Все обошлось благополучно: раввины выполнили перевод, и их отпустили по домам. Так была получена Библия септуагинта – Библия семидесяти толкователей. Наконец греческим ученым удалось прочитать Библию, и многое стало непонятным для людей с эллинским мышлением. Создание нашего Мира, Адама и Евы было известно из других религий, но с какой целью был введен текст о древе познания и почему нельзя было есть яблоки с этого дерева, философы объяснить не могли. С их точки зрения, Змей, уговоривший первых людей вкусить яблоко познания, и является их благодетелем: он открыл им понятие добра и зла, борьба которых определяет процесс развития. Яхве же наказал первых людей за их стремление к знаниям и показал себя, как сказали бы сегодня, консерватором.
Находясь на таких позициях, греки прониклись к Богу евреев скептицизмом и пренебрежительно стали называть его демиургом, т. е. ремесленником, оценивая его деятельность как создателя весьма низко.
Философы искали и нашли место бога Яхве в их собственной системе духовных ценностей Мира. По представлению греков, основу Мира составляет Божественный Свет и его Премудрость. Ялдаваоф (Яхве) занял место злого и бездарного демона. Правда, он создал Адама и Еву, но для своих целей. Первые люди должны были создать окружение, слепо верующее в божественную сущность демона. Однако люди с помощью Змея, посланца божественной Премудрости, прозрели и отказали Ялдаваофу в признании его божественной сущности. Тогда Ялдаваоф проводит всяческие преследования рода человеческого и, в частности, организует всемирный потоп, но Премудрость спасает Ноя и его род. Тем не менее позднее Ялдаваофу удается завладеть доверием людей, заключив договор с Авраамом и дав его потомкам Закон с помощью пророка Моисея.
Как видишь, прокуратор, греки нелицеприятно относились к Богу евреев, выделив ему место второстепенного демона с нездоровым честолюбием. Если смотреть на создавшуюся ситуацию с позиции греческих философов, то выясняется, что галилеянин глубоко ошибался. Он уверовал, что Бог ему Отец, а тот ему – Господин. Он проповедует добро, свободу, независимость от порядка, который его Господин сам и установил. Следует печальный вывод, что Бог галилеянина в его услугах не нуждался и действиями синедриона устранил.
Но философские обобщения, как правило, далеки от жизни. Если же рассматривать жизненные причины гибели галилеянина, вижу две.
Первая причина связана с позицией пророка Даниила, который впервые, еще во времена Вавилонского пленения, высказал мысль об историческом развитии как предопределенном процессе, необходимом для формирования Иудеи в качестве гегемона цивилизованного мира. Идея богоизбранного народа не нова. Из трудов древних историков следует: подобную идею брали на вооружение в Египте, Вавилоне, Микенах, Персии и будут эксплуатировать еще много раз. Постановка вопроса обеспечивает долговременную цель для общества и необходимость приложения усилий каждого гражданина. Единство желаний – основа монолитного общества, и в Иудее оно достигнуто.
И вдруг является пророк, утверждающий равенство всех людей перед Богом. Такой подход лишает идею пророка Даниила смыслового стержня. Встречная доктрина не лишена привлекательности, но не несет в себе национальной идеи для народов Израиля, завоеванных другой страной. В доктрине Иисуса нет внутреннего призыва к свободе, к борьбе за первенство. Возможно, какой-нибудь философ в будущем напишет: «Бог Иисуса из Назарета не пристрастный деспот, избравший Израиль своим народом и покровительствующий ему против всех и вопреки всем. Это Бог человечества. Смело возвысившись над предрассудками своей нации, Иисус основывает «братство по Богу». Это «братство по Богу» наносит сокрушительный удар по идее пророка Даниила, и потому оно неприемлемо на сегодняшний день для народов Израиля.
С другой стороны, утверждение права общения с Богом каждого иудея без посредничества священнослужителей лишает левитов, целого колена Израилева, их области обитания и пропитания; такого они не допустят. Конечно, сами они мыслят категориями защиты интересов верующих, защиты основ и принципов религии. Многие не знают, что все необходимые понятия были заблаговременно введены в различные тексты для обеспечения ведущей роли и привилегированного положения левитов.
В синедрионе заседают умные люди, и две указанные причины уже приговорили галилеянина к смерти. Но Риму нужен именно такой человек, именно с такими разрушительными идеями. Я высоко ценю твои способности администратора, прокуратор, но галилеянина нужно было сохранить. В задаче подрыва единства иудейского народа галилеянин был бы ценной фигурой, мы же свои возможности не использовали. Можно было бы подыграть синедриону, преувеличив опасность галилеянина для Рима до степени вмешательства наместника, перевести его в Антиохию, а там одни боги знают…
Возникла томительная пауза, подчеркивающая недовольство наместника.
– Такой вариант я рассматривал, – раздался голос Понтия Пилата, – но он не всем бы принес удовлетворение. Клавдия Прокула подверглась бы такой дикой клевете, что пришлось бы меня перевести в другое место или просто отправить в отставку. Упредить такого рода события возможно, поставив в известность императора, но, прошу прощения, игемон, и ты не пойдешь к нему с таким вопросом – уровень проблемы невысок. Существует и более серьезное препятствие. Как только стало бы просматриваться наше покровительство галилеянину, авторитет последнего был бы сведен к нулю тонкой интригой синедриона. Группу галилеянина быстро бы нейтрализовали. Если быть справедливым, то авторитета у него не было. Галилеянина окружала жалкая кучка приверженцев, безграмотных рыбаков и пастухов, и потому в Иерусалиме не составило никакого труда с ним расправиться. На следующий день жители города о нем просто забыли.
Развивая твою мысль, игемон, об организации религиозного раскола, замечу, что как раз сейчас, после смерти галилеянина, сложились благоприятные условия. Используя имя погибшего, можно организовать новое религиозное движение, как это в свое время сделали сами иудеи, опираясь на имя пророка Моисея. В уста галилеянина можно вложить содержание многих новых и нужных нам догматов, не согласовывая их с ним самим. Учеников его мы спасем (их уже вывезли за крепостные стены), создадим красочные, привлекательные мифы и приложим все усилия по пропаганде его учения. Успех нашей работы зависит прежде всего от позиции администрации Рима на Востоке: вопрос политический и указанная работа должна вестись непрерывно в течение десятилетий. Необходимо подобрать грамотных людей, организовать направленное финансирование и придать всему глубоко секретный характер. Такая работа возможна при серьезной поддержке центральных властей. Для организации работ уже сегодня необходимо выделить 500 тысяч сестерциев. Действовать нужно осторожно. Маленькие секты последователей нового толка организовывать за пределами самой Иудеи, при еврейских общинах в больших городах: Александрии, Антиохии, Дамаске, Риме. В самой Иудее последователи галилеянина будут, скорее всего, побиваемы камнями. Организованные ростки нового движения в отдельных местах могут оказаться жизнеспособными и внедриться в основную канву религии. Но если прозорливость раввинов будет на высоте, то новые мысли могут быть просто не допущены к истинно верующим: они будут объявлены еретическими. Тогда новое движение будет жить и развиваться самостоятельно, но и задача у него будет другая: ослаблять состав истинно верующих, отбирать паству, преграждать путь к распространению чистого иудаизма. Трудно оценить будущие результаты, но работать нужно уже сейчас.
Внимательно слушая Понтия Пилата, легат, в душе соглашаясь с его оценкой дела и направлением мысли, размышлял: «Это не тот Понтий Пилат, которого я узнал семь лет назад. Конечно, он умелый и храбрый войсковой командир, способный администратор, но сейчас он проявляет государственное мышление. Такое впечатление, что он давно и постоянно беседует с Сенекой о проблемах государственного устройства. Сам Сенека в Риме около императора Тиберия, тогда с кем же беседует прокуратор?»
– Интересная точка зрения, прокуратор. Буду думать. О решении сообщу. На фоне государственных забот случай с центурионом – досадная помеха. Муний Луперк не кто иной, как ближайший родственник сенатора Марка Менлия. Сенатор, человек богатый, влиятельный, подлый и коварный, способен нанести серьезный урон карьере высокопоставленных лиц. В узком кругу говорит, что прокураторы и наместники у него в кулаке. А ты, прокуратор, не боишься?
– Я плохо знаю префекта преторианцев Марка Менлия, но среди примипилариев и трибунов у меня есть друзья, и я могу попасть к императору. Он помнит меня лично и новобранцем и трибуном, знает мое отношение к своим обязанностям. На этом месте я сижу не без его участия. Сам я знаю, как император относится к армейским злоупотреблениям и к лицам, их прикрывающим. Думаю, после вызова на Капри сенатор Марк Менлий живым не вернется. Так что сейчас пусть он меня боится!
Наместник не спеша обдумал последнюю фразу Понтия Пилата.
– Прихожу к выводу, прокуратор, что у тебя есть кое-какие данные, не отраженные в документах, но данные весьма значимые. Я бы предложил посвятить меня во все события, и, может быть, мы значительно проще решим вопрос о центурионе.
– В документах нет сведений об этих событиях, поскольку они требуют предварительного согласования.
Помпоний Флакк замер и, не отрываясь от лица Понтия Пилата, ждал: вот и чрезвычайные происшествия.
– Поблизости от Иерусалима обнаружен след каравана, перевозящего оружие для зелотов. Оружие закуплено тайно на армейских складах в Антиохии. Стоимость закупки – 2000 аурий. Караван состоял из 15 лошадей. По всем данным, существует караванный путь перевозки оружия.
Лицо имперского легата оставалось неподвижно, но он весь напрягся, и мысли стремительно неслись навстречу новым известиям: «Тут не только сенатор, но и я сам могу лишиться головы. Однако дело пошло через меня, и, следовательно, опасность пронесло стороной. С такими известиями дело сразу можно было бы перевести в Ри