудь чайная. Сейчас со своей рыжей Иркой появится Галя, и он предложит ей пойти вместе. Она права: незачем быть одному.
Галя шла по аллее, издали улыбаясь Храмцову, и перестала улыбаться, заметив, что он хмур.
— Не приехали ваши?
— Нет. Просто ума не приложу…
— Вы, наверно, проголодались?
— Только что думал пригласить вас в сельский ресторан.
— Идемте, — согласилась Галя. — А вы не волнуйтесь. Женщины умеют быть более жестокими, чем вы, мужчины… Если только я правильно догадалась о том, что у вас происходит.
Он не ответил.
Галя свернула на узенькую тропинку. Она знает — здесь короче, чем по дороге. Они вошли в лес, и опять Храмцов вздрогнул, потому что Галино плечо коснулось его плеча, как там, утром, в автобусе. Очевидно, это случайное прикосновение смутило и ее: Галя пошла впереди. Теперь Храмцов видел ее длинные, перехваченные на затылке волосы, яркие, схожие цветом с корой сосен, и неожиданно легкую фигуру, немного угловатую, как у подростка, и босые ноги, поцарапанные, надо полагать, сегодня, когда она гуляла по лесу со своей соседкой Иркой. И вся она — с этими ногами в царапинах, длинными волосами, не очень складной фигурой — показалась Храмцову давно знакомой, будто и она, и этот лес уже были однажды в его жизни. Чувство нежности к идущей впереди женщине оказалось таким неожиданным, что Храмцов невольно замедлил шаг — так ему захотелось протянуть руку и дотронуться до ее плеча и ее волос. Галя обернулась.
— Отстаете, Владимир Николаевич.
Тогда он остановился. Уже не просто нежность — он испытывал восторг перед тем, как она обернулась, как сказала, как улыбнулась и протянула руку, словно желая помочь ему идти быстрей. Ему почудилось странное родство между ней и тем, что было вокруг — душным летним лесом, с запахами смолы, птичьими голосами, — будто она только что появилась из чащи и опять растворится в ней. Пришлось пошутить, чтобы хоть так умерить неожиданное волнение.
— Вы похожи на лесную женщину.
— Спасибо, — сказала Галя. — Почти снежный человек?
— Нет. Просто вам, как говорится, лес к лицу. — Он поравнялся с Галей, дальше они снова пошли рядом. — Вы не обидитесь, если я задам один вопрос?
— Постараюсь не обидеться.
— Почему вы не замужем?
— Привередлива, должно быть.
— Но были?
— Нет. — Она покосилась на Храмцова и фыркнула. — Вопросы все? Тогда я, наверно, имею право спросить у вас: зачем вы хотите это знать?
Он растерялся: Галя говорила насмешливо и глядела тоже насмешливо.
— Простое любопытство, — сказал Храмцов.
— Ну, что ж, — все с той же насмешкой сказала она, — давайте уж до конца. Год рождения — тридцать пятый, беспартийная, образование среднее, за границей не была, ученых степеней нет, под судом и следствием не состояла… Что с вами?
Он опять почувствовал, как неровно, щелчками, бьется сердце. Пришлось остановиться. «Под судом и следствием не состояла…» Конечно, это она не со зла. Случайное совпадение. Она ничего не может знать.
— Ничего, ничего, — сказал он. — Сейчас пройдет. Сердчишко раскачалось. Вот и все, идемте. — Он взял Галю под руку. — К сожалению, в анкетах нет такой графы: характер.
— Могу сказать о своем: паршивый, — засмеялась Галя. — Я серьезно. Вздорный, придирчивый, и еще — мужской. Не верите? Так обо мне написали недавно: «мужской характер».
— Ну, что ж, — опять пошутил Храмцов. — Тогда пообедаем как мужчина с мужчиной. Купим в сельпо «маленькую»…
— Зачем мельчить? Покупать — так литр!
— Ого!
— Я ведь грузчик, а не маникюрша.
Галя освободила свою руку. «Очевидно, что-то обидело ее, — подумал Храмцов. — Ладно, пусть обижается. Мне сейчас не до этих дамских штучек».
Они вошли в село и сразу увидели чайную — модерновую «стекляшку» возле шоссе. Все стало простым и будничным. Галя надела босоножки. Больше не было лесной женщины. Мысленно Храмцов усмехнулся: семнадцатилетние восторги в твоем-то возрасте! Лесная женщина будет уплетать щи, а если и впрямь купить четушку — выпьет и не поморщится. Проза жизни, дорогой мой. И у нее, наверное, действительно характерец…
Нет, она не обиделась.
Она была оживлена по-прежнему, сказала, что будет ухаживать за Храмцовым, принесла хлеб, ложки, вилки. В чайной было людно, им достался столик возле самого буфета. Храмцов взял бутылку сухого вина — больше здесь ничего не оказалось.
Обедая, он все-таки поглядывал на шоссе — вдруг промелькнет зеленый «москвич», — и Галя заметила это.
— А вы тоже ответите на мой вопрос?
— Постараюсь, — улыбнулся Храмцов, повторив ее же ответ там, на лесной тропинке.
— Ваша жена… Видимо, она нарочно увезла дочку? Назло вам?
— Да.
— Я так и подумала. А может быть, в этом есть и ваша вина?
— Это уже следующий вопрос. Наверно, есть и моя. В каждой семье, наверно, две правды: у мужа — своя, у жены — своя. И каждая для самооправдания.
— Но кроме этих двух есть и третья? Я имею в виду настоящую.
Храмцов ответил не сразу. Ему помешал оглушительный треск мотоцикла. Тяжелая машина остановилась почти у самого входа в «стекляшку», и Храмцов видел, как инспектор ГАИ снимает перчатки, расстегивает шлем.
— Настоящая — одна, Галочка. Это когда люди очень любят друг друга.
Он смотрел на инспектора, затянутого в кожу: тот вошел и сразу направился к буфетной стойке, как-то измученно улыбаясь, и, проследив его взгляд, Храмцов увидел буфетчицу — молодая женщина улыбалась инспектору.
— Вот поглядите, — сказал Храмцов. — Здесь, по-моему, одна правда на двоих.
Теперь инспектор стоял рядом с Храмцовым, и он чувствовал запах нагретой солнцем кожи, бензина.
— Дай чего-нибудь холодненького, — сказал инспектор.
— Может, ты поешь?
— Не хочу. Не могу.
— Ты же со вчерашнего дня не ел.
Буфетчица вынула из холодильника бутылку минеральной воды, открыла, и инспектор начал пить жадно, крупными глотками. Вода капала на кожанку — он не замечал.
— Еще. Как мама?
— Ничего. Я к ней уже три раза бегала. Это, говорит, точно к дождю, если так руку ломит.
— А Сережка?
— Что твой Сережка? Носится с ребятами как угорелый. Час назад прискакал, попросил на мороженое. Поехал бы ты домой, Паша. Лица на тебе нет.
Храмцов слушал этот разговор с растущей тоской. Здесь и впрямь была одна правда на двоих. Галя тихо сказа