Расставшись с Манассием, с римлянами, старшина повёл товарищей на восток по причудливо извивающейся дороге. Откуда было знать старшине, что дорога через некоторое время вновь приблизится к побережью, а начальник стражи не простит пережитого позора. И когда старшина падал на землю с пилумом в сердце, сознание высветило последнюю мысль:
— Так по-детски попасть в засаду. Господи, где ты есть!
За те полгода, что пропал Манассий, согнулся и постарел Каиафа. Ни на минуту не покидала его мысль о сыне. Как легко он ценил жизнь, когда дело касалось других людей! Надежда, однако, его не покидала. Постоянно он со своими людьми находился в поисках. В периоды затишья суеты мысль останавливалась на одном вопросе. За что? Только ли из-за денег? Исчезновение Манассия может быть наказанием, ответным или упреждающим ударом. Мысль наконец набрела на наиболее вероятный ответ. Он вторгся в личные дела прокуратора, угрожал ему позором Клавдии. Понтий Пилат уступил, подписал приговор галилейскому пророку, но почему он, Каиафа, считал, что такой поступок с его стороны останется без последствий?
Сейчас супруга Понтия Пилата находится в Риме. Её и детей охраняет отряд телохранителей. Тесть Анна и его сыновья смеялись, узнав подробности. Случившееся представляется им как страх прокуратора перед синедрионом. Глупые люди! Считали возможным диктовать Понтию Пилату свою волю. Как я возражал против такой позиции! Плохо возражал. Если бы знать, какую цену придётся заплатить за этого пророка, не лез бы на рожон.
Со временем Каиафа утвердился в своем предположении. Если Манассий жив, необходимо найти путь к Понтию Пилату или ждать, когда тот сам начнёт прощупывать почву. Каиафа решил действовать первым.
В тот памятный день Каиафа встал полный решимости начать борьбу за своего сына. Но, как часто бывает, созрело и само время. Тайно, с большими предосторожностями ему было передано письмо, определяющее условия выкупа Манассия. Указывалась сумма в 100 тысяч драхм. Каиафа настолько свыкся в мыслях с большой суммой выкупа, что готов был немедленно приступить к процедуре обмена. Условия передачи Манассия требовали времени и были составлены таким образом, чтобы обезопасить людей, участвующих в обмене. Каиафа выполнил требуемые условия.
Встреча состоялась. На открытой поляне, позволявшей окинуть взглядом местность и удостовериться в отсутствии засады, не было людей, если не считать оборванного странника, купающего и моющего своего ослика в маленьком ручье с плоскими берегами. Вдвоём с банкиром Исааком бен Сирахом, банкирская контора которого несколько десятилетий располагалась в портиках храма, Каиафа поджидал группу лиц, двигающуюся в их направлении. Каиафа находился во власти ожидания. Его била мелкая дрожь.
Зоркие глаза банкира уяснили обстановку раньше, и Каиафа услышал:
— Укрепи свой дух, равви. Господь не бросит тебя в тяжёлую минуту. Пусть надежда останется в твоём сердце.
Каиафа понял. Силы стали оставлять его, но требовательный голос призывал его позаботиться о попавшем в беду иудее.
— Господь посылает тебе испытание. Ты должен спасти пленника, пройти с достоинством через муки души. Господь вознаградит тебя, Каиафа. Помни, что путь к сыну лежит через спасение правоверного иудея, имя которого мы сейчас узнаем.
Известные с детства обороты речи влили в душу Каиафы новые силы. Он выполнит любые испытания Господа, и Господь не забудет его и его сына.
Трое приблизились на расстояние вытянутой руки, но душераздирающей сцены, ожидаемой римлянами, не последовало. Каиафа внимательно изучал лицо молодого иудея и находил в нём знакомые черты.
— Я сын равви Шемайя, живущего в двух днях пути от Иерусалима. Ты должен знать моего отца, равви. Год назад отец приезжал в храм, там он разговаривал с тобой; я стоял рядом.
— Я вспомнил тебя, Манассий. Ты пропал в то же время, что и мой сын, и вот ты объявился. Вознесём же хвалу Господу нашему.
Каиафа повернулся к сопровождающим.
— Вы уже догадались: это не мой сын. Кто-то сыграл с вами злую шутку. Разбирайтесь сами. О деньгах, которые вы хотели получить, не может быть и речи.
Разговор пойдёт сейчас о вашем молодом пленнике. Мы не можем оставить Манассия, правоверного иудея, в ваших руках, но предложим достойный выкуп. Он обратился к банкиру.
— Ты хорошо знаешь цены, назначь и эту.
— Три тысячи драхм вдвое перекрывают стоимость раба в любом районе Срединного моря.
— Да мы скорее убьём его, чем согласимся на такие деньги, — закричал один из сопровождающих, коверкая слова. — Этот пёс обманул нас. И пнул ногой Манассия с такой силой, что тот рухнул на землю. Каиафа поднял руку.
— Не делай так, чужестранец. Вы позаботились о своей безопасности, но и я позаботился о своей. Убивать в этой стране вам никого не следует. А деньги? — найдёте моего сына и получите всё сполна.
Узнав в сопровождающих римских служащих самого низкого ранга, Каиафа представил, как могли развиваться события.
— Бездарные ремесленники! Бандитизм — профессия, требующая больших знаний, она не допускает ошибок. Ваш же начальник провёл дело на одних ошибках. Сейчас и вы пожинаете плоды его никчёмной деятельности. Уверен, перехватывая Манассия, вы прикончили его хранителей, в том числе и тех, кто знал о нём достаточно много. Вы даже не удосужились спросить у него самого, кто он. Ваша профессия требует не только осторожности, но и внимательности. Но где там! А деньги возьмите. Пригодятся в дороге. И не вздумайте показывать здесь свой характер, — прикрикнул Каиафа, увидев, как руки римлян потянулись к мечам, — а то и расходы на обратную дорогу не потребуются.
Каиафа поклонился Исааку бен Сираху:
— Благодарю тебя за внимание и помощь. Мои люди помогут тебе добраться до дома, а я посижу на берегу ручья, послушаю шум воды и отойду душой в одиночестве и тишине.
Каиафа, тяжело ступая по траве, направился к ручью, сел на пригретый солнцем камень. Он наблюдал безмятежность природы, слушал шум бегущей воды. Как безучастен окружающий мир, и в этом мире разрывается его сердце. Долго сидел Каиафа, устремив взгляд на непрерывные струи речушки, пока не обратил внимание на странника, купающего своего ослика. Казалось, шкура ослика была вымыта не только снаружи, но и изнутри, однако странник занятия не прекращал. Благодарный ослик мордой тыкался в живот хозяину, понуждая его продолжать купание.
Умилительная картина взаимоотношений ослика и хозяина заинтересовала Каиафу.
— И давно ослик служит тебе, странник? Какой ласковый у него характер!
— Только сегодня, господин, передали мне его в собственность за одну важную, как говорят, услугу, которую я должен для кого-то организовать.
— Ну и как быть с услугой? — промолвил Каиафа, понимая, что разговор принимает особую направленность.
— Начинаю выполнять, — ответил странник. — Услуга заключается в разговоре с тобой о жизни, о сыне, об условиях его возвращения домой.
— Вот Господь и испытал меня, — подумал Каиафа и обратился к страннику:
— Значит, мой сын жив?
— Да, господин, жив и здоров. Мне поручено вести с тобой переговоры, и, конечно, вручены соответствующие инструкции. Во-первых, условия выкупа более тяжелы. Сумма выкупа равна миллиону сестерциев.
— Таких денег у меня никогда и не было, — ахнул Каиафа.
Странник вытащил из складок хламиды свиток и подал Каиафе:
— Здесь перечень недвижимого имущества вашей семьи и его денежные оценки. Люди, ведущие дела твоего сына, прекрасно обо всём осведомлены.
Каиафа развернул свиток и пробежал глазами его содержание.
— Я разорён.
— Может, именно этого добиваются твои враги. Укрепи свой дух, Каиафа. Несколько слов о передаче денег. Твой банкир, который был только что здесь, передаст платежную ведомость в Рим многолетнему партнёру Гнею Лицинию. Последний будет ждать подписи и печатей — твоей и Исаака бен Сираха. Господин, ты догадываешься, что делается так с целью пресечь любые попытки обогнать вестника, направляющегося в Рим с платёжным документом.
— Во-вторых, есть ещё одно условие, — услышал Каиафа. — Ученикам Иисуса, распятого год назад на Пасху, должно быть разрешено жить в Иерусалиме.
— Какой он пророк! Таких столько бродит по дорогам Иудеи — не счесть.
— Тем более, выполнение второго условия не составит для тебя труда.
Лицо Каиафы стало наливаться кровью, в глазах появилась злоба.
— Ты думаешь, мы не понимаем, что произошло. Можно подумать, синедрион смеха ради отправил галилеянина на крест. Мы хорошо научились отличать болтовню от ереси, опасной для страны. Как я понимаю, римляне уловили смысл ереси и хотят запустить её чуть ли не в священный храм. Зря стараются. В Иерусалиме у них ничего не получится ни сейчас, ни позднее.
Странник с неподдельным интересом слушал первосвященника:
— Разве может быть серьёзная ересь в словах несчастного галилеянина?
Казалось, первосвященнику синедриона только и нужен молчаливый слушатель:
— Галилеянин утверждал, что Господь наш является богом и отцом всем людям земли. Он глубоко заблуждался. Наш бог — это бог евреев, и своим богом силён и един народ. Две тысячи лет племя левитов боролось за единого бога, преодолев отступления и заблуждения. Когда, наконец, мы стали едины, стали нацией, пережившей десятки государств, является, как ты говоришь, пророк и начинает сокрушать дух нации. Дух нации — прежде всего в заповедях пророка Даниила об избранности богом еврейских племён.
— Понятно! Вам не хочется терять идею избранности иудеев, на основе которой вы решаете национальную задачу. Тогда скажем так: ученики Иисуса забудут мысль Учителя.
— Удивительно просто. Забыть! Лучше не вспоминать, — кипятился Каиафа. — Высказаны и другие неприемлемые для правоверных иудеев мысли. Доктрина о всепрощении, о непосредственном общении с Богом. Существует структура церкви, имеющая тысячелетнюю практику, во главе которой стою я. Как же ты представляешь мою роль в этом деле? Даже если бы я сам захотел поддержать мысль галилеянина, мне бы такого не позволили. Слишком многие интересы пересеклись в столкновении предложенных доктрин.