Только после разговора с матроной Домицией Понтий понял причину замешательства хозяина дома.
Марк Прокула понимал развивающиеся события как результат неосмотрительного объявления денежных сумм в приданом дочери. Надвигалась большая беда, и чувствуя вину перед Клавдией, он надеялся решить задачу ему и самому пока неизвестным путём.
Матрона Домиция повела себя решительно. Спокойным тоном, уверенным поведением она как бы говорила:
— Теперь я в доме мужчина, я хозяин и глава семьи.
Она была умной и тонкой женщиной, хорошо разбиралась в людях и сейчас, глядя на Понтия Пилата, прониклась ещё большей решимостью отдать все свои силы в борьбе за счастье дочери.
Понтий Пилат был посвящён в дела семьи. Хозяйка дома, хотя и выбирала слова, щадящие самолюбие мужа, но картину обрисовала без прикрас. По тону матроны Домиции Понтий понял, что с ним разговаривают как с членом семьи, когда неясности во взаимоотношениях устранены. Но он понял и другое. Впереди его ожидает схватка с офицерами преторианской гвардии. Сражения с германцами показались ему детской забавой.
Преторианская гвардия. Стража императора. В каждом чувство собственной избранности, опирающейся на неспособность закона противостоять силе. Но, слава богам, он не один. Вчера он разговаривал с Авилием Флакком, который, получив трибуна в одно время с Понтием, был вызван в канцелярию императора, где ему сообщили о переводе его в сословие всадников. Император перевёл необходимую сумму на его имя. Он знал, что и без вложенных денег Авилий Флакк — преданный ему человек, но для далеко идущих замыслов ему был нужен чиновник из сословия всадников. Авилий уже осознал свою включенность в планы императора и почувствовал дыхание высокой служебной карьеры.
У Понтия Пилата вчерашняя встреча вызвала всплеск дружеских воспоминаний, сегодня — придавала уверенность в будущей борьбе.
Обнаружив в доме невесты Понтия Пилата, центурион Марк Менлий не проявил ни тревоги, ни озабоченности.
В его манере разговора просматривалось полное пренебрежение к личности Понтия Пилата. Ничто не вызывало в его глазах уважение: ни золотые цепи отличия, ни звание трибуна, ни сословие всадника. Лицо его выражало чуть ли не презрение к собеседнику. Он недвусмысленно предложил Пилату не путаться у него под ногами.
Клавдия молча негодовала, наблюдая за поведением Марка Менлия. После небольшой паузы Понтий Пилат ответил:
— Судьба приберегла для меня трудные задачи, но я остаюсь в Риме. Предполагаю, как могут развиваться события. Разрешение спора оружием я сразу отметаю. Ты не имеешь ни выучки, ни боевого опыта. В моих глазах ты игрушечный центурион. Дело может быть решено без столкновений, если ты возьмешь отступного двести пятьдесят тысяч сестерциев. Уничтожить меня трудно; полёт дротика и стрелы я слышу за десять шагов, наличие меча по запаху железа обнаруживаю за четыре шага. В ближнем бою я убиваю воина одним ударом независимо от степени панцирной защиты. Однако, существует множество хитроумных способов убить человека. Именно такие люди как ты, центурион, хорошо о них осведомлены. Как только я заподозрю попытку уничтожить меня, я просто убью тебя, Марк Юний Менлий. Понимаю, что и сам должен буду покончить с собой, но другого пути у меня нет.
После непродолжительной паузы Понтий продолжал:
— Вижу, ты не понял серьёзности положения. Беспечность, в которой ты пребывал всю жизнь, отсутствие опасностей, чувство избранности и недосягаемости привели тебя к мысли о собственной неуязвимости, лишили необходимого чувства самосохранения. Твои понятия изменятся, но будет поздно: мой меч будет сидеть в твоей груди по самую рукоять.
— Но и ты погибнешь.
— Погибну! Но ты будешь уже мёртв. Не понадобятся тебе ни деньги, ни невеста.
Марк Менлий встал, его никто не останавливал. Лицо не выражало ни страха, ни колебаний. Он усмехнулся, давая понять неизменность своей позиции.
На следующий день в дом Марка Прокулы вошли три центуриона преторианской гвардии в боевом снаряжении. В перистиле навстречу им поднялись два гиганта в боевых панцирях, и трое гостей поняли бесполезность своего прихода. Тем не менее, Марк Менлий сразу же приступил к психической атаке и угрозам, которые закончил известными всему Риму словами:
— Мы люди императора, и мы у себя дома.
Авилий Флакк повернулся к Понтию Пилату.
— Зачем ты пригласил меня, трибун? Я помню, как десять лет назад, будучи новобранцем, ты в присутствии императора Тиберия за одну минуту положил трёх таких же, а то и помощней. За 10 лет твоё мастерство возросло настолько, что ты можешь вести бой с целой командой таких слабаков.
— Ты прав, Авилий, но эти люди не знают, на что я способен. Надо их придержать, а то они наделают глупостей.
— Тогда я с ними буду говорить по-другому. Вчера император лично назначил меня проконсулом в провинцию Илирик. А с Понтием Пилатом дело обстоит ещё сложнее. На его боку висит личный меч императора Тиберия. Умный человек поймёт: меч императора — высшая степень охранения человека. Если Понтий Пилат погибнет, то меч вернётся к его прежнему владельцу. Смысл этого: проявлено неуважение к имени императора. Вы все трое ляжете под топор. Хорошо, если вам будет предоставлено право принять смерть своим мечом. Зная императора, уверен: такой чести вы не удостоитесь, и в первую очередь потому, что никаких заслуг в глазах императора не имеете.
Центурионы за спиной Марка Менлия переглянулись.
— Ты не узнаешь меня, Гней Муцион? Мы служили вместе в легионе «Виктрис». На моих глазах ты с помпой переходил центурионом в преторианскую гвардию, и все завидовали тебе. Мы встретились через пятнадцать лет, и ты всё тот же центурион. И знаешь почему? Потому что ходишь всегда с кем-то на шаг сзади. Так и прожил все пятнадцать лет при ком-то.
Больно ударил проконсул по самолюбию своего бывшего сослуживца. Тот уже узнал Авилия Флакка и осознал разницу положений. Был он умелым воином, но имел склонность беззаботно пожить. В мгновение он подвёл итог жизни, стоял молча. В воздухе повисло напряженное молчание.
— Мы уходим, — раздался голос Гнея Муциона.
— Как уходим? — взорвался Марк Менлий. — Мы должны заставить их уйти и никогда не возвращаться в этот дом.
— Мы уходим, — повторил жёстким голосом Гней Муцион и направился к двери. Через минуту дом Марка Прокулы опустел от незваных гостей.
— Я не уеду в Илирик, пока дело не придёт к своему завершению, — проговорил Авилий Флакк, — события не ограничатся сегодняшней стычкой. Надо искать другой путь. Мы должны создать такие условия для Марка Менлия, чтобы он сам захотел отказаться от притязаний на Клавдию. Сейчас же предлагаю расстаться. Мы все слишком взвинчены только что состоявшимся разговором.
В перистиле осталась семья Марка Прокулы. Первой заговорила матрона Домиция:
— Буду справедливой. Мой муж способный человек, он заработал много денег. Но разве есть у него друзья, готовые встать плечом к плечу в трудную минуту? Я их не вижу.
— Таких друзей нет, — откликнулся Марк Прокула. — Деньги! Когда в денежных делах появлялись друзья? Только грань жизни и смерти создаёт настоящих друзей. Сегодня мы наблюдали Авилия Флакка. Сопливый мальчишка уже проконсул, человек императора. Как говорил, как действовал! Но надо представлять события правильно. Не проконсула убоялись три центуриона преторианской гвардии, а меча Тиберия. Молодец Понтий Пилат! Молодец, что заработал меч у императора. Теперь у Марка Менлия остаётся один путь: убийство Понтия Пилата. Будет организован несчастный случай. Только тогда не сработает охранная сила меча императора.
Женщины по-своему восприняли результаты событий. На женской половине Клавдия говорила матери:
— Мы подставили Понтия под удар. Я боюсь его потерять!
Следующий день прошёл в ожидании Марка Менлия. Но, видимо, выявившийся расклад сил отрезвил многих прихлебателей Марка.
Семья Марка Прокулы искала выход из затруднительного положения. Достойное решение не вырисовывалось. Наконец матрона Домиция произнесла:
— Остался только один способ устранения опасности — разорение семьи. Исчезают обещанные в приданое полмиллиона сестерциев — исчезает интерес центуриона Марка Менлия, отпадают его претензии.
Матрона Домиция повернулась к мужу. Тот окаменел, но слов его ждали. Наконец Марк Прокула произнес заплетающимся голосом:
— Это невозможно, невозможно. Мы — нищие. Я не представляю себе такую жизнь. Лучше умереть.
— Тебе лучше, может быть, и умереть. Но почему умереть должна Клавдия? Если погибнет Понтий, Клавдия убьёт себя. Моя жизнь тоже теряет смысл. Что же ты будешь делать со своим состоянием?
Марку Прокуле был плохо. Ему предстояло выбрать меньшее из двух зол, но каждое из них он воспринимал как собственную смерть. Было ясно, что последнее слово останется за матроной Доми-цией, но в этот момент в разговор вмешался Авилий Флакк:
— Ясностью своей мысли матрона Домиция поражает меня. На сегодняшний день это единственно возможное решение. Но я вижу условия, смягчающие финансовые потери семьи. Мы с Понтием компенсируем потери Марка Прокулы. Сейчас важно получить его согласие и не упустить время. Нельзя допустить открытого столкновения. Теперь твоё слово, Понтий.
— Для осуществления нашего плана каждый день должны происходить гибельные для состояния Марка Прокулы события, такие, которые способны привлечь внимание многотысячных толп народа. Сегодня в ночь на реке Тибр загорятся пять грузовых судов Марка Прокулы, прибывшие с пшеницей из Сиракуз. Они будут гореть всю ночь, озаряя самые дальние уголки Рима. Не успеют стихнуть разговоры о гибели пшеницы, как к вечеру следующего дня в Риме объявятся рабы и работники серебряного рудника Марка Прокулы с известием о затоплении рудника в связи с прорывом плотины водохранилища. На четвертый день придётся сжечь дом. Дом жалко — дом хороший. На следующей день в городе станет известно, что банкиры Рима отказали Марку Прокуле в кредите в связи с его полным разорением. Рим полнится слухами и разговорами. Симпатии многих будут на стороне Марка Прокулы как безвинно пострадавшего. Претензии в адрес пострадавшего вызовут взрыв негодования. Марк Менлий будет нейтрализован. Семья переезжает в имение на севере Италии, где мы познакомились. Через пол года Марк Прокула может спокойно приехать в Рим и заняться прежними делами. Увере