Но какие-то силы были несогласны с создавшимся положением дел. Природа подарила тебе божественный механизм, но в сложившихся условиях он был обречен на бездействие. Покровитель Понтия Пилата Юпитер не мог допустить его ухода с общественной сцены. После исчезновения Герды ты стал бесстрашным воином, скорее всего, потому, что жизнь ты совершенно не ценил, но слава о тебе гремела по легионам.
Ты начал свое восхождение, как задумали боги. Действительно ли распоряжается нашими судьбами и судьбами богов Рок, утверждать трудно. Но ты ждешь объяснения, могу предложить только такое. Освободи мы Герду, никакого трибуна, прокуратора из тебя не получилось бы. Выбирай, что хочешь!
– Рок не дал мне выбора. Тогда я выбрал бы Герду, да и сейчас поступил бы так же.
«За добро – добро, за зло – по справедливости»
Заглянув в приоткрытую для него дверь, Аман Эфер увидел прокуратора, в задумчивости сидевшего за столом. Перед Понтием Пилатом лежали два мешка, в которых хранят деньги. Мешок для серебра был внушителен, меньший предназначался для золотых монет.
Аман Эфер в нерешительности остановился перед дверью. Поза Понтия Пилата говорила о том, что он пребывал в маленьком оазисе своего сознания, куда не допускал никого; молодость того года, когда с ним была Герда, возвращалась к нему. Тело расслаблялось, мускулы лица обвисали; Понтий Пилат старел на глазах, а душа его плакала о непоправимой утрате.
– Игемон! Центурион сирийских отрядов…
Перед Аманом Эфером сидел уже другой человек, доброжелательный голос которого спокойно прозвучал в тишине комнаты:
– Конечно, центурион. Сейчас служебное время, но вызвал я тебя по своим личным делам; располагайся непринужденно: сюда никто больше не войдет. Я знаю твою проницательность, Аман, и на твой немой вопрос отвечу сразу: Герду нашли на Сицилии. Час назад весть стала известна мне. В первую минуту я рванулся ехать сам, но через некоторое время отрезвел. Видимо, достаточно я работал администратором в родном отечестве. Герде сейчас 47 лет, представляю, что с ней сделала жизнь. Зная ее характер, нетрудно представить ее одиссею. Мужчина в стремлении получить свое способен изувечить женщину. Боюсь за себя. Если сейчас я ищу одного сидонца, то, увидев ее, буду искать всех ее хозяев и ни одному в живых не остаться. И еще боюсь разочарования, боюсь потерять образ, так долго мной хранимый. Иногда я думаю, может быть, лучше его потерять, но что-то мне подсказывает: потеря идеала приведет к пустоте, к духовному одичанию. Есть Клавдия, дети. Они, существуя, дополняют, уравновешивают. Опыты проводить опасно. Пришел к выводу: самому не ехать, но и доверить никчемному чиновнику целый кусок своей жизни не могу. Хочу просить тебя.
Центурион понимал состояние Понтия Пилата.
– Объясни положение дел, Понтий.
– Работает в хозяйстве некоего Гая Сакровира, римского гражданина, куплена восемь лет назад, с ней живут сын и дочь. Где живет? В хижине, продуваемой ветрами насквозь. Мальчику лет четырнадцать, девочке лет восемь; может, дочь самого хозяина. Это плохо, потому что в преклонном возрасте мужчины не склонны расставаться со своими детьми, даже если они рождены рабыней.
Возраст у хозяина, как я сказал, преклонный. Он болен какой-то тяжелой болезнью, скорее всего, водянкой. Для тебя болезнь может явиться исходным пунктом разговора с Гаем Сакровиром.
Женщина замкнута, к разговору не склонна, надежды на освобождение утеряны. С трудом удалось у нее вытянуть название лагеря Пятого Германского. По описанию, женщина должна быть Гердой.
– Как идут поиски сидонца? Раз уж зашел разговор.
Прокуратор достал из укромного места карту Срединного моря, на котором крестиком были обозначены города, селения, обследованные на предмет пребывания сидонца. Картина получалась плотная.
– Непонятно одно, – удивился Аман Эфер, – почему Сидон не обследован?
– Да разве он там смог бы появиться? – удивился Понтий Пилат.
– Он преспокойно отправился в свой город, – возразил центурион, – откуда он знает, что мы установили его принадлежность к Сидону. Во-вторых, кто мы такие? Какие-то рядовые, выполняющие команды и, как ты говоришь, прикованные к орлу легиона. Разве мог он представить, что самый заинтересованный в этом деле легионер станет прокуратором, будет помнить и лелеять свою мечту о мести? Побоище было впечатляющее, но он-то остался жив, и, следовательно, для него все осталось позади и никогда не может повториться. Уверен, он сейчас в городе Сидоне.
– Когда Аман Эфер предлагает свой вариант, лучше всего проверить, – обводя город Сидон на карте, проговорил Понтий. – Сегодня же и поедут.
Под каким-то благовидным предлогом в Рим с заходом в Сиракузы был снаряжен корабль, где Аману Эферу были предоставлены возможные удобства.
Его сопровождали два преданных сирийца с полным вооружением, разукомплектованным и скрытым от посторонних взглядов. Сам центурион хотя и ехал инкогнито, вооружен был до зубов, поскольку хорошо знал цену и деньгам, и своей жизни.
По приезде на место действия Аман Эфер остановился на постоялом дворе и, изменив одеждой внешний вид, отправился в имение Гая Сакровира удостовериться в личности Герды. Шел пешком. Каждого мог он увидеть за работой и оглядеться вокруг, прежде чем возникнет необходимость представиться хозяину.
Вот и Герда, действительно, она, дробила в ступе на хозяйском дворе зерно. Равномерно взлетала и тупо опускалась тяжелая толкушка; Аман Эфер, как зачарованный, смотрел на знакомую фигуру, пока осторожный голос не вывел его из заторможенного состояния:
– Путник, скорее всего, хочет встретиться с хозяином дома?
Аман обернулся. Управляющий уже стоял за его спиной.
– Гаю Сакровиру привет от друзей из Рима, – ляпнул первую пришедшую на ум фразу Аман Эфер, стараясь выйти из затруднительного положения.
Пока шли к господскому дому, Аман Эфер старался оценить впечатление от первой встречи с Гердой. Возраст наложил на нее тяжелую печать, но он с удовлетворением отметил, что она сумела сохранить в себе духовный стержень, таящийся во всем ее облике, по которому он смог бы узнать ее среди тысяч других женщин.
Вошли в залу, где полулежа располагался хозяин в специально сделанном для него сиденье; распухшие руки и ноги, распухшее лицо помогли Аману Эферу опознать в болезни водянку редко встречающегося вида, лечение которой было доступно для лекарей, знавших тайну рецептуры. Аман Эфер знал. Свое свидетельство центуриона Аман Эфер перевел с помощью гравера на серебряную пластину с соответствующими гербовыми знаками. Такая форма представления вызывала большее уважение к предъявителю, чем обычный пергамент; получившему в руки такую пластину казалось, что ее владелец вхож чуть ли не в императорский дворец.
Нечасто забредали кадровые центурионы римской армии в центр Сицилии, да еще в таком затрапезном виде, и это надо было объяснить.
– За многолетнюю службу и заслуги повелением сената пожалован землями в Галлии. Необходимо заселить новые земли толковыми работниками. Известно, что лучшие из них те, кто прошел практику профессий на Сицилии. Покупаю рабов из германцев и галлов потому, что они с радостью готовы переехать в родные для них места, и событие считают для себя большой удачей. Деньги приходится платить немалые. Скоро самому нужно ехать и работать с подбираемыми людьми, и потому лучше лично увидеть, оценить и принять решение. Не скрою, покупка идет туго, рабы стоят дорого, задуманное дело продвигается медленно. Если такие люди, господин, есть в твоем имении и ты готов их продать за хорошую цену, то вопрос может быть решен к обоюдному удовольствию.
– Нет, нет, центурион. Хороших работников я не продам, плохих ты сам не купишь. А во-вторых, меня беспокоят сейчас другие заботы.
Аман Эфер искусно перевел разговор на события в Риме, отказался от предложения отобедать.
Сопровождаемый управляющим, Аман Эфер вышел к дороге, ведущей на запад мимо усадьбы имения.
– Сюда должна подъехать за мной повозка, – сказал Аман Эфер. – По твоему непочтительному взгляду вижу, что ты думаешь обо мне, как о последнем нищем, и напрасно.
– Напротив, господин. При прощании мой хозяин назвал тебя центурионом. Неужели ты настоящий боевой центурион?
– Конечно, нет. Кто даст боевому центуриону 1500 югеров плодороднейшей земли, да еще по решению сената? Я – армейский лекарь, центуриона получил за заслуги перед армией, а земли за то, что вернул в свое время некоторых сенаторов из страны Элизиум, куда они уже ступили одной ногой.
– Ты мог бы вылечить нашего господина? Сколько лекарей побывало у него, но так ничего и не могли добиться.
– У твоего хозяина водянка редко встречающегося вида, мало кто о ней знает. Лечится она особым образом, потому и успехов не достигнуто.
– Так что же ты, господин, ему не сообщил о своих знаниях? Он бы так обрадовался.
– Это ты так думаешь. Он бы мне не поверил, расценил бы мое умение как уловку получить желаемое. Дело в том, что я скупаю рабов галлов и германцев для переселения на пожалованные мне земли. А вон и моя повозка с людьми.
Повозка, лошади и люди центуриона вызвали в душе управляющего чувство глубокого почтения. Такой обиход должен сопровождать очень богатого человека.
– Через 10 стадий мы и дома, – нарочито громко, чтобы было слышно управляющему, проговорил Аман Эфер.
Ухоженные кони, развернув повозку, помчались на восток.
Утром, выходя из своей комнаты во двор, Аман Эфер столкнулся с управляющим Гая Сакровира. Почтительно приветствовал его управляющий и с нотками мольбы в голосе приглашал навестить своего хозяина по его просьбе.
– Единственным условием приезда, – обратился Аман Эфер к управляющему, – должна быть незаметность моего присутствия, а почему, я могу тебе и сейчас рассказать. Очень ты стараешься помочь своему хозяину, а значит, после его смерти имение наследует человек, с которым вам всем придется плохо. При излишнем шуме человек, мне пока неизвестный, может войти и помешать лечению, а я не люблю преодолевать дополнительные трудности при лечении тяжелых заболеваний.