Примипиларий, внимательно следивший за событиями на площади, поднял руку. Грохот смолк, всадники осадили коней. От кресла прокуратора раздался голос римского актуария:
– Прокуратор оставляет в силе все приговоры. Суд закончен.
Сарейя, находившийся рядом с актуарием, склонил голову, свел руки вместе и, подтверждая неизбежность своего подчинения, проговорил фразу, ограждающую его от ответственности за принятое решение:
– Я умываю руки.
Стража, окружив осужденных, повела их к месту содержания. Быстрее всех уяснили положение дел фарисеи. На виду еще гарцующих всадников они стали растекаться с дворцовой площади. За ними последовали и остальные, довольные уже тем, что обошлось без кровопролития.
Нумизий Руф направился на доклад к прокуратору, которого он застал в глубокой задумчивости в том же зале, на том же ложе.
– Не надо докладывать. Я и так представляю события на площади. Нетрудно восстановить всю картину. Просто надо знать толпу и ее поведение, тогда ничего непредвиденного случиться не может. Я доволен тобой и примипиларием. Иди отдыхай, у нас был тяжелый день.
Прокуратор опустил голову и погрузился в размышления. И опять любимый мотив возник в воспоминаниях. Тот мотив, который помогал ему твердо стоять на ногах, каким трудным испытаниям ни подвергала его жизнь. Мысль побежала по уже известному пути. На этом пути он из должностного лица императора Тиберия снова становился мальчиком из простонародья.
Детство Понтия. Легион
Он стоит на настиле разбираемой плотины высоко над грохочущим и бурлящим внизу потоком воды. Настил как бы висит в воздухе и весь дрожит от мощного напора. Бегать приходится по последнему оставшемуся бревну. Шум падающей воды так силен, что не слышно человеческого голоса в ста локтях от плотины.
В тот год, когда началось таяние снегов в горах, отец впервые взял Понтия на самую ответственную работу – разбор плотины. Работа требовала не только сноровки, быстроты и уверенности в себе, но и смелости. Малейшая оплошность может привести к падению. Поток схватит, закрутит, бросит на дно бучила, и клокочущая вода уже не выпустит ослабевшее тело из своих объятий.
Вступив на качающийся помост плотины, Понтий не чувствовал себя героем, но этот эпизод запомнил и вспоминал только по одной причине: в тот день к нему пришло чувство бесстрашия и осталось с ним навсегда. Многие годы спустя Понтий воспринимал преодоление страха как важнейшую жизненную победу: если тогда, то и теперь…
При большой нагрузке, особенно перед праздником, приходилось работать по ночам, и он часто оставался в амбаре один, пребывая в дремотном состоянии. Понтий не жаловался. Примером в тяжелой работе для него являлся отец. Понтий наблюдал, как отец, несмотря на смертельную усталость, находил в себе силы подняться ночью и два-три раза обойти с факелом плотину для того, чтобы послушать шум воды, выяснить, нет ли утечки. Если вода прорвет плотину, семью ждет разорение. Понтий с малых лет чувствовал постоянный страх отца перед стихийным бедствием: у семьи не было резервов, чтобы снова подняться на ноги.
Уже в это время Понтий ощущал свою «второсортность» в родительском доме. Он был обречен на роль работника при старшем брате. Несколько недель радостного труда не могли восполнить многомесячное однообразное существование.
Тяжелые стороны жизни на мельнице сглаживала своим присутствием мать Понтия. Еще молодая и красивая женщина, происходившая из греческой семьи, когда-то волей богов оказавшейся на севере италийского полуострова, она выделялась редким умом и высокими достоинствами. Понтий любил мать и, будучи способным от природы ребенком, с удивительной легкостью перенимал и запоминал все, чему она учила и о чем говорила. Он, единственный в семье, свободно говорил по-гречески, знал наперечет все травы и способы лечения, практиковавшиеся матерью, быстро овладел грамотой и хорошо учился в сельской гимнасии. Перилла, так звали мать Понтия, с тревогой наблюдала за своим любимцем, понимая, что судьба готовит ему незавидную долю. Но выхода из создавшегося положения не видела. Вопрос о будущности Понтия тяготил ее своей неразрешенностью.
Из поколения в поколение складывалась система наследования мельницы. Сейчас ею владели отец Понтия и его старший брат, который работал в дальней префектуре Рима небольшим чиновником. В управление хозяйством он не вмешивался, но ежегодно получал свою долю доходов в три тысячи сестерциев. Брат соглашался передать отцу Понтия мельницу в единоличное владение за 100 золотых аурий, но такая сумма была совершенно не по силам его родителям. Подрастала младшая сестра Понтия, и родителям предстояли новые заботы.
Со стороны казалось, что семья живет в достатке, но Понтием бедность с каждым годом ощущалась все сильнее. Впереди его ожидали нищета и непрерывный тяжелый труд.
Однажды, в то время, когда Понтий с душевным подъемом разбирал настил плотины, во двор мельницы вошел человек, вид которого свидетельствовал о долгом путешествии. Был он высок, худощав, мосласт, чувствовались в нем сила, воинская выправка, а тяжелый меч, висевший у правого бедра, выдавал в нем бывалого солдата.
Он прошел на берег реки почти к самому краю плотины и остановился, окидывая взглядом картину работ. Рядом с ним оказалась женщина, и по тому, как она теребила край плаща и вздрагивала при малейшем, как ей казалось, ошибочном движении молодого парня на плотине, путник признал в ней хозяйку мельницы.
– Что, хозяйка, это твой сын работает на плотине? Парень все делает правильно, он преодолел страх и уже ничего не боится; ты за него можешь не переживать.
Перилла повернула голову и увидела спокойные, понимающие глаза. Все было сурово в лице путника, но это было лицо достойного человека.
– Хороший у тебя парень. И сила в нем есть, и равновесие держит уверенно, и глазомер отличный, да и резкость в движениях сохранилась.
Незнакомец стал как бы пояснять Перилле положение дел:
– Дети мельников много переносят тяжестей и, тренируя одну только силу и выносливость, постепенно теряют такое ценное свойство, как реакция. В жизни это создает серьезные затруднения. Твоему парню сейчас лет шестнадцать?
– Нет! Ему исполнилось только четырнадцать.
– Обычно я не ошибаюсь, но тогда твой парень особенно хорош.
– Да чем он хорош?
– Для солдата он хорош. В свое время я их много обучил. Уверен, что он закончит свою военную карьеру центурионом.
Перилла никогда в мыслях не примеряла к своему сыну судьбу легионера. Рассматривая варианты дальнейшей жизни сына, она всегда видела его рядом, и вдруг…
Да кто он такой, откуда взялся? Человек, сразу видно, не жулик какой-нибудь. Все вопросы, помимо желания женщины, ясно читались у нее на лице. Незнакомец улыбнулся.
– Я иду от вашего знакомого мельника, что выше вас по течению стадий на пятьдесят; у него работал. Надо отметить, изрядный негодяй, пришлось расстаться. Иду в Рим, надеюсь найти там работу. К тому же возраст обязывает подумать о старости. Давно ли взял меч в руки и встал в строй легиона, а с той поры прошло более двадцати лет.
– Мужчина ты здоровый, не увечный, что же ты не в легионе? Возраст еще позволяет.
– А я дезертировал лет десять тому назад. По глупости, конечно. В легион не вернулся, вот неприкаянным и живу. А ты уж подумала, что жулика встретила.
– Нет, почему-то мысли такой не было, – ответила Перилла и неожиданно для самой себя продолжила:
– Оставайся у нас переночевать, работы идут к концу. Мужчины скоро сядут за стол, вот и ты ко времени, а завтра твой бог тебе поможет.
– За приглашение спасибо, но тогда я приму участие в работе. Где мне положить вещи и оружие?
И новый человек незаметно для всех принимает участие в разборе плотины: носит, укладывает, организует. Мельник с настила плотины обнаруживает, что на берегу возникает порядок, исчезает толкотня, бережно переносятся деревянные части плотины, связываются, крепятся, у каждого появляется своя работа. Интересно было бы узнать, кто такой, но здесь все добровольцы, и спрашивать о любом не принято. Однако неизвестный пока человек знает работу не хуже его самого, что мельник про себя и отмечает.
По окончании всех дел работники сели за стол. Незнакомец как бы случайно оказался рядом с Понтием. Ел и пил с удовольствием, держался, как свой человек, и, действительно, оказался знакомым почти со всеми. Относились к нему с уважением, как к большому мастеру, знающему свое дело. Перилла, не подавая вида, следила за разговором сына с незнакомцем. Разговор незнакомец вел умно и доброжелательно.
По тону разговора Перилла уловила их взаимную симпатию.
Долго не могла заснуть в ту ночь мать Понтия. Она думала о будущем любимого сына. Поступить в легионеры в те времена считалось не таким уж плохим решением. Не всякого и брали.
Конечно, труд тяжелый. Все время в строю, в палатке, походы с выкладкой, воинский регламент, сражения, а то и ранения (боги защитят моего мальчика от смерти!). С другой стороны, жалованье положено 10 ассов в день, а станет принципалом, то все 15 ассов получать будет. Быт и жизнь организованы, да еще воинская добыча перепадать будет. Ну разве настоящую жизнь ведут мои мужчины? Чем она отличается от жизни раба? И если решаться, то пока этот бывший принципал здесь. Предложить ему работу на мельнице с условием, что он подготовит мальчика к легиону. Надо с утра поговорить с мужем.
За завтраком хозяин предложил Карелу Марцелле, так звали незнакомца, остаться на мельнице и подготовить сына к поступлению в легион, если, конечно, Понтий согласен. Сердце мальчика радостно забилось. Кто в его годы не мечтал стать легионером, научиться владеть оружием, участвовать в сражениях? Понтий ликовал. Жизнь освобождала его от жерновов навсегда. Что может быть прекраснее? Конечно же, он согласен.
Условия для Карела Марцеллы предлагались очень неплохие, да и люди пришлись ему по душе. Даже просьба рассказать о своем дезертирстве из армии не вызвала в нем чувство протеста. Карелу объяснили, что ему доверяют своего сына, и надо знать причины, толкнувшие его на такой поступок.