Мы снисходительно улыбаемся, когда маленькие дети различают «тетеньку и дяденьку» по длине волос или юбке/брюкам, но не могут этого сделать, глядя, скажем, на дюреровских Адама и Еву. Потому что – мы-то взрослые и мы знаем! В конце концов половые различия – не теория относительности, они понятны каждому. Но по мере того, как подходит к концу перечень анатомических и сугубо физиологических различий, паузы становятся все длиннее и длиннее. Да и с этими, казалось бы, совершенно бесспорными различиями дело обстоит не так просто. С психологическими – тем более.
Когда говорят о психологии пола, чаще всего начинают с сексуальности, а нередко ею одной и ограничиваются, то ссылаясь на З. Фрейда, то иронизируя над ним и его учением, как бы предупреждая мнимые или возможные упреки в «сексуальной озабоченности». О Фрейде и психоанализе сегодня пишется так много, что я могу себе позволить промолчать. Замечу только, что вне зависимости от наших теорий сексуальность образует мощные энергию и инструмент юмора, иронии, творчества, так называемой харизматичности и достаточно явно просвечивает сквозь наброшенный на детство полог «невинности» и «ангельской чистоты». Но сейчас мы обратимся к значительно меньше обсуждающейся стороне психологии пола – к той, которая нередко лежит в рамках гендерных исследований (по-английски Gender – пол в том смысле, в котором он указывается в паспорте и на дверях туалета, в смысле мужского или женского рода, а Sex – пол в том смысле, в котором Саша Черный писал: «Пришла проблема пола – румяная Фефела и ржет навеселе», а другой поэт: «Оленье томленье по лани на чистой поляне»).
Исследователи очень долго пытались изучать психологию пола на путях сопоставления отдельных качеств и способностей – агрессивности, интеллекта и т. д. И что же? Единственное, с чем невозможно спорить, это присущая больше женскому полу эмпатия (способность интуитивно воспринимать эмоциональное состояние другого, чувствовать его). Это так с первых часов после рождения и до конца жизни. Вероятность ошибочности такого вывода составляет 1: 64 000, то есть – 0,000016 %. Но и тут не без своих «но». С возрастом у женщин эмпатическая способность несколько снижается, а у мужчин – повышается: жизненный опыт учит, что ни слишком сильно чувствовать других людей, ни вовсе их не чувствовать – невыгодно, проигрышно, и происходит, если воспользоваться технической терминологией, тонкая подстройка. Все остальные различия с природой пола почти не связаны. Так, показатели интеллекта зависят от пола лишь на 5 %, речевые способности – на 1 %, в основном определяясь не половыми, а индивидуальными различиями. Женщины агрессивны не менее мужчин, если воспринимают свои действия как оправданные, обоснованные и свободны от ответственности за них. Как соединить в одном лице тургеневскую Асю и некрасовскую женщину, которая «коня на скаку остановит», или Ивана и Алешу Карамазовых, чеховскую Душечку и Кабаниху А. Островского или юного монашка с рокером таким образом, чтобы получить типичные для всех, эталонные женские и мужские портреты? Разнообразие индивидуальных различий, помноженное на разнообразие социальных ролей и возведенное в степень культурных различий, оказывается бесконечным по сравнению с ограниченной вариативностью отдельных половых различий.
Хотя споры на эту тему не утихают и еще долго не утихнут, на первый план, по крайней мере в серьезных исследованиях, выдвигаются иные подходы. Их объединяет представление о принципиальной двуполости человека – андрогинии (в греческой мифологии Андрогины – высшие божества, сочетающие в себе мужское и женское начала). Действительно, в организме и женщин, и мужчин «работают» мужские и женские половые гормоны, существуют мужские и женские мозговые сексуальные центры и т. д. и т. п. Тогда речь должна идти не столько о противопоставлении, сколько о сопоставлении этих начал; не столько об их конфликте, сколько о сотрудничестве; не столько об их количественной представленности в структуре психики, сколько о взаимодействии в системе психики. А стало быть, не столько в инвентаризации подлежащих обмеру черт, сколько в поиске и понимании основных принципов мужского и женского начал и их взаимодействий в различных (психологических, социально-психологических, культурных и т. д.) рамках.
Если посмотреть с такой точки зрения, то вопрос о том, кто – мужчины или женщины – лучше или хуже, умнее или глупее, агрессивнее или миролюбивее и проч., и проч., отпадет сам собой. Попалась мне когда-то на глаза работа одного американского исследователя, изучившего структуру основных способностей у мужчин и женщин. У мужчин удалось выделить три независимых фактора речевых, зрительно-пространственных и математических способностей, а у женщин – два: один включил в себя взаимозависимые речевые, зрительно-пространственные и математические способности, а другой – гораздо более слабый (раз в семь) – зависимость их проявления от влияний среды. Это очень хорошо согласуется с представлениями о преобладании анализа, рассудочности у мужчин и синтеза, целостности у женщин, а они, в свою очередь, с анатомическими и нейрофизиологическими данными о взаимодействии правого и левого полушарий головного мозга. Идея показалась мне красивой, и я попробовал сравнить не кто умнее – мальчики или девочки, а то, как они думают. Выплыли чрезвычайно интересные вещи, которые коротко можно описать так. При решении обычных по трудности умственных задач мальчики опираются прежде всего на анализ, а девочки – на синтез. Но при решении более трудных задач мальчики пускают в ход синтез, а девочки – анализ. Иными словами, мальчики начинают думать левым полушарием, а девочки – правым; это как проблема толчковой ноги при прыжке или беговом старте. При этом у 15–20 % мальчиков и девочек (а это много больше случайных цифр) думание организовано как раз наоборот, и часто именно они вырываются в интеллектуальные лидеры. Вспомним хотя бы С. Ковалевскую, М. Кюри, Леонардо да Винчи.
Как ни убедительны такого рода данные, их все еще трудно сопоставлять с жизнью в ее полном объеме. Такое впечатление, что под ними или за ними есть еще нечто, что много труднее обнаружить и измерить, но что определенно сказывается на организации нашей жизни. Сегодня больше говорят уже не о половых различиях, а о стилях жизни и деятельности: мужской – преимущественно предметно-инструментальный, то есть ориентированный на результат и средства его достижения, и женский – эмоционально-процессуальный, то есть ориентированный больше на процесс и связанные с ним переживания. Это хорошо схвачено в одном анекдоте, где муж отвечает попросившей поцеловать ее жене: «Мы уже 20 лет живем вместе – к чему эти оргии?» Его логика тут такова примерно: я с тобой живу, мы родили детей, я приношу в дом деньги… какие еще доказательства любви тебе нужны? И она, без сомнения, понимает это. Но для нее важно не только что, но и как происходит. Разница этих логик сильно сказывается и на сексе. Предметно-ориентированный стиль в сексуальных отношениях – это громадный член, железная эрекция и фантастическое количество половых актов в единицу времени, остальное – всякие там нежности – детали, ерунда. В результате, например, значительное число французских женщин утверждает, что они просто не успевают ничего пережить – так быстро все происходит. В этом смысле что любовник, что огурец – одинаково, оба не могут быть нежными, а огурец даже лучше – не пьет, не курит, не изменит. А сам такой «огуречный Казанова», одержимый тревожностью исполнения («Получится ли на этот раз? Надолго ли меня хватит? Правильно ли делаю?»), с упорством перегретого паровоза рвется к новым рекордам, ничего вокруг себя не замечая.
Эти стили во многом определяют и расхожие представления о половых различиях. Мужская агрессия предметно-инструментальна, и излюбленная тема мальчишников – как я ему (или мы им) дал, врезал, вмазал… Женская – эмоциональна: «Дорогая, кто тебе шил это платье? Просто прелестно! Оно так скрывает недостатки твоей фигуры» (фраза не придумана, а подслушана). И женская ласка – тоже не хлопок, извините, по заднице.
Ну а сами стили эти откуда? Почему один связывается с женским, а другой – с мужским началом? Пожалуй, полнее всего на эти вопросы отвечает теория В.А. Геодакяна. Согласно ей мужское и женское выполняют разные задачи в эволюции. Женское начало берет на себя задачу сохранения того, что накоплено в ходе предшествующей эволюции, обеспечивает неизменность потомства от поколения к поколению. Если угодно, оно – золотые кладовые наследственности. Мне нравится образ персика – такого мягкого, податливого, сочного, но таящего под этой податливостью удивительной прочности косточку. Мужское начало – своего рода передовой отряд популяции, принимающий на себя «разведку боем» в отношениях с внешним миром. В стиле плодово-ягодных сравнений оно похоже на грецкий орех с прочной скорлупой и мягкой сердцевинкой. Расколет среда скорлупу или пролезет в щелку – изменит наследственность. Иногда это к лучшему, иногда к худшему. Поэтому кавалер всегда догоняет даму, побеждает соперников, «доказывает себя», а дама манит и убегает. Лягуш догоняет лягушку, олени сплетаются рогами – отзвуки этого и сегодня отчетливы во множестве народных обрядов ухаживания и выбора невесты-жениха.
Итак, женское начало обеспечивает долговременную память вида, наследственность, качество потомства, а мужское – кратковременную память вида, изменчивость, количество потомства. Очевидно, что «разведка боем» связана с более высоким риском для жизни, и природа учитывает это. В самом начале беременности на 100 будущих девочек приходится 120–170 будущих мальчиков; рождается 103–107 мальчиков на 100 девочек; годам к 25–30 (если нет войн) соотношение выравнивается, а к 40 годам женщин уже больше, чем мужчин. Задаче сохранения соответствует и большая приспособляемость женского начала, в том числе и к социальным влияниям. Разумеется, до известного предела, что хорошо знакомо педагогам: девочки более податливы… пока в косточку персика не упрешься. Это и в политике видно: «железный канцлер» и «железная леди» – совершенно разные образы. В отношениях мужского и женского начал, развивающихся и складывающихся в настоящем, таким образом неизменно присутствуют прошлое и будущее. Без этого человечество застыло бы в своем развитии, как дождевой червь. И вот животворящий диалог происходит не только между представителями пола, но и внутри нас между мужским и женским началами. Сравните, например, стили общения с аудиторией Кашпировского и Чумака, одного и другого врача. Когда мне приходилось выбирать медсестру для работы в процедурном кабинете, я всегда предпочитал ту, о которой пациенты говорили, что «от ее рук легче» – даже если видел, что опыта у нее маловато. Научить легко, а вот женского начала сколько есть – столько есть: его ни убавишь, ни прибавишь. Стало быть, ни одна половинка не больше, не