лучше другой. Речь идет о разных, но равноправных партнерах, не разделяемых барьерами конфликтов, но создающих энергетическое поле жизни. В поединке кто кого перекричит (перепищит, переорет) и голос сорвать недолго. Так, может быть, будем петь дуэтом?
Но как в нем, в дуэте этом, роли распределить, голоса выбрать? Женщина – хранительница? На цепь ее – ровно такой длины, чтобы на расстояние между кухней и детьми; на цепи и в церковь сводим? Тогда вместо дуэта получаем совместный ор «козла и кошки драной» под аккомпанемент бьющейся посуды и перепуганный рев детей. А что, в отсутствие жены жевать сырую гречку или сухарь сосать – украшение мужчины? Как тогда быть с тем фактом, что прославленные повара и творцы новых кулинарных рецептов, модельеры и парикмахеры так часто – мужчины? И если сводить все к тому, что мы делаем, то получим женщин, таскающих на себе шпалы и испытывающих удовлетворение от вида мужчины, стоящего в очереди за овощами. Получим руководящего (рукой водящего) обалдуя, расчерчивающего маршруты движения женщин с тачками.
Все можно довести до абсурда. Можно – мужскую твердость и несгибаемость. Можно – женскую податливость и приспособляемость. Можно – идею равноправия («Могу женщину плечом толкать, потому что она – такой же равноправный товарищ, как и я»). Но в культуре, столетиями ориентированной на мужские интересы, это неизбежно оборачивается дискриминацией женщины и насилием. Когда-то эта дискриминация была всепроникающей и открытой. Потом человечество вроде устыдилось – дискриминация стала скрытой. Советская власть в своем стремлении выковать нового человека изобрела взаимную дискриминацию мужчин и женщин, этакую недекларируемую войну за мир между полами. В разных странах это по-разному, но есть общие для большинства стран вещи, которые настораживают. Я бы сказал, что это ориентация на стандарты мужской культуры, то есть не на равноправие, а на одинаковость. Женщины с присущей им легкостью восприятия внешних влияний и образцов догоняют и перегоняют мужчин в следовании мужским стандартам. Менее гибкие мужчины не успевают (да и по логике вещей – не должны) приспосабливаться к этому и не могут бесконечно наращивать свою мужественность. Когда женщина, слезая с сигаретой в зубах с мотоцикла и обложив матерком подвернувшегося под руку прохожего, тоскует по «настоящему мужчине», я думаю – каким же он должен быть? – тут даже генерал Лебедь не кандидат, да и Шварценеггер в жизни может проиграть своим экранным героям. Мне – дикарю из страны медведей – американская женщина еще простит, если я пропущу ее вперед, открою перед ней дверь, уступлю ей место и даже без предварительного ее письменного согласия цветы подарю или комплимент скажу. А вот американец рискует нарваться! И если женщина под тяжестью пятипудового мешка радует меня как воплощение некрасовского портрета, то какого же дьявола я жалуюсь, что рафаэлевские мадонны мне что-то не попадаются или топ-модели с обложек ко мне не сбегаются?
Да, мы разные. Девочки 9—12 лет чаще реагируют на уход отца из семьи страхами за мать и за себя, а мальчики – приятием на себя роли мужчины в доме. В ответ на тревожный стимул мужчина может рисковать гипертоническим кризом или инфарктом, а у женщины больше риск упасть в обморок. Любимый покинул – мысли о смерти или попытки покончить с собой: это хорошо знают психиатры в больницах и работники телефонов доверия. Любимая ушла: эти же специалисты не дадут мне соврать – обращения с депрессией и мыслями о смерти последуют через 1–2 года. Мощный эмоциональный взрыв и последующая адаптация – у «слабой» половины человечества и «Я – парень о'кэй, только вперед и вверх, и море мне по колено…», пока сил хватает, а затем – слом. А за этим счастье любви и боль утраты, которые нас объединяют. Что, если наконец прекратить войну и прислушаться к ним?
Посидим – поокаем
Психотерапия… Она так же притягивает одних, как отталкивает других. В отношении к ней смешиваются надежда и скепсис, признание и ирония. Что-то между магией и шарлатанством, добрым советом и зомбированием, жилеткой для выплакивания и лекарством. В свое время Евгений Евтушенко описал ее так: «В человека вгрызлась боль, раздирает коготками. Разъедает, будто соль, где-то между позвонками. Исповедаться жене? Боль ей будет непонятна. Исповедаться стране? До испуга необъятна. И приходит психиатр с мушкетерскою бородкой – тепловато-суховат, чуть попахивая водкой. И хоть рвите волоса – ваши горечь и досаду будет слушать два часа, и всего-то за десятку. А потом идет пешком переулком грязноватым, и лежит под языком у него транквилизатор. Есть внимательность, как трюк, – никакой в том нет заслуги. И мечтает сам о друге психиатр – наемный друг». Такой безысходностью веет от этих строк, что впору всхлипнуть: «Птичку жалко!» Да и вообще – на кой она, эта самая психотерапия? Кто он такой, этот психотерапевт, чтобы учить меня жить?
Вопросы достаточно резонные, чтобы попытаться разобраться в них. Хотя едва ли можно дать на них такой ответ, который удовлетворил бы всех.
Потому что все – это люди:
1) которым психотерапия действительно не нужна (по крайней мере сегодня);
2) нуждающиеся в ней, но думающие, что она им не нужна;
3) стремящиеся избавиться от того или иного симптома;
4) желающие изменить поведение (чаще чужое – жены, мужа, ребенка);
5) мучающиеся какой-то неразрешенной проблемой, переживанием.
Столь разные установки и ожидания по отношению к психотерапии не могут не сказываться на ее восприятии вообще и тем более на решении: зачем она именно мне и могу ли я довериться психотерапевту. Даже внутри самой психотерапии нет единого мнения о том, что же она такое.
Одни понимают ее как форму лечения – только не лекарствами, а психическим воздействием. Для других она – форма социального научения. Для третьих – способ разрешения внутренних конфликтов, восходящих к раннему жизненному опыту. Для четвертых – изменение стереотипов мышления, переживаний, поведения. Для пятых – путь восстановления нарушенных отношений в человеческих системах (супружеских, семейных и др.). Одни думают, что заниматься психотерапией могут только врачи, другие – что психологи, третьи – что все, имеющие психотерапевтический дар. Если составить список видов психотерапии, то окажется, что их более 450!
В целом психотерапия – это общее название разнообразных психологических приемов, призванных помочь людям разрешить эмоциональные, поведенческие и межличностные проблемы разного рода и улучшить качество жизни.
Почти все психотерапевты согласны в том, что, во-первых, психотерапия включает в себя особые отношения сотрудничества психотерапевта и клиента, от которых и зависит ее эффективность, и во-вторых, ее общим содержанием являются помогающие людям личностные и поведенческие изменения.
Сравнивая разные виды психотерапии, американский психиатр Джером Франк нашел четыре особенности, присущие любой психотерапии.
Первая: это уникальный вид отношений, в которых союз психотерапевта и клиента заключается и существует исключительно для пользы клиента.
Вторая: ситуация психотерапии – это безопасное место, гарантирующее конфиденциальность, из которого никакая информация не утекает в мир жизненных занятий и отношений клиента.
Третья: разнообразие подходов и путей помощи, определяемое взглядами терапевта и потребностями клиента.
И наконец, четвертая: набор методов, которыми пользуется терапевт, определяется его точкой зрения.
Если попытаться свести эти четыре особенности в одну фразу, то можно сказать, что психотерапия – это конфиденциальный и ведущийся в интересах клиента диалог, в котором и терапевт, и клиент участвуют не как обезличенные врач и пациент вообще, но как уникальные, неповторимые личности.
Иными словами, если я обращаюсь к психотерапевту, то не за тем, чтобы он сотворил чудо, сделал нечто со мной, рассказал, как мне жить, и дал сто рецептов счастья или тысячу полезных советов, но за тем, чтобы обрести в его лице партнера, в сотрудничестве с которым я могу использовать резервы для решения своих проблем. Хорошо, но проблемы мои и резервы мои – отчего бы не использовать их самому? В принципе ничто не мешает это делать, если я могу это делать.
В принципе можно, конечно, самому себе аппендицит удалить, сшить костюм и подстричься, достичь сексуальной разрядки – тихо сам с собою много чего можно сделать, но далеко не всегда это удобно и так хорошо, как хочется. Обращение к психотерапевту – не признак слабости, как порой считают, а признак силы, позволяющее трезво, не хорохорясь, соотнести свои потребности и реальные возможности. Не все и не всегда, но, как правило, когда дело касается нас самих, мы слишком пристрастны, слишком заинтересованы, чтобы у нас «рука не дрожала», – по этой самой причине хирург старается не оперировать своих родственников.
Психотерапевту часто приписывают, то со страхом, то с надеждой, возможности, которых у него в действительности нет. Нередко этому способствуют и сами психотерапевты, устраивая массовые «психотерапевтические» шоу и придавая им оттенок мистики, чертовщинки – вроде Воланда в «Мастере и Маргарите». Одних людей это привлекает, других, наоборот, отталкивает. В любом случае стоит задать себе вопрос – чего именно вы хотите? Вернуть любимого или любимую как потерянную или украденную вещь? Или совладать с этой утратой, пережить ее и связанный с ней опыт так, чтобы не потерять себя и вынести из этого опыта нечто, укрепляющее ваши возможности устанавливать, поддерживать и развивать партнерские отношения в будущем?
Что бы там ни говорили, психотерапия все же штука научная и, как сказал Зигмунд Фрейд: «Мировоззрение, основанное на науке, кроме утверждения реального внешнего мира, имеет существенные черты отрицания, как-то: ограничение истиной, отказ от иллюзий. Кто из наших современников недоволен этим положением вещей, кто требует для своего успокоения на данный момент большего, пусть приобретает его, где найдет. Мы на него не обидимся, не сможем ему помочь, но не станем из-за него менять свой образ мыслей».