Прокуратор осваивал новые политические горизонты. Обстановка, действительно, была сложной. В эллинских городах так называемого Декаполиса периодически вспыхивали еврейские погромы, происходили кровавые разборки. Иудеи не оставались в долгу, стремились воздать врагу. Еврейская общественность в Иудее была разделена на враждующие религиозные секты и политические группировки. Понтий Пилат уже имел представление о зелотах и секариях.
Громадную роль играли священнослужители. Вся жизнь простого иудея регламентировалась религиозными предписаниями, включая и знаменитые субботы. В Иерусалиме проживало 20 тысяч священников, не считая левитов, занятых непосредственно обслуживанием храма, и это при 150-тысячном населении города. Каждый строитель, копатель, каменотес считал себя знатоком религиозных текстов и готов был положить свою голову во истину точного толкования. В таких условиях организовать движение протеста со стороны населения не составляло труда, чем постоянно и пользовались первосвященники, оставаясь в тени.
Опасения, высказанные Квинтом Амнием относительно новых требований, не заставили себя долго ждать. Вскоре настало время смены гарнизона в Иерусалиме, и по воинской традиции на смену были направлены войска в составе пехотной когорты и вспомогательной кавалерийской алы. Гарнизон римлян располагался в Антониевой башне, примыкавшей к территории Иерусалимского храма. С террасы башни хорошо просматривался двор храма, что позволяло римскому наряду в случае необходимости вмешиваться в жизнедеятельность храма; существовал выход из Антониевой башни прямо во двор храма.
Прибывшие подразделения прошли через город по направлению к Антониевой башне. Впереди строя в соответствии с уставом знаменосец нес знак когорты с медальоном, на котором был изображён портрет императора. Толпы, встречавшие войска из чистого любопытства, вдруг заволновались. Умело пущенный в толпе слух обратил внимание иудеев на портрет императора. Для каждого иудея незыблемо установление, согласно которому невозможно размещение скульптурных и живописных изображений в синагогах. Теперь в сознание толпы кто-то заронил мысль, что и в Иерусалиме подобного нельзя терпеть, Иерусалим — священный город.
Идея о священном городе была быстро уяснена толпой.
К прокуратору срочно была направлена делегация с требованием удалить из Иерусалима знамя когорты. Прокуратор, выслушав делегацию, обратил внимание на недопустимость крамольной фразы «император Тиберий» вместо «божественный император Тиберий».
Первосвященник, возглавлявший делегацию, обратил внимание прокуратора на запрещение изображать самого Господа. Прокуратору трудно было что-либо возразить, и он обратился к воинскому уставу, определявшему место знамени в строю. Изменить устав или провести приказ на временное его изменение может только император. Делегация уехала и, как наивно думал Понтий Пилат, навсегда. Ответ был доведён до жителей Иерусалима с соответствующими объяснениями.
20-ти тысячная толпа направилась в Кесарию с теми же требованиями. Пять дней толпа требовала выхода прокуратора, а тот надеялся на спад энтузиазма иудеев. На пятый день энергия толпы оставалась на прежнем уровне, а терпение прокуратора истощилось.
Прокуратор обратился к примипиларию кесарийской когорты:
— Уведи этих горлопанов на гипподром. Надеюсь, они там разместятся.
Окинув ярусы сидений, набитые всклокоченными, грязными, источающими запах прогорклого пота и давно немытых тел людьми, прокуратор почувствовал состояние легкой тошноты. Выражение его лица не изменилось: необходимо было выдержать весь ритуал общения. Акустика гипподрома была отличной, и прокуратор поручил актуарию сказать несколько слов по-арамейски:
— Прокуратору известны ваши требования, он возмущён настойчивостью, с которой вы стремитесь изменить устав римской армии. Прокуратор не может изменить устав армии, знамя когорты должно оставаться в Иерусалиме. Возникший конфликт легче изменить вашим истреблением, чем лишением когорты её знамени.
Прокуратор онемел от стихийно принятого толпой решения:
— Руби, — раздался выкрик двадцати тысяч глоток, не жалеющих легкие, и все, как один, наклонили головы в положение казнимых. Понтий Пилат видел лицо примипилария, полное презрения и решимости:
— Одно слово и через двадцать минут здесь не останется ни одного живого иудея. Игемон! Эти люди того заслужили! Они забыли, что разговаривают с римлянами.
Прокуратор подобрался и, обозревая толпу, отдающую себя на добровольное заклание, понял необходимость уступки. Пять лет назад он отдал бы приказ на истребление, но сегодня в нём заговорила государственная мудрость; сегодня он способен представить последующие события.
— Нет, примипиларий! Сегодня этого делать нельзя по многим причинам. Надо помнить, что перед нами одурманенные фанатизмом люди, а те, кто привёл толпы в движение, сейчас находятся в Иерусалиме и надеются на наши ошибки. Нам следует проявить выдержку и дальновидность. Вот вдохновителей и подстрекателей я приказал бы уничтожить без колебаний, но они неуязвимы и недосягаемы.
И прокуратор отдал приказ актуарию:
— Пусть пришлют делегацию не более десяти человек. Я жду их в зале официальных встреч. Войска остаются на месте до моего распоряжения.
Делегация во дворце появилась тотчас же. Прокуратор узнал тех же людей, что были у него в прошлый раз. В зал вошёл чиновник и положил перед прокуратором письмо.
— Читай письмо вслух этим людям, — проговорил Понтий Пилат, показывая на группу иудеев.
Письмо адресовывалось императору Тиберию с изложением событий и просьбой о перенесении знака когорты в Кесарию.
— Запечатай письмо при делегации, произведи опечатывание государственными печатями. Уважаемые старейшины, сам я не могу решить вопрос о переносе знамени, но прошу императора рассмотреть вопрос в вашу пользу. Как видите, я проявляю добрую волю.
До решения императора прошу успокоить народ и всем вернуться в Иерусалим. Вы должны согласиться, что принятое мною решение разумно. Но помните, если от императора будет получен отказ в моей просьбе, советую удержать народ от выступлений. Будет применена сила. При необходимости я вызову войска из Сирии. Вы должны сейчас очень хорошо уяснить: я выполню волю императора, даже если потребуется вырезать половину Иерусалима. А теперь ступайте и действуйте в интересах своего народа.
Не желая выслушивать мнения делегации иудеев, прокуратор поднялся с курульного кресла и спокойной походкой покинул зал.
Члены делегации переглянулись между собой и направились к выходу. Через некоторое время с гип-подрома потянулись группы иудеев.
Месяц спустя на имя прокуратора прибыл ответ из императорский канцелярии. Император разрешал в данном исключительном случае хранить знак когорты в Кесарии при несении ею службы в Иерусалиме.
Случай со знаменем когорты показал непредсказуемость событий. До приезда Понтия Пилата иудеи мирились с изображением императора столько лет. Кому-то из иудеев пришла в голову провокационная мысль — и последовал взрыв. Прокуратор понял, что таких провокаций будет много. Он не ошибся.
Юбилей императора Понтий Пилат решил отметить изготовлением именных щитов. Было принято решение вывесить их во дворце Ирода Великого, где размещалась римская префектура. Памятуя о нашумевшем скандале, чеканщики выбили только орнаменты и вензеля императора. В первоначальном варианте на щитах были размещены портреты императора, но от них пришлось отказаться. По распоряжению прокуратора щиты были привезены в Иерусалим и развешаны во дворце. Через несколько дней прокуратору доложили о недовольстве жителей Иерусалима. Оказывается, теперь уже и вензеля личности так же недопустимо хранить в Иерусалиме, как и портреты. Выступления были энергичны, толпы людей часами простаивали на площади перед дворцом и требовали, требовали криками, жестами, попытками пробиться к дворцу. Перед дворцом стояли две линии оцепления римских легионеров и сдерживали напирающие толпы иудеев. Уже поскакал к прокуратору нарочный с просьбой о помощи.
В Кесарию вновь прибыла делегация с требованием убрать щиты из Иерусалима. Выслушав требования, прокуратор решил проучить иудеев. Он уже отдал приказ кесарийской когорте следовать в Иерусалим и решил стянуть туда еще две кавалерийские вспомогательные алы. Но здесь он вспомнил об Амане Эфере и, почувствовав некоторую неуверенность в себе, вызвал его для беседы.
Аман Эфер выслушал прокуратора и даже несколько выпрямился в кресле, услышав содержание приказов. На вопрос Понтия Пилата ответил:
— Не тот случай! Карать глупость по такому поводу так жестоко неоправданно на сегодняшний день. Уступи, Понтий! Жизнь ещё предоставит тебе случай расквитаться с этим сбродом фанатиков.
Трудно было прокуратору отказаться от своих замыслов, но он всегда помнил о дальновидности и глубоком понимании событий своим другом. Скрепя сердце, он дал указание о переводе щитов из Иерусалима в Кесарию, где они были размещены в храме Августа.
Но жизнь предоставила Понтию Пилату случай отплатить иудеям.
В один из жарких палестинских дней, когда дышать было трудно даже в Кесарии, расположенной на берегу моря, молодой эдил канцелярии положил перед прокуратором письмо, прибывшее с последней почтой из Иерусалима. Прокуратор, сорвав печать, с тревогой прочитал адресованное ему письмо.
«Прокуратору Иудеи
Понтию Пилату в Кесарию.
Примипиларий 2 когорты 12 легиона.
Иерусалим.
Игемон! В это иссушающее лето самое время вспомнить о воде в Иерусалиме. Ранее когорта снабжалась водой из источника, расположенного за пределами города, и доставлялась в бочках. В это жаркое лето источник иссякает, и вскоре придётся брать воду из городских хранилищ. Водохранилища города представляют рассадники всевозможных заразных, опасных для здоровья заболеваний. Треть жителей города постоянно болеет, особенно в летнее время, желудочными заболеваниями. Многие умирают по этой причине. Построенные во времена Ирода Великого и не чищенные со дня его с