Что же тогда выходит? Выходит то, что мы видим: причудливая смесь наказания и лечения упавших, попытавшихся улететь в рай еще при жизни. А это еще больше усиливает как раз ту зарегулированность, которая для них и невыносима. Порочный круг, чертово колесо! Как и когда удается вырваться из почти мертвой хватки искусственного рая? Когда человек сам хочет этого, когда он сам выбирает помощника в этом, когда он находит простую человеческую поддержку понимающих его людей. В первом случае может помочь врач государственной системы, если, конечно, желание истинно, глубоко и сильно. Принудительно никто никого от алкоголизма, наркомании, токсикомании еще не вылечил. Во втором случае человек стремится найти помощника, который не ассоциируется в его представлении с обществом. Как правило, это частнопрактикующий врач или целитель. Третий путь, и по признанию ведущих специалистов – самый эффективный, – общества Анонимных алкоголиков и Анонимных наркоманов. Все эти три пути объединяет одна общая для них особенность: есть она – есть помощь, нет – нет. Это способность принять человека просто как человека и личность, а не как паршивую или заблудшую овцу либо несчастную жертву людей и обстоятельств. Жалость в этом случае есть вид отвергания, возведения стены между человеком и помощниками – неважно, из камня и колючей проволоки или мягких матрацев. Но не ее ли пытается пробить пьяница своим «ты меня уважаешь?», не от нее ли бежит в глушение или галлюцинации наркоман?
Я отдаю себе отчет в том, что очень многие захотят сказать в ответ на это распространенные слова: «Так что же – им еще и сочувствовать нужно?!» Я вполне готов выслушать все доводы в пользу такой точки зрения. Но прежде один только вопрос. Вот кандидат в президенты с бутылкой водки своего имени в руках и неизменным фуршетом с лозунгом «А теперь по старому русскому обычаю хорошо выпьем и закусим!» громит кого-то, кто спаивает несчастный народ. А вот и мы сами с улыбчивым «питие на Руси есть веселие» и то с презрением, то с надрывной жалостью к тому, кто «не умеет». А вот «фронтовые сто грамм» как символ, но не как реальная мера, и удаление с глаз общества послевоенных алкоголиков. Вот закрываемые на наркотизацию глаза общества – во Вьетнаме, в Афганистане, в Чечне… Так кто и что гонит нас и кого-то изгоняет в этот проклятый и убивающий рай?
Да, хочется – очень хочется – остановить это, вылечить всех раз и навсегда, сослать на 101-й километр или куда подальше, перекрыть пути и проч. и проч. Но это только мечты, утопия. Это вариант мечты о рае на земле, никак не лучший мечты тех, кто идет к канаве, ходит по ее краю или уже в ней. А мы не видим (делаем вид или, правда, не видим) идущих, смеемся над балансирующими на краю и тянем из канавы за уши так, что голову отрываем. Господа…
Нерв невроза
Невроз – одно из самых расхожих слов нашего столетия. И как это обычно бывает, от слишком частого употребления слова затираются, границы их значений расширяются, а смыслы размываются – так что в итоге приходится всякий раз уточнять: о чем именно мы говорим. Сколько раз мы вслух или про себя произносим это слово – подсчитать, конечно, трудно. Но есть достаточно точная мера. Это количество употребляемых транквилизаторов и снотворных, измеряемое такими величинами, что у медиков возникают в этой связи довольно обоснованные опасения за будущее человечества.
Чуть более 200 лет назад шотландский врач Кулен ввел это понятие для обозначения болезней без установленной причины. Естественно, в те времена, когда о микробах, вирусах, биохимии, генах и т. д. еще не подозревали, в разряд неврозов попадало многое – например столбняк, бешенство. Два века – срок немалый; выяснялись причина за причиной – болезнь за болезнью обретала право самостоятельной жизни. «Невротическое» стало со временем обозначать примерно то же, что сегодня «функциональное», – то есть поломки как таковой нет, но функционирование нарушено. Это примерно то, что имеет в виду современный врач, когда, не найдя у пациента, жалующегося, например, на боли в области сердца, «положенных» шумов в сердце, нарушений в электрокардиограмме и т. д., говорит: «Это у вас функциональное» или «Это невроз» – и посылает к невропатологу или психиатру. В этом есть очень важный смысл, так как многие серьезные болезни могут долго «маскироваться под невроз», и имеет смысл убедиться в том, что за «невротической маской» не прячутся расстройства, требующие вполне определенной специальной помощи. Но диагностику невроза только на основании того, что другие болезни не обнаружены, профессор А.М. Свядощ очень точно назвал незнанием, возведенным в ранг диагноза: не знаю, не понимаю, значит – невроз. Все-таки, если мы имеем дело действительно с болезнью, у нее должно быть свое узнаваемое лицо.
Пока неврозы изучались в клинической психиатрии, их лицо казалось вполне определенным. И это понятно, ибо ведь к психиатру прогулки ради не заглянешь – к нему идешь, когда потребность в помощи уже не просто заявляет, а кричит о себе. Тогда симптомы уже выпуклы, рельефны, отчетливы. При всем их почти бесконечном переливчатом многообразии, при всей их яркости они, по мнению большинства исследователей, лишь верхушка айсберга, называемого неврозом. Большая часть этого айсберга, его львиная доля лежит ниже уровня сознания. Это – «холодное» сравнение. Мне больше по душе – «горячее». Есть такое выражение: «Пар уходит в свисток». Представьте себе наглухо запаянный котел с некоей жидкостью и системой предохранительных клапанов, срабатывающих при разных уровнях повышения давления. Если огонь достаточно силен и горит долго, давление в котле будет расти, и в какой-то момент раздается свист пара через один из предохранительных клапанов. Вот этот свистящий клапан и есть симптом невроза. Если лечить только симптом – запаять клапан, но не снять котел с огня, через какое-то время раздастся свист из следующего, рассчитанного на большее давление клапана… Огонь здесь – душевная травма, а кипение – внутри-личностный конфликт. Они-то и образуют суть невроза. Сколько времени проходит от начала подогревания до закипания и потом до критического уровня давления – штука очень непостоянная. Иногда огонь очень сильный, или клапаны срабатывают очень быстро – и свист раздается почти сразу. Иногда до свиста не доходит в течение целой жизни. Но большинство из нас временами посвистывает…
Что же такое душевная травма? Поскользнулся и сломал ногу, попал под машину, упавшей с крыши в марте сосулькой сломало ключицу – травмы, это понятно. А что такое травма душевная? Испуг, ссора и т. д.? Они могут стать травмой, а могут и не стать.
Молодая женщина-врач намерена сменить работу, так как начальство к ней несправедливо: «Что ни делаешь – все не так, все плохо». Прошу привести пример. «Вот, – говорит она, – я писала годовой отчет. Душу в него вложила. Звонит завоблздравом. По другому поводу. Спрашиваю, видел ли он отчет. А он в ответ – заголовки не так расположены, поля не такие…» Знакомый сюжет, не так ли – с кем из нас такого не бывало? Но голос у нее начинает дрожать. «А кем вы себя чувствовали в тот момент, когда он все это говорил?» – спрашиваю я ее. Она, после паузы: «Маленькой девочкой, которой так хочется, чтобы ее похвалили…» Она выросла в семье, где высшей ценностью были успехи в деле и приносимое ими признание других людей. От нее постоянно ждали достижений, но так же постоянно обращали внимание не на них, а на то, почему они не так велики, как хотелось бы. Она изо всех сил старалась, а ее ругали. «Я жила в постоянном страхе, что меня бросят, раз я такая глупая и плохая», – сказала она мне, когда мы говорили уже вдвоем. И вот теперь, спустя много лет, она продолжает остро нуждаться в похвале, успокаивающей этот засевший в ней страх, неосознанно переносимый на тех, кто старше ее или занимает более высокое положение в служебной иерархии. Так что – есть у нее невроз или нет? Как посмотреть… Симптомов, приводящих к психиатру, нет. Но душевная травма и связанный с ней конфликт, корнями уходящий в противоречивые отношения с матерью, любовь к которой связана со страхом ее утраты, – налицо.
Какое-то количество такого рода противоречий, связанных прежде всего с глубинными потребностями в чувстве безопасности, принятии другими, реализации своих потенциальных возможностей, личностном росте, накапливается (особенно до 5–6 лет) в жизни каждого человека. Многое в науке, искусстве, да и просто искусстве жить движимо энергией этих скрытых от сознания противоречий. Но порой напряжение столь велико, что противоречия из движущей силы становятся блокирующим движение конфликтом. Мало людей, безразличных к оценке своей работы, и потребность в признании мобилизует их, позволяет задействовать скрытые резервы, помогает искать новые пути. А в приведенном примере мы имеем дело уже с конфликтом, начинающим все это блокировать. Я хочу еще раз подчеркнуть неосознаваемый характер этого конфликта. И пока он не разрешен, он будет навязывать сознанию представление о плохом начальстве и необходимости сменить… начальство или работу, выводя поведение на невротические позиции «борца» или «жертвы». Такой неразрешенный конфликт привел С. Рахманинова к трехлетней депрессии с невозможностью сочинять музыку после шумного провала исполнения Симфонии № 1 в 1897 году. И если присмотреться, то между неврозом и здоровьем, как они понимаются в клинической психиатрии, мы обнаружим широкую пограничную полосу, на которой и разыгрывается множество драм, комедий, трагедий, фарсов нашей жизни, исследуемых больше писателями, чем психологами, и больше психологами, чем психиатрами.
Почему так трудно лечатся знакомые уже психиатрам симптомы невроза? Прежде всего потому, что изнемогающее от раздирающего его внутреннего конфликта подсознание лишиться их не может и не хочет – они работают как своего рода громоотводы. Вот один пример. Мужчина лет 35–36 обращается в связи с возникшим четвертый раз в его жизни ночным недержанием мочи. Три предыдущих «приступа болезни» разрушили три его брака. Он в искреннем отчаянии – три года назад он женился, а его «крайне неудобное и постыдное» расстройство угрожает распадом брака; он уже прошел два курса лечения – транквилизаторами и гипнозом – без эффекта. Его мать, очень любив