Знал центурион и место будущей засады — узкий проход среди крутых холмов. Однако при определённых условиях этот же проход становился ловушкой для нападающих.
На третий и последний день пути небольшой караван, состоящий из трёх повозок, где размещались скарб путешественников, купленные рабы и сверх того хорошо укрытые лучники, приближался к опасному узкому проходу.
Аман Эфер и двое его сирийцев верхами сопровождали повозки. Дорога была пустынна и безмятежна, правда, в стадии сзади следовала какая-то колымага с бродячими актерами, которые с утра имели непроспавшийся вид, но от этого дорога не становилась оживлённее.
Повозки въехали в узкий проход, впереди показалось шесть всадников, спокойно ожидавших приближения каравана. Обернувшись, Аман Эфер увидел, как четвёрка верхами отрезала выход с другой стороны.
По команде Амана Эфера повозки и всадники понеслись на большой скорости к впереди стоящей группе. Не доезжая до нападающих 50 локтей, повозки раздвинулись по всей ширине дороги, увеличивая поле обстрела для лучников. В повозках встали три лучника, и шесть стрел свалили коней под всадниками. Повозки остановились, и люди повернулись лицом к догоняющей их группе всадников. В этот момент из-за поворота вылетела колымага, в которой сидела в полном вооружении внушительная ватага, оравшая и выражавшая такую ярость, что, очутившись между двух огней, нападавшие заметались, заворачивая коней. Лучники, не переставая, обстреливали их. Падали кони, люди, а подлетевшие на колымаге матросы перерезали ножами и мечами всех четверых. Передняя группа, лишившись коней, а вместе с ними и возможности покинуть поле боя, встала в ряд, сдвинув щиты, и пыталась вести переговоры о мирном расставании.
Не было желания у центуриона вступать в ближний бой с воинами, создавшими боевой строй. Он повернулся и сказал несколько слов своему сирийцу. Через несколько секунд одна из повозок уже неслась на строй и разметала их во все стороны, не дав времени обдумать встречного манёвра. Аман Эфер с сирийцем вязали кричащего и отбивающегося Линия Сакровира.
— Римского гражданина мы убивать не будем. Зачем нам хоронить его в общей могиле и оставлять след, требующий судебного расследования. Берём его с собой.
Галера взяла курс на восток.
— Теперь нам надо посетить Сидон, — обратился Аман Эфер к Герде, — долги надо возвращать.
Вскоре триера встретилась с небольшим купеческим судном, а поскольку капитаны оказались знакомыми, то суда сблизились для оповестительного разговора. Аман Эфер воспользовался случаем и просил нового знакомого капитана доставить за 100 сестерциев некоего римского гражданина на землю латинян. Анний Сакровир перешёл на парусное судно, в душе ещё радуясь, что для него так благополучно закончилась последняя схватка.
Провожая взглядом парусник, Аман Эфер произнес:
— Предупредили мы капитана о пиратах, но чувствует моё сердце, что не доберётся римский гражданин до родных мест и любимого брата. Кончит жизнь где-нибудь в каменоломнях.
— Не обязательно же пираты должны захватить этот парусник, — возразила Герда.
— Ты бы лучше посмотрела на капитана. Он завтра же и продаст этого Анния тысячи за три сестерциев на первом острове.
— Говорят, ты лично знал пророка Иисуса и вёл с ним беседы? Сам я верный его последователь, и встретить человека, лично знавшего Учителя, для меня большое событие в жизни. Согласись, немногим людям повезло разговаривать с ним — очень молодым ушёл он из жизни.
Так говорил величественный, благообразный старик, расположившийся по восточному обычаю на возвышении огромной комнаты, убранной с излишней роскошью для человека, претендующего на роль скромного последователя Христа.
Изъяснялся хозяин дома на образном греческом языке, что выдавало в нём человека, много побродившего по свету и встречавшегося со множеством людей. Умные, холодные глаза поощрительно смотрели на гостя.
Гость огляделся. Справа и слева от главы дома расположились многочисленные члены семейства: сыновья, дочери, зятья; люди все взрослые, самостоятельно ведущие дела, известные хорошим денежным обеспечением. Гость был уже осведомлён о довольстве, царившем в семействе Аль Рахима.
Присутствовали здесь и наиболее влиятельные члены христианской общины — каждый хотел увидеть и услышать человека, проведшего с Учителем последние его земные часы.
Не случайно гость оказался в этом доме. С интересом рассматривал он людей, обстановку дома, самого хозяина. Аман Эфер искал след удара от пилума Понтия Пилата, доставшегося хозяину в последней схватке на реке Роне. Да, его люди не ошиблись, тот самый сидонец!
Иисус вторично умер бы, узнав, что пираты и работорговцы являются его поклонниками и последователями. Точно установлено, что состояние хозяина дома нажито воровством людей и работорговлей. Что могло толкнуть такой трезвый ум и жёсткий характер к учению Иисуса?
Аман Эфер оглядел ещё раз присутствующих и приступил к выполнению замысла, который привёл его в этот дом.
— Да, я был в числе немногих, кто снимал пророка Иисуса с креста в день казни и провёл с ним наедине последние часы в пещере дома Никодима.
— Надо думать, — раздался голос хозяина, — разговор наедине с Учителем не стал достоянием апостолов и последователей и тем интереснее услышать его содержание от самого собеседника.
Головы присутствующих повернулись в сторону гостя.
— Разговор шёл о грехе и наказании. Очень мало людей знает об обиде, нанесённой пророку, о жестокости, к нему применённой. Он уже понимал, что только одним убеждением сеять добро и препятствовать злу невозможно. Словам и убеждениям должен сопутствовать механизм воздействия на людей. Одни призывы не воспринимаются людьми серьёзно и со вниманием. Добро делать трудно. Оно связано с передачей кому-то своих интересов, другое дело — зло; оно заманчиво и перспективно в делах.
В разговор вмешался старик, скорее всего, глава местной христианской общины.
— Нашего Учителя жестоко обидели, а мы ничего не знаем. По отношению к нам это несправедливо.
Мы могли бы много извлечь поучительного для себя, детей, нашего общего учения.
— Здесь я вам помочь ничем не могу, слово дал пророку нигде не промолвить, нигде не упомянуть. Но главная мысль Учителя мне понятна: дети должны отвечать за грехи своих отцов. Только страх за судьбу детей может остановить злодеяния и другие грехопадения взрослых людей.
— В этом вопросе Учитель встал на путь наших отцов, и он прав, — заговорил глава общины, — трудно добраться до сердца человека. Путь к добродетели должен лежать через собственный интерес, интерес детей и внуков.
— Разговор шёл об ответственности потомства до двенадцатого колена, — уточнил Аман Эфер.
Возникла пауза, в течение которой присутствующие высказывали одобрение мнению почитаемого пророка. Один только хозяин дома поугрюмел, мнения не высказывал. Постулат ему не нравился. Он иронически усмехнулся:
— Что же пророк наш Иисус не верил в справедливый суд Господа нашего? Если он заговорил о двенадцати поколениях потомков, ответственных за грехи прародителей, то предполагал земную ответственность. Как же он мыслил организовать наказание за содеянное зло?
Глаза гостя теряли выражение добродушия, медленно наливались они холодом.
— Учитель говорил о людях, рыскающих аки волки среди мирных тружеников. Несчастьями, страданиями людскими добывают они себе и своим потомкам земные блага. Потому и благословил он тех, кто готов дать отпор таким хищникам. Учитель ввел для себя понятие «праведной мести», понимая, что чувство мести может таить угрозу самому добру и милосердию, — все зависит от того, как понимать зло. В таких случаях, как лишение свободы, похищение жены ближнего, захват достояния, нажитого тяжёлым трудом, порабощение соседа, насилие над женщиной пророк считал вправе предоставлять родственникам или друзьям пострадавшего осуществлять право праведной мести. Только оказавшись в роли пострадавшего, испытав те же чувства, горечь, душевную боль, человек способен искренне раскаяться, другого остановит страх перед неизбежным возмездием, а третьего только Господь способен покарать, поскольку существуют люди, не склонные ни к раскаянию, ни к страху.
Присутствующие согласились, что и в жизни установилась подобная практика, и что, скорее всего, Учитель, как всегда, прав.
Тонким слухом Аман Эфер уловил, как дом наполняется его людьми, осторожные шаги проследовали в сад, окружая дом со всех сторон. Можно приступать к делу.
Пристально смотрел Аман Эфер на хозяина дома.
— Одного не пойму, господин. Как ты-то оказался в рядах назореев? Зная их жизненную философию, зная самого пророка, не могу ответить на вопрос, что тебя привлекло в их ряды. Не вижу мотивов.
Что-то тревожное почувствовал хозяин, какую-то скрытую опасность от ещё благодушного минуту назад гостя.
— Ты говоришь обо мне так, как будто бы знаешь или знал меня раньше. С уверенностью могу сказать: с тобой никогда не встречались. Память на лица у меня хорошая.
— Встречались, встречались, — откликнулся Аман Эфер. — Правда, встреча наша протекала тогда несколько минут, довольно динамично, но след в памяти оставила глубокий. Помню всё до мельчайших подробностей.
— Что-то не припоминаю!
— Там, уважаемый хозяин, где ты получил шрам на щеке, на реке Роне, в Галлии, где ты крал людей и продавал их на невольничьих рынках.
Тело хозяина дома напряглось.
— Меня там никогда не было, да и доказать это обстоятельство невозможно. Естественно, сказанное тобой, так называемый друг пророка, — подлая клевета. Сейчас я позову своих слуг, и они выбросят тебя из моего дома.
— Я долго готовился к встрече, Аль Рахим. Дом и сад находятся под контролем моих людей, и слуг твоих в доме нет ни одного.
Аман Эфер хлопнул в ладоши, четверо лучников вошли в зал и встали, положив стрелы на тетивы луков.
— Мне не надо никаких опознаний. Я получил в своё время приказ своего командира освободить похищенных вами женщин, а вас уничтожить. Единственный приказ, который я не выполнил в своей жизни, связан с тобой, Аль Рахим. Даже ту женщину, которую тебе удалось тогда увезти, я нашёл и освободил. Осталось только убить тебя, но это было бы слишком просто для тебя после того, как я встретил пророка Иисуса. Я принял решение пройти тем путем, которым пошёл бы сам пророк.