Все разошлись в разные стороны с целью обнаружить признаки присутствия людей. Первым поднял тревогу Аман Эфер.
— С юга к нам движется отряд, человек двадцать пять. Все вооружены. С ними караван мулов. Такое впечатление, что я вижу рейдовый отряд.
— Чувствовало моё сердце, — огорчился старый принципал.
— Через сколько времени они будут здесь? — задал вопрос Понтий Пилат.
— По такой местности не ранее чем через три часа.
Понтий Пилат решительно сдвинул камень и принялся рыть землю взятым для этой цели заступом. Он оказался прав: вскоре был поднят полуистлевший кожаный панцирь с золотом. Понтий быстро разделил золото приблизительно на равные по весу части, переложил его в приготовленные ранее кожаные мешки, потом положил эти мешки на дно своей и грека котомок. Остатки панциря были брошены в яму, туда же последовали теплые вещи, костровые принадлежности, даже часть еды. Яма была зарыта, и камень поставлен на прежнее место. Вес груза с золотом был даже легче того, с которым начали поход.
Карел Марцелла повёл свой отряд в обратный путь. Шли до глубокой темноты. Чуть только развиднелось, отряд двинулся снова. В середине дня сделали привал. Аман Эфер употребил всё время изучению гор, полётам птиц, маршрутам животных. Вернувшись, он сказал, протянув руку на северо-восток:
— Они обошли нас. Видимо, хорошо знают дорогу; налегке шли всю ночь. Скоро дорога будет перекрыта, и нам предстоит бой. Перед нами человек 14–15. Позади с караваном идут остальные. Надо спешить. Впереди, в двух часах ходьбы, есть хорошее место для обороны. Если мы захватим это место раньше кантабров, наши позиции станут предпочтительными.
Имея перед собой цель, отряд продвигался быстрее обычного и вскоре действительно обнаружил место для обороны, представляющее природные трудности для атакующих. Восьмиметровый подъём был крут, площадка для троих вполне достаточна. Сама площадка упиралась в скальную стену с глубокой нишей — удобное место для обороны. Однако задерживаться здесь римляне не собирались. Противник двигался к занятому римлянами месту, уверенный, что незваные гости попадут в ловушку. Понтий насчитал их 17 человек и установил, что половина состава имеет хорошую боевую форму, остальные же представляют собой молодняк или воинов преклонного возраста, не способных к длительному противостоянию.
В первую линию вышли 13 человек и, прикрываясь щитами, полезли по круче; четверо лучников образовали вторую линию с тем, чтобы воспрепятствовать попыткам осаждённых отбить атаку их товарищей. Когда щитоносная пехота преодолела половину подъёма, Понтий Пилат из глубины площадки метнул одно за другим два копья и один пилум.
Два лучника были убиты, один получил тяжёлую рану, а последний был парализован страхом: поддержка атакующих стрельбой из лука не состоялась. Карел Марцелла и грек быстро выдвинулись к краю площадки и стали беспрепятственно расстреливать кантабров из луков. Противник сразу начал отступление, унося своих раненых и убитых.
Вскоре Понтий заметил, как от группы кантабров отделились три воина и направились к тропинке, огибающей скалу, на которой находились римляне. Маленький отряд кантабров отрезал путь к отступлению или двинулся за подкреплением.
— Какие бы цели ни преследовал уходящий отряд, — подумал вслух Понтий Пилат, — хотелось бы с ними встретиться. Не исключено, что отсюда есть выход.
Аман Эфер увидел путь отхода с площадки. Не раздумывая, Понтий вскарабкался на гребень скалы, затем поднял на ремне полное вооружение воина. Вооружившись, Понтий Пилат поспешил к подножью холма с расчётом опередить отряд кантабров и встретить его на тропе.
Манёвр ему удался, и вскоре он услышал шум шагов. Понтий оказался на тропе лицом к лицу с противником. Кантабры шли гуськом. Впереди шагал рослый, видимо, умелый воин. Копьё римлянина пронзило его насквозь.
Средний воин что-то крикнул, и последний из трех, повинуясь крику, бросился назад. Просвистел пилум, и воин, готовый скрыться за выступом скалы, упал мёртвым с пилумом в спине.
Лицо остановившегося кантабра выражало сожаление, но ничего более. Понтий не прочитал в нём страха, скорее, полное печальное равнодушие к своей судьбе. Воин был в годах, в кожаном панцире, всё его снаряжение свидетельствовало о принадлежности к рядовому составу. Что-то знакомое было в этом воине.
— Ты великий воин, римлянин, — заговорил кантабр на латыни с искажениями, свойственными жителям Пиренеев, — но я не сдамся.
Он усмехнулся как-то одной стороной лица, и Понтий узнал воина. Сколько раз учитель рассказывал о нём, описывал его и его странную улыбку.
— Ты тоже был великим воином, Нардибас, и вдруг я встречаю тебя рядовым, плохо снаряжённым.
Глаза и вся фигура кантабра напряглись:
— Я с тобой никогда не встречался.
— Я сын Карела Марцеллы. Он так много о тебе говорил, что я сразу тебя узнал. Говорил о тебе хорошо. Плохих людей он не помнит.
— Жив ли Карел Марцелла?
— Да! Он здесь. Находится на площадке, которую вы окружили со всех сторон.
— Бог Вагодоннегус испытывает меня. Всю жизнь он посылает мне испытания. Всю жизнь. Что же ты собираешься делать, сын Карела Марцеллы?
— Выслушай меня, Нардибас. Я отведу тебя к Карелу Марцелле. Только в целях собственной безопасности я возьму у тебя меч, который и верну, как только вы встретитесь.
— Хорошо, великий воин. Мне хочется встретиться с твоим отцом. Много с ним связано в моей жизни. Возьми меч.
Понтий вытащил из тел убитых копьё и пилум, щит Нардибасса разбил несколькими ударами меча, попросил шлем и разрубил его, копья забрал с собой.
Подошли к спуску. Кантабр обратился к Понтию:
— Передай принципалу, пусть не кричит и не делает резких движений, когда я спущусь. Внизу не должны знать о нашей встрече.
Житель гор, Нар дибас через несколько секунд стоял на площадке. Старый принципал обнял его. Радость Карела Марцеллы, искренность его чувств, видимо, потрясли кантабра.
— Я решил, принципал, вывести тебя и твоих друзей из наших гор и тем совершить два благих дела: спасти вас, спасти и тех из моих соплеменников, которые остались ещё живы. Мне жаль всех, кто стоит лагерем внизу, пусть живут. Кого я хотел бы видеть мёртвым, так это моего командира по прозвищу Кабан. Придётся оставить в живых моего истязателя ради более значительных дел — вашего спасения.
— Покажи мне своего истязателя, Нардибас, и твой бог тебя услышит, — обратился Карел Марцелла к кан-табру.
— Вон тот высокий, могучий телом человек, который стоит к нам сейчас спиной.
— Понтий, ты назвался моим сыном, так уважь волю своего отца. Бог Вагодоннегус должен услышать мольбу о мести моего друга.
Лагерь кантабров располагался на недосягаемом для стрел расстоянии, и сама мысль о метании копья показалась кантабру несуразной. Однако Понтий Пилат начал прикидывать расстояние, взвешивал копьё на руке, рассчитывал пробежку по площадке. Правильно рассчитал Понтий: копьё точно вошло в левую лопатку командира кантабров. В лагере началась паника.
Нардибас подошёл к Понтию Пилату.
— Ты самый великий воин, ты самый большой воин.
В Риме ты должен быть большим командиром.
— Порадуйся со мной, Нардибас, — раздался голос старого принципала, — перед тобой войсковой трибун.
— Этот мальчик войсковой трибун?!
Поражённый кантабр смотрел на Понтия и качал головой: он-то знал, что такое трибун в римской армии.
Отряд римлян незаметно покинул площадку и, ведомый кантабром по неизвестным тропам, двинулся к дороге императора Августа.
Вечером у костра, зная, что кантабры стерегут площадку и вряд ли без подкрепления решатся пуститься в погоню, участники похода расслабились. Не спеша тёк долгий разговор.
— Неужели подвижная застава кантабров предназначена для перехвата римских охотников за золотом? — интересовался Карел Марцелла. — Подумать только, двадцать пять лет уверенности и терпения.
— Можно удивляться, можно восторгаться, — ответил кантабр, — но это действительно засада для римлян, созданная в тот год, когда я привёл вас к монастырю. После случившегося стали подозревать, что именно я привёл отряд римлян.
Подозревая, меня отстранили от преследования твоей группы, принципал, но в погоню бросилось много народу. Дорого обошлось племени это преследование. Наши воины не были подготовлены к твоей тактике борьбы — выкашивали вы их целыми рядами и выскользнули. Тела четверых твоих парней привозили в монастырь для показа и уверений в храбрости и мастерстве наших воинов.
Когда же отряд римлян ушёл-таки с золотом, взялись за меня, но доказать ничего было нельзя. При допросе на круге старейшин я утверждал, что был на охоте. Боялся я одного. Кто-то из римлян мог попасть в плен раненым и под пыткой показать на меня.
Один из наших старейшин, проведя расчёты, уверил остальных, что всё золото не могло быть унесено римлянами. Часть его зарыта в северных отрогах Пиренеев. Учредили две кочующие заставы на случай возвращения римлян. Меня включили в один из отрядов простым воином, показывая этим, что не снимают с меня ответственности. Отряды прочёсывали область Пиренеев непрерывно зимой и летом. Люди уставали, начинали нервничать; недовольство искусно направлялось в мою сторону. Было нелегко.
Каждые пять лет состав людей менялся, я же решением старейшин непременно оставался в отряде.
Упорство и настойчивость старейшин были вознаграждены. Через девять лет появился первый отряд из восьми человек. Наш командир, не попытавшись даже выследить маршрут римлян, ринулся в бой. Началось взаимное избиение. Среди римлян я узнал двух твоих ребят. Один такой рыжеватый, костистый, меч держал в левой руке. Второй — пониже ростом, но мощный такой, руки длинные, сам из себя чёрный, смуглый. По описанию ты, принципал, должен их вспомнить.
— Уже вспомнил.
— Умели они сражаться. Сначала наши лезли вперёд в рукопашную, но к концу дня предпочитали держаться подальше. Осталось наших в строю только восемь человек, у них — пятеро. Рыжий был ранен. Он, хотя и стоял в строю, но держался из последних сил. Теперь они прорывались назад, мы же их не пускали, зажгли сигнальный костёр и ждали второй отряд.