Тиберий повернулся к легату Пятого Германского:
– Организовывай штурм своего участка стен и быстрее вводи в дело когорты. Приказ другим легионам мною отдан. А тебя, примипиларий, – обратился Тиберий к Авилию Флакку, – я назначаю командиром центурий, сражающихся в крепости.
На востоке появилась слабая полоска зари. Лагерь римлян был в движении. Когорты стягивались к крепости, намереваясь атаковать весь периметр стен. Авилий Флакк застал легионеров своей когорты на стене: целый пролет находился в их руках. Легионеры сверху вели обстрел дротиками толпы осажденных, стремящихся завалить выходную дверь башни и блокировать отряд Понтия Пилата.
Создав плацдарм, опирающийся на две башни, Понтий приказал поджечь ближайшие строения и начать наступление в глубину крепости. Начавшийся общий штурм потребовал от вождей десидиатов организовать оборону на стенах, и противодействие отряду Понтия Пилата ослабло. Обе стороны понимали, что оборона прорвана, и сражение может закончиться только падением крепости. Десидиаты встали на свои места, готовые умереть в бою.
Через стену, захваченную Авилием Флакком, переливались в крепость новые подкрепления, непрерывно подходили свежие центурии через подземный ход. Уверенно вводя в дело войсковые подразделения, центурион непрерывно наращивал силу ударов, захватывая улицы, стены, башни, не давая передышки ни себе, ни противнику. Солнце достигло зенита – половина крепости перешла в руки римлян. Десидиаты сражались ожесточенно и гибли во множестве, пощады никто не просил. Среди сражающихся и погибших стали обнаруживать женщин и все в большем числе: многие искали в бою смерть.
Как-то вдруг все ослабло, словно провисла натянутая струна. Римляне утратили ярость напора, а обороняющиеся воспользовались минутой передышки. В такие минуты и возникают переговоры о сдаче крепости и судьбах самих защитников. Понтий послал запрос командующему. Упорное сопротивление ожесточило Тиберия, и он был согласен принять сдачу крепости только на милость победителя.
Вел переговоры легат Пятого Германского, который по приказу Тиберия остался командовать штурмом; Понтий Пилат со своей центурией отзывался для отдыха. Видимо, командующий в полной мере проверил способности Понтия Пилата и мог позволить себе широкий жест.
Бессонная ночь и тяжелый бой вымотали людей без остатка. Легионеры сразу же заснули в казарме, отказавшись от еды. Тяжелый сон охватил центурию, но Понтий под влиянием неясного чувства тревоги проснулся ближе к вечеру. Крепость пала. Все, что могло гореть, извергало пламя и дым. Тянулись короткие колонны пленных: дети, дряхлые старики, совсем мало женщин, если и были мужчины, то израненные, изуродованные. Легионы втягивались в казармы, центурии несли своих убитых. Было много раненых, везде сновали лекари; их палатки были набиты народом, ожидавшим помощи. Повара приступили к своим повседневным делам: готовилась обильная еда.
Почему-то в войсках не чувствовалось привычной радости, связанной с победой. Понтий забеспокоился о своем покровителе и друге и быстро направился в его палатку. Слава богам! Авилий Флакк был жив, хотя и находился в последней стадии усталости: осунувшееся лицо, потухшие глаза, никакого воодушевления.
– Хорошо, Понтий, что ты не был свидетелем последних часов штурма. К твоему уходу десидиаты выбились из сил и противостоять свежим когортам не могли. Началась резня. Но какие воины из племени десидиатов! Никто не сдался! Если бы Тиберий проявил великодушие, какие вспомогательные когорты можно было бы создать!
Щедро был награжден Понтий Пилат. Его заслуги трудно было переоценить: он первым вступил на территорию крепости. Подобный поступок четко отмечен в регламенте о наградах: большая золотая нагрудная цепь. Командующий обратил внимание совета на потери, их было в два раза меньше, чем при штурме крепости Серетион, которую месяц назад штурмовали войска Эмилия Лепида, хотя крепость была не чета Андетрию.
По приказу командующего каждому легионеру центурии Понтия Пилата была выдана награда в годовое жалованье, а самому центуриону – 5000 денариев. Не забыты были и легионеры Авилия Флакка, первыми захватившие стену крепости. Десидиаты уничтожили сокровища племени в огне, когда осознали полное поражение.
Устремления Понтия не поднимались высоко. Он был рад золотой цепи и особенно полученным деньгам. Награда позволяла выкупить последние 80 югеров земли имения Гнея Домиция. Пять лет добытые разными путями деньги вкладывал он в имение. Суммы были незначительными, и дело грозило затянуться на десятки лет. Появилось опасение, не взял ли Понтий на себя непосильную ношу. Теперь многое менялось, с души свалился тяжелый камень. Понтий чувствовал себя вольной птицей.
В то время как душа Понтия жила освобожденной птицей, в штаб-квартире командующего происходил важный для него разговор. При штурме Андетрия Пятый Германский потерял двух примипилариев, и сейчас Тиберий выслушивал предложения легата легиона по кандидатурам. Легат, в представлении Тиберия, тянул непозволительно: перечислял достоинства кандидатов, приводил свои сомнения, а главное, при обсуждении опирался на порядок прохождения службы.
Тиберий посмотрел на легата:
– Сегодня я не пожалею тебя, легат Пятого Германского. Я находился во время боя на стене около средней башни и видел сражение в крепости от начала до конца. Я предполагал в Пилате большие возможности, но чтобы ни одной ошибки, на одном дыхании вести сражение восемь часов… Такого я не ожидал, а ты, легат, огорчил меня. После Понтия Пилата ты выглядел неважно: паузы, вялость, скрытая нерешительность, а противник был уже подавлен, ослаб физически.
Тиберий обратился к Люцию Мессале:
– Есть приятная новость. Ты назначаешься легатом XI Клавдиевого легиона; он будет размещен в Далмации. Твоя кандидатура согласована с императором. Завтра приступай к сдаче дел. Понтия Пилата можешь забрать с собой в качестве примипилария, если легат Пятого Германского не увидел для него применения. Сам хотел бы видеть его в Пятом Германском – мне прибавило бы уверенности.
Глубоко был оскорблен легат мнением Тиберия, хотя и понимал справедливость замечаний.
Через два часа после совещания в палатку нового примипилария вошел адъютант командующего, жизнерадостный, симпатичный центурион, хлопнул Понтия по плечу, предлагая тем самым считать его своим приятелем, и передал какой-то предмет, завернутый в гематий военного образца.
– Лично от командующего. Поздравление с назначением. Выводы делай сам.
Не вступая в объяснения, центурион вышел так же быстро, как и вошел. Понтий догадывался о содержании, но чтобы… Перед ним лежал личный меч Тиберия, который знала вся армия. Клинок работы лучшей мастерской в Иберии, ножны отделаны золотом и слоновой костью по черной лакированной коже. Меч определял личность воина. Понтий почувствовал себя настоящим профессионалом.
Когда появившийся на утренней поверке Понтий повернулся лицом к строю, всем стал виден меч Тиберия. Строй затих. Не прошло и минуты, как появился легат, сопровождаемый трибунами. Приняв рапорт, он поздравил когорту с новым командиром, отметил его заслуги, свою уверенность, надежды товарищей и соратников.
Увидев меч Тиберия, легат мысленно вознес благодарность богам за разумную мысль исправить ошибку, допущенную им на совещании, и лично представил Понтия Пилата войскам.
Понтий понял: теперь он будет спокойно и уверенно командовать, не опасаясь скрытых подвохов.
Про себя Понтий уверовал в благоприятное для себя вмешательство богов. Искренние слова благодарности были вознесены богам Рима.
Клавдия
На перекрестке улиц небольшого городка на севере Италии стояли два примипилария регулярных войск, колонны которых еще вчера проследовали на запад и остановились лагерем на дневку на расстоянии не более 20 стадий.
Командиры представляли живописную группу. Атлетически сложенные, с развевающимися плюмажами, золотыми цепями и другими знаками отличия, они невольно привлекали взоры местных жителей.
Невдалеке от примипилариев показались октофоры, по цветам раскраски которых устанавливалась принадлежность их владельца к сословию всадников. Интересно, каким образом всадник попал в глухие места Италии?
Подобная встреча в глухой провинции столь значительных граждан империи была интересна сама по себе, и участники невольно должны были обратить внимание друг на друга.
Если примипиларий имели все основания не отрывать взглядов от появившихся октофор, поскольку в них помимо грузного мужчины находилась совсем юная привлекательная девушка, то интерес мужчины к примипилариям еще нужно объяснить.
Марк Клавдий Прокула, так звали владельца октофор, обратился к своей дочери Клавдии:
– Клавдия! Посмотри на старшего по возрасту примипилария. Это Авилий, он тебе знаком. Ты разговаривала с ним, когда он несколько лет назад приезжал на побывку к своим родителям. Родители Авилия были моими арендаторами; работниками они были неплохими, а потому недопонимания у нас не было. Обязательность, которой лишены все арендаторы, досталась, видимо, им от рождения. Сам отпрыск был шустр, сообразителен, быстр и, следовательно, стал примипиларием не случайно. Взлет, однако, высок и крут. Что касается родителей, то они неожиданно отказались от аренды земли и исчезли из моего поля зрения. Авилий, которого я драл в детстве за уши за всякого рода шалости, став примипиларием, видимо, купил имение и поселил в нем родителей. Очень хорошо! Я пригласил бы парней к нам в гости на обед. Как он тебе?
– Папа, мне интереснее молодой примипиларий. Представляю, какие бы дети родились у меня от него.
– Боги! Пожалейте меня! Еще совсем девочка, а какие разговоры. Вот оно, влияние матери!
– Папа, зачем ты наводнил наш дом в Риме толпой калек?
– Я хочу, чтобы со временем ты смогла бы выбрать себе достойного мужа, – вскричал Марк Прокула, с удивлением взирая на свою дочь.
– Среди калек не может быть достойного, – с естественным негодованием ответила Клавдия и вновь посмотрела на Понтия.