«По всем признакам придется принять бой, – думал Элий Галл. – А какая красота пропадает! – И глядел на Клавдию: – Эта девочка себя заколет».
Вот и небольшой ручеек.
– На той стороне остановимся, будем отбиваться. Хорошо еще, что тот берег высок и дорога узка.
Проскакав небольшую поляну перед ручьем, Элий Галл боковым зрением уловил какое-то движение. Сердце его захолонуло страхом. По краю поляны стояли воины, замаскированные ветками. Так он и влетел в расставленную ловушку. Повернув голову, Элий Галл увидел шлем и плюмаж декуриона. Сердце подскочило от радости.
На том берегу их ждали свежие кони и охрана человек в двадцать. К ним подъехал декурион.
– Элий Галл! Приветствую тебя. Советую продолжать путь; вы находитесь на территории врага. Охрана уже ждет вас.
Затем Аман Эфер вспомнил, что Марк Прокула и есть тот самый представитель комиссии сената, которого он должен сопроводить в Нижний лагерь по указанию легата.
– Достойный Марк Прокула! Я должен знать путь, который ты определил для себя.
– В Рим, декурион, в Рим! Какие сейчас комиссии после ужасов преследования! Дочери необходимо вернуться домой, одну я ее не могу отпустить.
Слушая Марка Прокулу, декурион спокойно, но с интересом рассматривал Клавдию. Да! Недаром Флав потерял голову.
Крупная телом девушка ловко сидела на свежем коне, силы которого, казалось, уже успели перелиться в тело наездницы. Сильное, разгоряченное тело просматривалось сквозь тонкую тунику; Аман Эфер увидел черные глаза, полные энергии, тонкое, римского овала лицо. Все было прекрасно в этой девушке.
«Бар-pa Понтию Пилату», – подытожил про себя декурион.
Пока велись разговоры, на поляну вылетела группа преследователей. От опушки леса отделилась могучая фигура воина, начавшего метать дротики с удивительной быстротой. Во всей его повадке двигаться было для Клавдии что-то знакомое. Через минуту по поляне носился только десяток коней без всадников.
– Такое я вижу впервые, – заговорил Элий Галл, – но по слухам, до меня доходившим, передо мной должен быть Понтий Пилат.
Клавдия бессознательно повернула коня и хотела поехать навстречу Понтию Пилату, но из леса вылетела новая группа преследователей.
– Следуй дальше, Элий Галл, – проговорил декурион, – у нас еще много дел. Надо сходить на место последней схватки, может, кто-нибудь остался жив или лежит раненый.
Чья-то твердая рука взяла повод коня, и вот Клавдия уже скачет вперед. Обернувшись, она видит поднятую в прощальном приветствии руку Понтия Пилата.
Часть VI
Германия. Бой Цецины Севера
Историки последующих поколений запишут: в этом году римские легионы активных действий за Ренусом не предпринимали. Историки будут правы, думал Понтий Пилат, а потомки, читающие сочинения, не смогут оценить наш труд, наше напряжение сил. Сегодня пересекли две болотистые равнины, хорошо еще к вечеру вышли на возвышенное место, а то могли бы заночевать в болоте, как случилось неделю назад. Мало того, в середине дня были атакованы две центурии прямо в болоте. Конечно, я вовремя пришел на помощь, но трое ранены. Неделю идем сырыми местами, ноги всегда мокрые, обсушиться негде: костры не горят; комары ночью сильно досаждают и не дают спать. Невыспавшийся солдат никуда не годится, он и неприятеля подпустит, и стрелу просмотрит. Сегодня нам повезло, мы вышли на сухое место. После утомительного перехода надо рыть ров, ставить палатки. Поел и сразу спать, не успел заснуть – подъем. И так каждый день.
Люди держатся хорошо месяц, полтора, затем начинают уставать. Походы длятся по четыре месяца и больше, последние недели самые тяжелые. Кажется, не кончится никогда изнуряющая душу и тело жизнь. А историк напишет: активных действий легионы не проводили.
Так рассуждал Понтий Пилат, сидя на коне и обозревая строй своей когорты. Он был доволен и собой, и конем. Наличие коня причисляло его к старшему командному составу легиона, предоставляя таким образом возможность перехода в сословие всадников после десяти проделанных на коне кампаний. Шестую кампанию проводил Понтий на коне, но военные действия шли вяло, и показать себя случая не представлялось.
Получение статуса всадника Понтий связывал с Клавдией, дочерью всадника Прокулы, о которой не переставал думать все время, прошедшее с момента последней встречи.
Время шло, а девушка оставалась для него такой же недосягаемой, как и в первый день встречи. Надежды прекрасны, но через год-два они рассеются сами собой: кто будет ждать его так долго и безнадежно? Понтию становилось неуютно, он видел себя незащищенным и уязвимым, как в тот день, когда увидел Герду. Тогда рядом был Авилий Флакк, а кто может быть сейчас?
Ожидались важные события. Прошел слух о приезде Германика Юлия Цезаря в качестве нового командующего. Понтий встречал будущего командующего в Паннонии, но оценить его способности не мог потому, что тот командовал соседней армией. Люди, побывавшие с ним в боях, отмечали его ум, храбрость, уравновешенность.
Доходили сведения о желании Германика начать вторжение за Ренусом, но каждый раз император Август откладывал начало боевых действий. Многое изменилось в день кончины императора Августа. Временное безвластие подорвало дисциплину, появились сборища, началось непонятное для Понтия брожение умов. Он увидел в новом свете устремления и желания, которые раньше считал малозначимыми. Приходилось принимать к сведению, что для многих эти желания были очень важными. Понтий обратился с рядом вопросов к Аману Эферу, тот спокойно ответил:
– Ты проходишь путь познания.
Аману можно было и пофилософствовать. Его сирийцы, наблюдая нейтральную позицию своего командира в возникшей смуте, последовали его примеру. Люди же Понтия были подхвачены волной всеобщего волнения и негодования. Весной в легион прибыло новое пополнение из городской прослойки Рима. Не привыкшие к труду, прожившие жизнь за счет хлебных раздач и подачек политических деятелей, новички столкнулись с напряженной жизнью войска. Воспользовавшись периодом безвластья, новички старались возбудить легионеров, принудить войсковых начальников облегчить порядки и увеличить жалованье.
Проходя мимо большого сборища, возникшего на плацу, Понтий слышал выступление одного из новичков:
– Посмотрите на своих ветеранов. Они служат при знамени по тридцать лет вместо двадцати. Всем известно, что многие увечны, покрыты ранами и им тяжело выполнять полную нагрузку. Однако они не смеют протестовать из страха, что их лишат земельного надела пахотной земли. Под пахотной землей понимаются сырые или невозделанные места в труднодоступных местностях. Надо требовать земельную выдачу чистыми деньгами, что позволит ветерану купить участок земли, который ему понравится, в любом месте страны. Надо разрешить воину жениться и воспитывать детей после 16 лет службы. Многие из них так и остаются бессемейными, и о них некому позаботиться в старости.
В другом месте разговор шел на еще более острые темы:
– Мы нисколько не отличаемся от рабов. Наши центурионы жестоки и алчны. Всеми правдами и неправдами они стараются урвать себе кусок из нищенских 10 ассов, которые нам платят за день тяжелых трудов и риска на войне. От жестокости центурионов приходится откупаться военной добычей и жалованьем. Пора рассчитаться с ними. Пришла пора, и вы все с оружием. Центурионы должны помнить о расплате ценой своих жизней.
На следующий день Понтий услышал суждения о преторианской гвардии:
– Легионеры гвардии получают два денария в день и возвращаются к своим домам после 16 лет службы. Но разве они берут на себя большие опасности? Мы живем среди диких народов и видим неприятеля из своих палаток. Не будем плохо говорить о караульной службе в Риме, но было бы справедливо платить нам хотя бы один денарий в день и считать 16-летний срок службы окончательным без права удержания при знамени.
Такие разговоры Понтий слышал еще совсем недавно в палатках легионеров, они велись тихим голосом и в тесном кругу.
– Надо признаться, – думал Понтий, – я не воспринимал разговоры по молодости лет. Слышал? Да! Но сразу же забывал: они меня не касались. Я был занят собой. У меня была впереди целая жизнь, и я не допускал забот своих товарищей ни в свою голову, ни в свою душу.
Понтий Пилат должен был признать справедливость многих выступлений, но начавшуюся так удачно карьеру берег и по совету Амана Эфера своего отношения не высказывал.
– Всяким решениям надо созреть, а некоторые и созреть не могут, поскольку они противоречат интересам государства.
Аман Эфер приводил примеры и оказывался прав.
– Некоторым решениям давно пора увидеть свет, например, разобраться с ветеранами. Командиры младших рангов не рвутся выдвигать вопрос о ветеранах, понимая связь его с затратами казны, которая пустеет быстрее, чем наполняется. Командиры высоких рангов, у которых есть возможность подумать о ветеранах, по возрасту и служебной дистанции просто забыли об их существовании. Живут такие командиры в Риме, состоят в сенате или его комиссиях, жизнь их протекает в другом мире, и о молодых годах они вспоминают только касательно себя и то с точки зрения служебных продвижений. Возьми Тиберия! Казалось бы, кто лучше его может знать войска, их нужды – всю жизнь воевал. Ан нет, что-то мешает. Правда, сейчас он станет императором, власть будет полной: может, и вспомнит. Тебе, Понтий, могу сказать доверительно: ничего не изменится. Действует отлаженная армейская система, а недовольство ветеранов существовало и во времена реформатора Гая Мария.
Понтий Пилат и Авилий Флакк держались вместе. В повседневные дни службы они не проявляли жестокости к своим легионерам, не требовали никаких выплат. Служить в их когортах считалось удачей. Однако примипиларий ни на минуту не забывал о падении дисциплины и возможных столкновениях, которые случались у других центурионов и примипилариев. С мечами оба не расставались. Оба выжидали, не вмешиваясь, но внешним видом демонстрируя неодобрение происходящему.