Понтий вспомнил навыки работы с деревом, полученные от отца, и центурией под его руководством была поставлена добротная казарма: жилое помещение, очаги для обогрева, кухня. В казарме было тепло, пахло вкусным варевом. В других центуриях были выведены только стены казарм, а из труб казармы Понтия Пилата уже струился весёлый дымок.
Прошла зима. Крепость и не думала сдаваться. Весной Тиберий, не веря в успех, скорее ради разминки, предпринял ещё один штурм, но, как и ожидалось, безуспешный.
По предложению одного из командиров решили раскрошить стену крепости огнём. Под покровом ночи с большими трудностями натаскали брёвен к стене и подожгли; заполыхал громадный костёр. Осаждённые забеспокоились, разгадав замысел римлян. Римляне поставили шесть катапульт и стали забрасывать брёвна в костёр — пламя поднялось до верхних зубцов стены.
Десидиаты забеспокоились всерьёз и пытались залить пламя водой, но пламя бушевало не затихая. Обеспечив подпитку костра, римляне торжествовали победу: они будут жечь брёвна так долго, пока камень не потрескается в огне и не рассыплется в песок. Счастье оказалось переменчивым. На третий день в горах раздались раскаты грома, небо потемнело, предвещая ливень. Обе стороны молили богов: одна, чтобы гроза прошла стороной, другая, чтобы ливень обрушился на крепость. Ливень обрушился. В первые минуты струи дождя испарялись, не достигая пламени. Появились клубы пара, и огонь стал опадать. Через полчаса на месте костра дымилась груда брёвен, и пар клубами поднимался вдоль стен. Римляне считали возможным утром восстановить костёр, когда же рассвело, на месте костра не было обнаружено ни одного бревна. Попытки римлян повторить приём с костром пресекались десидиатами. Известные способы разрушения стен были исчерпаны.
Осада продолжалась. Римляне досадовали: сколько же десидиады заложили провианта? Гурты скота, дымящиеся непрерывно кухни, обеспечивающие кормление тысяч людей, говорили о громадных усилиях интендантских служб осажденных. А среди легионеров уже наблюдались признаки усталости.
Отметили год осады крепости.
Каждый раз, возглавляя дозор своей центурии, Понтий обходил крепость, подолгу осматривая её стены и башни. Взгляд скользил по стыковым швам в стремлении обнаружить изъяны, выступы, которыми можно было бы воспользоваться при штурме. Но напрасно: все было сделано с тщанием людей, спасающих свои жизни и жизни своих близких.
И на этот раз Понтий был внимателен как всегда. Дозор был ночной, требовал осторожности. Сегодня луна светила ярче обычного. Понтий считал себя хорошим солдатом и взял за правило никогда не утрачивать бдительности. Ещё Карел Марцелла постоянно говорил, что малейшая растерянность, несобранность обходится ценою жизни.
Слева на склоне горы блеснуло что-то в лунном свете… Понтий остановился. Что это было и было ли? С каждым шагом вызревало в Понтии ощущение: там был человек, воин. Зачем?
С того памятного дня Понтий часто останавливался на склоне горы в надежде разрешить для себя сомнения: ни движения, ни колыхания.
Своя жизнь протекала и у осаждённых за стенами крепости. Попыток уйти из крепости не предпринималось, пленных не было, сведения о событиях, развивающихся за стенами крепости, отсутствовали.
Однажды утром ворота крепости раскрылись и выпустили трёх воинов, которые медленно стали спускаться по дороге, ведущей в лагерь, направляясь к ставке Тиберия. По исправному состоянию амуниции и отличиям местной знати следовало, что к командующему направляются не простые воины, а скорее всего, вожди. Дежурный наряд, охватив полукольцом прибывших, сопровождал их.
— Посмотри, Понтий, мы видим перед собой самого Батона, — раздался сзади голос Авилия Флакка, — и вряд ли я ошибусь, но пришёл он сдаваться.
— Как можно решиться на такой шаг! Лучше покончить с собой. Неужели он надеется остаться в живых?
— Э, Понтий! Батон не только мужественный воин, но и умный человек, — возразил примипиларий. — Он всё взвесил прежде, чем делать такой шаг, и, видимо, у него в запасе есть какие-то заслуги перед Тиберием, о которых мы не знаем. Если такие заслуги есть, то он получит прощение.
Друзья наблюдали, как через некоторое время Батон был приглашён к легату. Оставив своих спутников недалеко от палатки, передав телохранителям Тиберия меч и кинжал, Батон исчез за пологом палатки. Тиберий, оставаясь сидеть в походном кресле, приветствовал вошедшего и указал на второе, приготовленное для гостя кресло, но рядом была положена на пол мягкая шкура какого-то дикого животного на тот случай, если Батон предпочтёт прибегнуть к национальному способу сидения. Гость присел на шкуру, скрестив ноги по-походному. Видимо, так он чувствовал себя привычнее и увереннее.
— Две недели назад в крепость проник человек с известием от моего сына Скевы и передал от его имени, что я могу безбоязненно сдаться тебе, легат. Вопрос о моей жизни решён императором Августом и тобой. Если это не так, я сделал ошибку, поскольку сдал своё оружие и теперь не властен распорядиться своей жизнью.
Тиберий кивнул головой.
— Твой сын имеет большие заслуги перед армией и императором. Когда мне был задан вопрос о твоей судьбе, я ответил, как ответил бы всякий другой на моём месте; я не забыл, как ты позволил мне уйти живым из той ловушки в ущелье, куда я залетел с двумя алами конницы. Сегодня возвращаю долг к общему удовольствию.
— Не думай, легат Тиберий, что мой поступок был предательством интересов моего племени. Уже тогда я сознавал, что твоя смерть ничего не изменит в судьбах войны, она не нужна моему народу. Напротив, ты не так жесток, как другие легаты. Но после твоей смерти командование мог принять наместник Марк Мессала, бешеный хищник. Именно из-за его злоупотреблений при сборе налогов, вербовке новобранцев и вспыхнуло восстание. После долгого размышления я принял разумное решение. Не скрою, в тайниках души существовала надежда, что свою жизнь ценишь ты высоко. Рад, что не ошибся.
— Решение, вождь Батон, принято. Условия ты знаешь. Хотелось бы понять причины, побудившие людей так дружно взяться за оружие. Ты указываешь на поведение наместника как на основную причину. Так ли это?
— Жадность Марка Мессалы чрезмерна и оказалась пагубной для Рима. Какие убытки потерпела империя! На месте императора Августа я не простил бы такому глупому и нечестному человеку.
— Не исключено, что к роли Марка Мессалы император может вернуться. Передо мной стоит более скромная задача — взять крепость. Так как же настроены, вождь Батон, твои соплеменники?
— Скорее всего, легат, придётся тебе биться с ними до конца. Ещё вчера на военном совете я предлагал обсудить сдачу крепости на достойных условиях. Меня решили выпустить, сами же решили сражаться до конца. Ведь ты им можешь предложить только рабство. В Андетрий же собрались настоящие воины.
Некоторое время Тиберий колебался:
— А как посланник твоего сына мог проникнуть в крепость? Плотно обложены стены войсками, и я был уверен в невозможности обмена людьми.
— Как можно это сказать?! Подумай!
— Если ко мне нет вопросов, можешь со своими спутниками направиться в отдельную палатку; она охраняется. Двинуться в путь можешь в любое время. Сообщаю, император назначил тебе местожительство в городе Равенне. В пути тебя будет сопровождать турма кавалерии; приказ отдан императором. Пожелаем друг другу благословения наших богов!
— Быстро они переговорили, — тихим голосом говорил рядом Авилий Флакк. — У меня впечатление, что вопросы были решены раньше, а сейчас состоялось что-то похожее на личное знакомство.
— Неужели в обмен на жизнь Батон сдаст крепость?! — с радостью и негодованием вырвалось у Понтия. С радостью — потому, что не придётся лезть на стену: негодование было связано с поведением, недостойным воина Батона.
Авилий с интересом посмотрел в лицо друга:
— Об этом мы узнаем через несколько дней.
Через несколько дней стало ясно, что крепость придётся штурмовать. Началась подготовка штурмовых отрядов, строились искусственные площадки для катапульт. Не сдал крепость Батон; в душе Понтия боролись противоречивые чувства.
Прошла неделя, наступило 2-е августа. Центурии Понтия Пилата вновь выпала очередь выйти в ночной дозор. Ещё днём он осмотрел и указал своим легионерам места засады.
Томительно тянулась ночь, и только когда положение Большой Медведицы показало далеко за полночь, в полной тишине раздалось едва слышное поскрипывание. По слуху Понтий установил место шума, и его глаза не выпускали из поля зрения каменную глыбу. Тянулись минуты, прошло не менее получаса, но Понтий готов был ждать бесконечно. Десидиат был опытен, выдержан. Он выжидал столь долго в уверенности, что обнаружит засаду, если там кто-нибудь просто изменит положение тела.
Наконец, от камня отделилась пригнувшаяся тень и сделала шаг в сторону. Копьё было пущено рукой центуриона, сам Понтий в прыжке обрушился всем телом на десидиата. Тело под ним вдруг обмякло: он держал мёртвого человека.
Понтий протиснулся в довольно узкий проход, где обнаружил второго воина, пронзённого копьём. Итак ясно: в крепость есть подземный ход.
Подозвав двух расторопных парней, он приказал им поспешить к командующему и к примипиларию Ави л ию Флакку. Сам он со своими людьми сделает попытку ворваться в крепость. Он ждёт подкреплений. Центурия выстроилась в колонну по одному. Троих Понтий оставил охранять вход, забрал у одного из них панцирь, собираясь использовать его в качестве щита. Римские щиты были слишком велики, и легионеры сложили их у входа в подземелье. Втиснувшись в проход, Понтий с трудом продвигался вперёд. Проход уходил вправо и вверх, воздух был спёртый, застоявшийся. Как ни убеждал он своих людей поддерживать тишину, дыхание и шум шагов полусотни людей создавали лёгкий гул, и Понтий в любую минуту ожидал удара копьём или спущенную в проход каменную глыбу, которая превратила бы центурию в кровавое месиво.
Покрытый потом, задыхаясь от быстрого и тяжёлого подъёма, Понтий почувствовал приближение конца прохода и устремился к нему в надежде найти дверь открытой и упредить действия охраны.