При встрече декурион проявил к должности уважение, а в разговоре спокойствие.
— Меня интересуют люди с той барки, что стоит у берега. Хотел бы я услышать от тебя о последних событиях.
Обычно римляне говорили в беспрекословном тоне, а то и с применением зуботычин. Много бывало шуму, крику. Странный римлянин терпеливо ждал и смотрел на старосту умными глазами, как бы давая ему время на осмысление ситуации.
Приготовившись в душе к отпору, староста успокоился.
— Приплыл несколько часов назад один, мы были несколько удивлены. Два месяца назад он и покупал у нас барку — было их четверо. Они плавали по нашей реке уже несколько лет. Когда уплывали Вверх по Соне, своё парусное судно оставляли у нас на хранение, деньги платили вперёд. Обычно приплывали ночью и уплывали, не дождавшись рассвета. На этот раз приплыл утром. Видим, женщину перегнал на своё судно, быстро поднял парус. Наши мужчины ещё на заре ушли в море, только две лодки с мачтами остались у пристани. Так он эти лодки покорёжил, прыгнул на свой парусник и быстро ушёл от берега в открытое море. Вон парус его ещё виден на горизонте.
Все посмотрели в море. За горизонт уходил маленький парусник.
— Когда же твои люди починят лодки? Надеюсь, что надо сменить только мачты, и лодки смогут выйти в море?
— Нет, господин. Сидонец знал своё дело. Он не только надрубил мачты, но повредил и поперечные брусья, в которых мачты устанавливаются. Для ремонта необходимо много времени.
Староста помолчал немного, подумал:
— За такое время уйдёт. Как скроется за горизонт, сменит курс и всё — дело пропащее, кто понимает.
«Значит, погоня закончена, Герда потеряна для меня», — думал Понтий, ощущая пустоту в душе и полный упадок сил. Чувство полного безразличия охватило его. Понтий направился в сторону моря и остановился у кромки воды. Парус был едва различим.
Аман встал рядом. Смотрели на удаляющийся парус, молчали.
— Знаю, Герда потеряна для меня навсегда, но забыть её я не смогу. Будут другие женщины, которых, возможно, я буду любить, но память о ней не исчезнет. Думаешь, Аман, я смирился? Сейчас да. Что я могу? Человек, прикованный к знамени легиона. Но клянусь тебе, я буду всю жизнь думать о возмездии этому негодяю. Придёт час, когда негоциант от рабовладения пожалеет о содеянном.
— Надо искать Герду, — прервал Понтия декурион.
— Если я найду её, то через много лет, может быть, несколько десятков лет. Жизнь пройдёт.
— Разве не захочется тебе облегчить её жизнь даже в старости? Уверен, она всю жизнь будет помнить о тебе и ждать. Всё время будет оглядываться на дверь при малейшем скрипе. И в старости ожидание будет продолжаться и продолжаться. Надежда на избавление угаснет в её душе только со смертью.
— Не рви душу, Аман. Хочется выть по-волчьи от безысходности. Срединное море огромно. Сколько народов населяет его берега, сколько людей обитает в окрестностях! Только императору и доступны поиски, Да и то…скорее всего, напрасные.
Парус окончательно скрылся за горизонтом. Понтий упал на гальку. Долго волна за волной набегала на неподвижное тело принципала. Декурион не сказал ни слова, тихо отошёл и направился к своему отряду.
Пора готовиться в обратную дорогу.
ЧАСТЬ IV
Месть Понтия Пилата
Тихо в доме командира вспомогательных кавалерийских отрядов. За столом сидят двое. Разговор носит неспешный, но напряжённый характер. Беспокойство одного за судьбу другого выражается в тревожных взглядах. В собеседнике угадывается родственное сходство с Аманом Эфером, и опытный наблюдатель вряд ли ошибся бы, признав в госте родного брата хозяина.
Брат Амана Эфера появлялся в обществе последнего редко, но заботился о нём постоянно. Леонтиск, так звали брата Амана Эфера, приняв дела отца и став богатым негоциантом, владельцем целой флотилии торговых кораблей, добился разрешения сената Рима на поставки продовольствия и фуража для римской армии, выбрав по непонятным для окружающих причинам Пятый Германский легион.
Каждый год префект легиона давал в комиссию сената по обеспечению войск самую высокую оценку снабжению легиона и подтверждал намерение легиона сохранить прежнего поставщика. Тем самым на фоне злоупотреблений и конфликтов, царящих в снабжении войск, Леонтиску давалась прекрасная деловая характеристика.
Благоприятная обстановка позволяла Леонтиску появляться в легионе в удобное для него время. Предпочтение отдавалось осенним месяцам, когда легионы возвращались на зимние квартиры и людям давали некоторое время для отдыха.
Походная жизнь Амана Эфера не требовала больших расходов, но появление в его палатке ценных вещей, рукописей в дорогих футлярах говорило о скрытом притоке больших денег. У Понтия Пилата со временем сложились с Леонтиском самые дружеские отношения. Сейчас Леонтиск сидел напротив брата, слушал его и обнаруживал в своей душе борьбу двух мнений. С одной стороны, он не хотел, чтобы его брат стал участником намечающейся акции против Каиафы, считал план действий недостойным уровня философа. Предполагаемые действия касались Понтия Пилата — пусть тот и действует. Зря брат берёт вопросы организации на себя. С другой стороны, Понтий Пилат не случайный прохожий. Благодаря ему, брат — римский гражданин, центурион римской армии. Понтий Пилат причастен к появлению у Амана Эфера личного состояния; сейчас брат является владельцем большого и доходного имения на берегу Ионического моря. Сколько раз они выручали друг друга, рискуя жизнью! Да и почему думать о брате как о философе? По пониманию мира он сейчас больше солдат. Тогда и философия упрощается: защищай своих друзей и себя от различного рода врагов.
Леонтиску не хотелось огорчать брата отказом, тем более, что за много лет тот впервые обратился к нему с просьбой и связана она была с безопасностью брата.
— Меня не должны знать в лицо люди, предназначенные для выполнения главного замысла, — объяснял брату Аман Эфер. — Когда ты выполнишь свою часть работы и уедешь в Грецию, исчезнет единственное связующее звено. Я не могу никого попросить об этом, кроме тебя. Если быть откровенным, я не доверяю никому. Жизнь показывает, что деньги — серьёзный испытатель дружбы и верности. Что касается дела, будет выделен человек, который, не вступая в контакт с командой старшины, будет наблюдать за событиями со стороны.
Авилий Флакк действительно был опытным администратором, и поэтому при нем наряду с официальными службами существовали и такие, о наличии которых окружение даже не догадывалось. Снабжённый инструкциями, после трехдневного плавания из Кесарии в Александрию под видом купца средней руки, Леонтиск стучал в дверь по указанному адресу. Дверь открыла пожилая женщина и, ни о чём не спрашивая, провела в большую светлую комнату, где и оставила одного, сообщив, что здесь он будет жить и ждать. Отсутствие вопросов привело Леонтиска к выводу: в эту дверь случайные люди не стучат.
Тянуть с делами здесь не привыкли. Вечером его посетил гость, непримечательного вида грек в одежде обитателя греческого квартала, он производил впечатление владельца небогатой лавки, которую удача обошла стороной. После положенных приветствий Леонтиск передал своему гостю шкатулку непонятного назначения. Грек не стал делать тайны, а здесь же на столе разложил в определенном, только ему известном порядке всякого рода деревянные фигурки, цветные камешки, бусинки, кораллы различной формы.
Видимо, инструкции были исчерпывающими, и грек здесь же принял решение.
— Завтра утром, господин, за тобой зайдёт провожатый. На улице ты должен показываться только в одежде, которая уже доставлена в дом. Провожатый доставит тебя на место, где состоится ожидаемая встреча.
Небольшая усадьба на краю города хорошо охранялась. Людей по дороге встретилось немного.
На скамье из тяжёлого необработанного куска дерева сидел иудей с приметами, указанными Аманом, но, видимо, заключение в земляной яме наложило свой отпечаток на его лицо. Явным было выражение безысходности и усталости от жизни.
Леонтиск внимательно изучал лицо иудея, мысленно перебирая различные подходы к будущему предложению. Молчание затягивалось. Молчание со стороны старшины указывало на его нежелание вести какие бы то ни было разговоры. Он приготовился к допросу, на котором от него потребуют назвать имена людей, причастных к продаже оружия. Для себя он решил, что будет молчать. Последуют пытки, избиения, изощрённые истязания — надолго ли его хватит? Но он готов ко всему.
Леонтиск начал:
— Надеюсь, тебя не допрашивали, и палач не прикасался к тебе?
— Нет, господин. Пока нет.
— Это хорошо. После истязаний тела в решениях человека незримо будут присутствовать чувство страха и ненависть к своим истязателям. Какое же может быть после пыток соглашение!
После слова «соглашение» глаза старшины выразили удивление.
— Я хотел бы поручить тебе одно важное дело, — без предисловия начал Леонтиск, — в обмен на жизнь и свободу.
До старшины стал доходить смысл сказанного, но по выражению его глаз стало ясно: не на все условия он может согласиться. Разве он может изменить своему Богу? Император Тиберий еще лет пятнадцать назад требовал в Риме от иудеев отречься от Господа в пользу легкомысленных и многочисленных богов. Презренные язычники! Что римляне, что греки!
Леонтиск без труда угадал содержание мыслей старшины.
— Дело, о котором пойдёт речь, не касается твоего Бога. Оно не касается даже каравана с оружием; с караваном римляне сами разберутся. Что касается моего понимания событий, — продолжал грек, — я бы согласился. В моём предложении нет никаких мотивов, стесняющих религиозные или патриотические свободы. Напротив, предоставляется возможность отомстить своим врагам. В жизни редко случается совпадение интересов, особенно в таком положении, в котором ты находишься. Кому-то нужны услуги, совпадающие с твоими интересами.
— Говори, — отозвался старшина.