Но события развивались нашими стараниями!
Стали раздаваться голоса об ошибке, совершённой синедрионом. Посмотрите, как неотвратима победная поступь духовного наследия пророка Иисуса! Как заманчиво приобщить духовный взлёт новой религии к прежним религиозным ценностям. Но тогда новые постулаты Иисуса должны рассматриваться не как ересь, а как развитие иудейской религии. Опоздали! Единственный раз обстоятельства предоставили людям выбрать путь своего развития на века… и они ошиблись.
Удовлетворённый сделанными выводами, прокуратор, повинуясь душевному порыву, перешёл к оценке своего жизненного пути.
— Некоторые известные мне вольнодумцы отвергают участие богов в любых областях человеческой деятельности. Даже если это и так, то моя жизнь и без иудейского пророка интересна и достойна зависти многих.
Сколько удивительных событий, необыкновенных приключений! С какими интересными людьми свела меня судьба!
Я прошёл дорогами власти, в мои руки попали большие богатства, любовь прекрасных женщин освещала мой жизненный путь. И после того, что подарила жизнь, мне ещё о чём-то сожалеть?
ЧАСТЬ I
Понтий Пилат. Суд
Ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду дворца Ирода Великого тяжелой поступью вошёл пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Это был атлетически сложенный человек в тоге из лёгкого египетского полотна с пурпурной каймой понизу, свидетельствующей о его принадлежности к сословию всадников. Весь внешний вид прокуратора олицетворял твёрдость и уверенность. Лицо отражало жёсткость, свойственную римлянам, прошедшим тяжёлый воинский путь, а затем ставшим чиновниками римских провинций; эти люди привыкли к подчинению и командованию, точному выполнению воинского, а теперь гражданского регламента.
Однако правильные черты прокуратора свидетельствовали о больших природных данных, не растраченных им в условиях жизненной борьбы. В этих чертах не было ожесточённости и ограниченности, скорее угадывалась склонность к принятию неординарных решений, не говоря уже о недопустимости брутальных солдафонских штучек, столь свойственных выходцам из низов.
Взгляд прокуратора был спокоен: предстоящая процедура полностью ясна и оставалось только выполнить неизбежные в таких случаях условности. Ещё вчера было известно о суде над двумя иудеями, совершившими преступления против граждан Рима. Один из них, Варрава, убил легионера, защищая от посягательств свою жену, за что был обречён на смертную казнь. Другой, уже известный разбойник по имени Гестас, на Сехемской дороге ограбил и нанёс телесные повреждения римскому гражданину, направлявшемуся в Иерусалим, но был схвачен разъездом сирийской вспомогательной турмы.
Преступления были очевидны, документы подготовлены, прокуратору следовало только выполнить некоторые формальности. Полный решимости без проволочек закончить эту работу, прокуратор, мысленно воспроизводя порядок судопроизводства, направился к курульному креслу, расположенному под специально натянутым тентом: воздух уже потерял утреннюю свежесть, чувствовалось приближение азиатской жары.
Курульное кресло было изготовлено по официальным канонам. Верхняя часть спинки кресла изображала римскую волчицу так, что открытая пасть зверя со страшными клыками располагалась прямо над головой прокуратора. Горожане, приходившие в преторию под воздействием винных паров или наркотиков, позднее невольно совмещали лицо прокуратора с клыками волчицы и разнесли по всей Иудее молву о кровожадности и хищной беспощадности прокуратора.
Пересекая крытую колоннаду, прокуратор вдруг приостановился, и его внимательный взгляд выразил удивление и досаду.
Удивление объяснялось появлением третьего подсудимого, а досада — задержкой судебного разбирательства: прокуратор плохо переносил жару. Сегодня был день преддверия иудейской пасхи, и хотя прокуратор никогда не интересовался религией иудеев и в душе относился к ней с презрением, как и к верованиям всех варваров, он все же ощущал приближение большого праздника. И легионеры дворцовой центурии, и чиновники канцелярий, и челядь дворца считали себя уже свободными от любых обязанностей, что, как известно, сопровождает почти всякое празднество. Сам прокуратор неодобрительно относился к судебным заседаниям и тем более казням в праздничные и предпраздничные дни, но понимал невозможность переноса суда также и по той причине, что большая толпа иудеев, собравшаяся на площади, испытывала те же чувства, что и толпы римлян, жаждущих хлеба и зрелищ и с большой радостью занимающих места в цирке во время боёв гладиаторов. С некоторых пор Понтий Пилат в силу ряда обстоятельств и под впечатлением воспоминаний о былых бесчисленных баталиях с брезгливостью относился к кровожадным развлекательным инстинктам толпы. В прошлом и сам большой любитель подобных развлечений, прокуратор в свои пятьдесят лет полностью к ним охладел.
Вид толпы, собравшейся перед дворцом Ирода Великого и застывшей в напряжённом ожидании, был ему неприятен. Понтий Пилат сразу осознал, что возникшее напряжение толпы имеет прямое отношение к вновь появившемуся осуждённому. Прокуратор остановил на нём свой взгляд.
Перед ним стоял сухощавый человек лет тридцати, чуть ниже среднего роста, далеко не богатырского здоровья. Талиф грубой выделки провисал широкими складками до изношенных сандалий. Голова была непокрыта, и волосы ниспадали до плеч, открывая высокий лоб; небольшая бородка окаймляла лицо с тонкими, хотя и несколько неправильными, иудейскими чертами. Тёмные глаза выражали ум. Вся его поза отрешённости и безнадёжности показывала, что он не питает никаких иллюзий по поводу своей дальнейшей участи.
Прокуратор увидел связанные руки осуждённого и уяснил степень преднамеренной жестокости. Руки были туго перехвачены сзади верёвками, что прекращало приток крови, доставляя страдания осуждённому при каждом шаге. Это наводило на мысль о стремлении преследующих не упустить любой возможности мучить его. Однако во взгляде этого человека угадывалось внутреннее упорство.
Уже сидя в кресле, прокуратор повернулся к римскому актуарию, выполняющему обязанности секретаря и ведущему производство дел.
— Галилеянин доставлен стражей синедриона перед самым твоим приходом, игемон, и я даже не успел сдвинуться с места.
У Пилата возникла мысль о неслучайности такого совпадения. Мысль возникла и пропала, как мало значимая для дела, но она привела к новой; прокуратор обратился к актуарию:
— Распорядись, чтобы с галилеянина сняли ремни.
Актуарий подошёл к обвинителю синедриона Сарейе, которого знал по прежним разбирательствам, и стал что-то ему говорить. Представитель синедриона, судя по голосу и жестам, возражал. Тогда прокуратор повернулся в кресле всем телом и посмотрел на обвинителя, тот склонился в поклоне, поняв, что в следующее мгновение его просто вышвырнут с территории дворца, и тут же отдал приказание. Ещё не успев вернуть тело в прежнее положение, прокуратор услышал шум толпы: последовала реакция на его распоряжение. Он уловил ропот неодобрения. Галилеянин, вздохнув посвободнее, начал с трудом выпрямлять затёкшие руки, прокуратор же стал рассматривать толпу, столь неодобрительно отнёсшуюся к его сострадательному поступку. Понтий Пилат выделил множество фарисеев в хитонах с голубой каймой, бесноватых фанатиков, мелкого служилого люда, всегда толкущегося около храма, присутствовали, однако, мелкие ремесленники и торговцы — и все эти люди выражали недовольство приказом прокуратора.
— Скорее всего на суд доставлен бродячий проповедник, — подумал Понтий Пилат, — проповедует что-то неприемлемое для левитов и первосвященников, ненароком задел интересы и мелкого люда. Большинство собравшихся — враги этого несчастного пророка. Кто-то обо всем позаботился заблаговременно.
Вся обстановка указывала на то, что на прокуратора постараются оказать давление. Неосознанно в душе его возникло чувство протеста. Его, римского прокуратора, наделённого громадной властью, хотят принудить принять решение, нужное варварам, не способным выставить даже одного полного легиона, все усилия которых устремлены на соблюдение каких-то религиозных правил.
— Кем доставлен сопроводительный документ, кто его подписал, в чём обвиняется галилеянин?
Актуарий сделал несколько шагов к прокуратору.
— Документ направлен из канцелярии синедриона, подписал его начальник канцелярии, член синедриона Озания; заключённого сопровождают стража синедриона и обвинитель. Галилеянина обвиняют в попытке захвата власти в Иудее. Речь идёт о том, что он громогласно утверждает себя наследником царя иудейского и, следовательно, претендует на трон царей, пренебрегая протекторатом великого Рима. В документе отмечается факт возникновения в городе волнений; дальнейшее развитие событий может привести к непредсказуемым последствиям. По существующим законам человек, претендующий на царствование, должен быть казнён. От имени синедриона Озания требует для галилеянина смертной казни.
Опять интриги первосвященника Каиафы. Какая забота о римском протекторате! Мелкий хитрец! Отлично знает, что два римских легиона укрепят наш протекторат и без его стараний. А вот его истинные цели мне совершенно неясны.
Прокуратор сделал знак актуарию, поднял левую руку, объявляя о начале суда. Легионеры дворцовой центурии переменили позу, крепче сжав копья, толпа притихла. Слово было предоставлено обвинителю синедриона, и тот хорошо поставленным голосом в соответствии с правилами цветистой восточной речи начал пересказывать содержание сопроводительного документа.
— Богоизбранные иудеи! Вам известно, что находящийся под стражей Иисус бен Иосиф из Назарета бродит по дорогам Иудеи и проповедует своё учение. Суть учения непонятна правоверным иудеям: то ему не нравится запрещение работать по субботам, то он защищает падшую женщину, достойную быть побитой камнями за свою неверность, то он призывает проявлять любовь к ближнему, как будто мудрейшие первосвященники от имени Господа нашего учат ближних своих ненавидеть. Ничего страшного, если бы он просто ходил и разъяснял людям своё понимание вещей, но самомнение этого