Совсем нередко каждый из нас может помочь другому пережившему травму человеку. Одних благих намерений здесь мало. Этому приходится учиться.
Поощряйте и поддерживайте человека говорить о своих чувствах и переживаниях. Это помогает осознавать их, справляться с ними.
Не стоит рассчитывать на то, что мужчины справляются со стрессом лучше женщин. Иначе – вполне возможно. Но то, что происходит в душе, обычно важнее, чем окрашенные многими заблуждениями представления о психологии мужчин и женщин.
Ни в коем случае не пытайтесь уверять человека, что «все прошло» и «все будет хорошо». Прошло событие, а не его переживание и боль, поглощающие человека сейчас и не оставляющие ему возможности поверить, что все будет хорошо. Обычно такие уверения воспринимаются как непонимание или оскорбление.
Не надо навязывать человеку ваши собственные «теории» случившегося.
Напоминайте человеку, что его переживания нормальны.
Говорите ему о ваших чувствах и ваших сожалениях о случившемся.
Не уверяйте человека в том, что вы знаете, что он переживает. Вы не можете этого знать. Такие уверения помогают вам уменьшить собственные переживания, вы говорите о себе, а не о нем. Едва ли имеет смысл использовать нуждающегося в помощи как помогающего вам – у него нет такой возможности.
Иногда достаточно просто быть рядом с человеком и слушать его. Тишина присутствия часто целебна.
Помните, что так близко сталкиваться с чужой болью – это может быть для вас очень тяжелой и связанной с риском нагрузкой. Делитесь вашими переживаниями с семьей, близкими. Это вовсе не значит «переваливать» на них – ваши близкие испытывают желание помогать вам, это время испытания и для них, и для вашей близости; когда им трудно – бессилие помочь хотя бы участием мучительно для вас, не так ли? Для них – тоже.
Самое трудное – избежать проекции на другого человека ваших чувств по поводу случившегося. Каждый переживает по-своему. Для одного невыносимо, что, например, человека нет, для другого – что человека нет с ним. И помогает себе каждый на свой лад. Попытайтесь понять и почувствовать – что переживает он (она) и какими путями он (она) справляется со стрессом.
Поощряя человека говорить о пережитом и поддерживая его в этом, не бойтесь спрашивать – как он справляется с душевной травмой. Но не спрашивайте о деталях травмы. Если человек сам говорит об этом – слушайте. Нет – нет. Вы никогда не знаете, как лучше для него, поэтому самое лучшее – следовать за ним, помогая и поддерживая на том пути, который он выбирает.
Человек может просить вас связать его с тем, кто оказывает более глубокую помощь (психологом, психотерапевтом). Он не хочет обидеть вас. Это хороший знак воли к преодолению и осознания трудности делать это в одиночку. Кстати, в такой помощи можете почувствовать потребность и вы – не бойтесь и не стесняйтесь обратиться за ней.
Не составляйте никаких планов помощи. Будьте с человеком здесь и сейчас. Каждый ваш эффективный шаг помогает ему изменяться, и реальные изменения всегда лучше подскажут следующий шаг, чем надуманные планы.
Работая со своим или чужим стрессовым состоянием, помните, что, как это ни горько, травма стала частью жизненного опыта. Восстановление после травмы можно сравнить с перевариванием этого незваного и непрошенного опыта. Это не моментальный процесс. Переваривание столь же нелегко, сколь необходимо.
Такой маленький, а уже…
Золотое детство… безоблачная, счастливая пора… Растет, как цветок… Ах, нам бы его беззаботность… Но профессиональный опыт приподнимает завесу взрослых сказок о детстве и открывает другую его сторону – полную забот и проблем, обид и страхов, душевных травм, далеко не всегда видных и понятных для взрослых.
Самое свободное существо, еще не попавшее в сети условностей, табу, обязанностей, долга, связей и т. д., – ребенок в то же время несвободен самой, может быть, большой несвободой – зависимостью от нас, взрослых, и отданностью в нашу безраздельную власть. Это создает мощное дополнительное поле травматизации – тем более мощное, что взрослые обычно очень преуменьшают возможность детей видеть и понимать (по-своему) все. Франсуаза Дольто в своей готовящейся сейчас к изданию книге «На стороне ребенка» (название пока условное) приводит пример 2,5-летней девочки, в 1,5 года внезапно, без видимых причин переставшей говорить.
Она вошла в кабинет вместе с папой, мамой и игрушечным мишкой в руках, которого аккуратно посадила на колени к отцу, и стала играть другими игрушками. Когда разговор между Ф. Дольто и родителями пошел о времени утраты речи, девочка принесла из угла поломанную куклу (там было множество целых) и положила ее на колени матери так, что кукла упала на пол. Девочка подняла ее и снова положила так, что она опять упала.
И тогда Ф. Дольто спросила мать: «Когда девочке было 18 месяцев, у вас был искусственный выкидыш?» «Да», – ответила пораженная мать. «И вы не говорили об этом с девочкой? А она решила, что раз вы избавляетесь от ребенка, то не хотите детей – и ее тоже». В таком духе протекал разговор Дольто с родителями. И если кому-то это объяснение кажется фантастическим, то добавлю, что прием был прерван девочкой, которая потянула отца за рукав и сказала (!): «Пойдем отсюда – эта тетка противная». Откуда Дольто узнала о выкидыше? Девочка рассказала своим поведением с куклой!
Идет ли речь о таких неявных для взрослых травмах, о физическом или сексуальном насилии, о переживании детьми общих со взрослыми травм, стихийных бедствий, катастроф и вооруженных конфликтов – чем младше дети, тем больше они выражают свои связанные с пережитым чувства через поведение. И это понятно – ведь детям недостает ни социальной, ни физиологической, ни психологической зрелости для достаточного понимания случившегося. А взрослым, к сожалению, часто недостает понимания этого детского способа рассказать о своей захваченности чем-то пугающим или ужасным. Но ведь именно такое понимание, как мы только что видели, несет в себе огромную целительную силу.
Самая общая и самая первая реакция на пережитую травму – страх. Ребенок может просто прилипать к родителям, не оставляя их даже на минуту и остро нуждаясь в контакте с ними, в успокоении. Часто страх и чувство беспомощности выливаются в гнев, упрямство, раздражительность, враждебность. Если мы понимаем это, то едва ли станем отвечать на «трудное» поведение выговорами и наказаниями. В таких случаях мы больше помогаем, проявляя понимание его внутреннего состояния и переживания: «Наверное, это очень тяжело – быть таким сердитым?» Быть с ребенком, помочь ему успокоиться, поверить, что мы с ним, на его стороне, никуда не денемся, – много лучше.
И для детей и для взрослых лучше попытаться вернуться к обычной повседневной жизни – это не только дает возможность отвлечься, но и помогает уже самой своей успокаивающей привычностью: все как было, как всегда, так было и так будет.
Страх ребенка может вызывать у взрослых очень сильные и неоднозначные чувства – например, боль сопереживания и своего страха за ребенка и в то же время утомление и раздражение, чувство собственного бессилия. Это толкает на реакции типа «Не надо бояться» в ответ на разговоры о страхах… Но ребенок еще не может не бояться! И правильнее поощрять его к «выговариванию» страхов – будь это страхи темноты, страшные сны или что-либо еще; назвать, выговорить, обсудить с поддерживающим взрослым – значит избежать генерализации страха.
Бывает, что пережитое отбрасывает ребенка назад в его развитии – к обмачиваниям, сосанию пальца, недержанию кала, лепетной речи. Это и успокоение перемещением в возраст большей защищенности, и заботы, и призыв к взрослым: «Мне плохо!» Обычно такие регрессивные симптомы проходят в течение нескольких недель пребывания в ситуации эмоциональной поддержки и тепла. Недовольство взрослых может восприниматься как знак отвергания и служить дополнительной травмой, еще больше фиксирующей на этом возрасте.
Маленькие дети, которым еще трудно различать и выражать словами отдельные чувства, могут ответить на травму «утратой речи». Но они, как в случае Ф. Дольто, говорят на языке поведения – разыгрывание травмы в играх, немые вопросы и т. д. Это призыв о помощи в выражении своих чувств. Порой вызванные травмой эмоции «замыкаются» на связанных с ней предметах, которым приписываются страшные магические свойства. Если не удается донести до ребенка, что вещи тоже пострадали вместе с ним, а не вызвали его страдание, то остается только убрать их из жизни ребенка.
До 7–8 (иногда и позже) лет много страхов и тревог может вызвать непонимание смерти. Фантазии о «лечении от смерти», оживлении сплетаются со страхами, что мертвые могут вернуться, напасть. Приходится разъяснять, что смерть реальна и необратима. Воспоминания о прошлом с этими людьми помогают ребенку в его переживаниях «вынести» их в прошлое, в память. Посещение вместе с ребенком кладбища или места, где покоятся останки, помогает ему связать такой «вынос» с местом и формировать переживание теперь уже иного – душевного, символического – присутствия их в жизни.
Очень часто спустя 2–3 недели после пережитого насилия ребенок может начать повторять то, что перенес сам, с другими. Не один и не два моих пациента после сексуального насилия сами начинали делать то же с младшими братьями (сестрами) или вдруг неприкрыто проявлять сексуальный интерес к взрослым (часто именно это и было сигналом пережитого, но неизвестного взрослым насилия). По механизму это то же, что уколы куклам после того, как пережил укол сам в ходе лечения: отыгрывание, освобождение, попытка через вживание в роль причинившего боль убедить себя в его незлоумышленности. Это своего рода лекарство – вместо того чтобы выбивать его из рук, гораздо лучше обсуждать с ребенком его чувства и переживания, помогая «переварить» травму.
Страх лишиться близких, остаться в одиночестве вообще присущ детям. Ребенок заботится не только о своей безопасности – он «дрожит» за других, внимательно прислушивается и присматривается к реакциям родителей, боится расстроить их. Это может принимать даже болезненные формы: например, после ухода из семьи отца у десятилетней девочки возникает навязчивый страх за мать – по дороге с работы на нее нападут, троллейбус упадет в Неву и т. д. Прямые уговоры и назидания тут не действуют. Но если помочь ребенку выразить свои беспокойства, то на них можно ответить – в том числе и реалистической информацией. В детской сверхзаботе всегда есть и добрый человеческий посыл, и что-то конструктивное – обращаясь больше к этим сторонам, мы помогаем ребенку реализовать его позитивный потенциал и через это – успешнее совладать с травмой.