– Этот человек – брат нашего хозяина, ждет не дождется его смерти. Молю богов, чтобы не попасть в его когти.
– Тогда старайся и помогай; через неделю твой хозяин будет почти здоров, а через месяц будет радоваться жизни.
Встреча заинтересованных лиц произошла в том же помещении. После приветствия оба хранили молчание. Аман Эфер считал, что при сложившихся обстоятельствах первым должен заговорить Гай Сакровир.
– Тонкий ты человек, центурион. Как грамотно расставил все по своим местам; видимо, действительно можешь меня вылечить, но тогда и приехал ты за кем-то, и чует мое сердце, за кем, но ты кое-чего не знаешь.
– Что девочка Герды твоя дочь? Побойся богов, хозяин, следует думать обо мне лучше. Помни, существует два возможных исхода. Либо ты продаешь мне всю семью Герды, при этом ты будешь здоров; либо, при отказе, ты будешь мертв, а дочь твоя попадет в руки твоего брата-изувера. Добавляю к сказанному, что семья Герды покупается у тебя с целью предоставления ей и ее детям свободы.
– Я хотел оформить на них документы вольноотпущенников.
– Опоздал, уважаемый Гай Сакровир. В твоем состоянии подобные действия могут быть юридически оспорены братом. Даже если твои бумаги предоставят им свободу, где они будут жить, как зарабатывать себе на хлеб? Почему ты об этом не подумал?
– Думал, достойный центурион. Но нет у меня денег, чтобы снабдить их в дорогу. Все деньги высосали лекари. Душа моя болит, но что-либо сделать лишен возможности.
– Самое время тебе, достойный Гай Сакровир, спросить, случайно ли я появился, случайно ли так настойчиво добиваюсь покупки всего семейства. А пока ты будешь думать, начинай пить настойку вот из этой кружки каждые три часа. Итак, какие же вопросы будут мне заданы?
– Знает ли тебя Герда? – первый мой вопрос.
– Видела меня, видела несколько раз, но запомнила ли? В тот год в Старом лагере все были какие-то ошалелые, да и прошло с тех пор 30 лет.
– Вон откуда потянулась нить. Тогда на душе становится легче. Спрашивать больше ничего не стану. Оформим дарственные и да благословят вас боги.
– Нет, достойный Гай Сакровир. Мне нужен серьезный документ – купчая с указанием настоящей цены. И не забывай об уплате налогов. На душе у меня неспокойно. Пока адвокаты оформляют документы, я буду лечить тебя целую неделю. Твой же брат готовится к борьбе. Так просто распродать свое будущее наследство он не позволит; мне о многом еще придется позаботиться.
Хозяин огорченно опустил голову.
– Вот несчастье! Сколько же крови он у меня выпил! Осталось только убить его, но рука моя не поднимается. И не потому, что родная кровь, ответственности боюсь: он римский гражданин.
– У меня поднимется. Он думает напугать какого-то лекаришку. Но пока не нашлось еще ни одного кавалериста, которому удалось бы выбить меня из седла.
День за днем проходили своим чередом. Лечение давало свои результаты, опухоль опадала. Гай Сакровир с трудом, но уже перемещался по дому. Адвокаты, составлявшие документы, приезжали в имение чуть ли не каждый день. Для них было интересно, выложит ли лекарь наличные деньги за покупаемых рабов, какие цены будут установлены, кто будет платить налог.
К концу недели окрестности имения Гая Сакровира стали наполняться слухами. Слава богам, выздоравливает владелец имения, но назревает серьезный конфликт с младшим братом.
Многие приезжали удостовериться и действительно находили хозяина в хорошем состоянии, поздравляли лекаря, приглашали его к себе подлечить домочадцев.
Настало время сообщить Герде о принимаемых решениях. Желая быть узнанным, Аман Эфер надел кожаную кирасу, в которой его много раз видела Герда. Он встал около кресла Гая Сакровира в надежде быть увиденным с первого взгляда. Открылась дверь, и вошла Герда.
– Вот и Аман приехал, – сказала она, увидев центуриона. – Появился ты, конечно, за мной. Очень вовремя. Хозяин наш человек мягкий, как ты видишь, нерешительный, а тут еще болезнь подкосила не только его тело, но и душу. Мы все готовимся к будущей страшной жизни, и ты знаешь, почему. Я ждала освобождения много лет, была уверена, что Понтий не забыл, но знала, что приедешь за мной ты, Аман. 30 лет ожидания: на это ушла вся жизнь, но я благодарна вам за то, что вы искали меня и нашли. Что же, Аман, будет со мной дальше?
– Подготовлены купчие на тебя и детей. На твое имя в указанном тобой месте будет куплена приличная ферма, на которой вся семья сможет безбедно существовать. Предваряя твой вопрос, сообщаю, что Понтий жив, помнил всегда. Это его стараниями ты обнаружена в этой забытой богами дыре.
Центурион повернулся к Гаю Сакровиру:
– Сегодня ночью будет попытка выкрасть Герду и ее детей. Поэтому уже сейчас ее семья должна находиться в доме, а об охране позаботятся мои люди.
Время шло к полудню, когда съехались все заинтересованные в сделке лица. Собрались в гостиной. Адвокаты ждали решения по расчетам. Как бы неожиданно во двор въехало несколько всадников, и вскоре в комнату вошел Анний Сакровир, нежелательный, но правомочный свидетель сделки.
Высокий рост, крупное тело позволяли ему быть хорошим бойцом, но расплывшиеся черты лица, подернутые мутью глаза и расхлябанность движений выдавали в нем бойца бывшего и уже никогда не способного стать настоящим. Молча, с вызывающим видом прошел Анний в комнату и занял место рядом со столом, упершись руками в колени, показывая всем видом право не только находиться, но и решать. Однако боковым взглядом он увидел, что рядом с креслом брата прислонен пилум, а с правой руки положен боевой меч. Видимо, лечение проходило столь успешно, что хозяин мог уже воспользоваться и оружием в случае необходимости, а присутствие представителей власти ослабляло позицию Анния. Ослабляло еще и потому, что представители видели выздоравливающего хозяина, в руках которого деньги должны были оставаться еще долгое время.
Аман Эфер, ощущая скрытое давление Анния Сакровира в период своего пребывания в имении, стал раздражительным и намеревался поквитаться с известным скандалистом. Он принял решение выставить на обозрение при торговой сделке золото и серебро, возбудив в Аннии Сакровире естественное для того желание захватить добычу разбойничьим налетом.
Назвав цены рабов, согласованные сторонами, Аман Эфер выразил желание уплатить наличными и стоимость рабов, и налог со сделки. По его знаку двое слуг внесли и поставили на стол два денежных мешка.
Развязав мешки, Аман Эфер, сочетая золото и серебро, отобрал нужную сумму, после чего объем мешков почти не изменился.
Резко сжались пальцы рук Анния, тело напряглось. «Ну, с этим человеком все ясно», – подумал Аман Эфер.
Разъехались гости, и наступила относительная тишина в доме.
– Сегодня нападения не будет, – проговорил Аман Эфер, обращаясь к хозяину, – ночь проспим спокойно.
Гай Сакровир поднял глаза, в них читалась тревога.
– Да, Анний решил напасть на тебя со своими прихлебателями в пути, чтобы сразу захватить золото, серебро и Герду в придачу. Может, убить ее и детей: ему не нужны свидетели. Человек ты бывалый, центурион, постоять за себя сумеешь, но все равно тревожно.
Оставив хозяина в тяжелой задумчивости, Аман Эфер ушел готовить свой маленький караван в дорогу. Он знал о предстоящей засаде и организовывал действия своих людей таким образом, чтобы никто из нападающих не смог ускользнуть живым: ему не нужны были свидетели, судебные тяжбы, задержки и денежные вымогательства судейских.
Он изучил дорогу, по которой намеревался проехать к тихой бухте, куда перевел свою триеру; навербовал из команды десять матросов, отличавшихся физической мощью, умением владеть оружием, храбростью и желанием любым способом получить звонкую монету.
Знал центурион и место будущей засады – узкий проход среди крутых холмов. Однако при определенных условиях этот же проход становился ловушкой для нападающих.
На третий и последний день пути небольшой караван, состоящий из трех повозок, где размещались скарб путешественников, купленные рабы и, сверх того, хорошо укрытые лучники, приближался к опасному узкому проходу.
Аман Эфер и двое его сирийцев верхами сопровождали повозки. Дорога была пустынна и безмятежна, правда, в стадии сзади следовала какая-то колымага с бродячими актерами, которые с утра имели невыспавшийся вид, но от этого дорога не становилась оживленнее.
Повозки въехали в узкий проход, впереди показались шесть всадников, спокойно ожидавших приближения каравана. Обернувшись, Аман Эфер увидел, как четверка верхами отрезала выход с другой стороны.
По команде Амана Эфера повозки и всадники понеслись на большой скорости к впереди стоящей группе. Не доезжая до нападающих 50 локтей, повозки раздвинулись по всей ширине дороги, увеличивая поле обстрела для лучников. В повозках встали три лучника, и шесть стрел свалили коней под всадниками. Повозки остановились, и люди повернулись лицом к догоняющей их группе всадников. В этот момент из-за поворота вылетела колымага, в которой сидела в полном вооружении внушительная ватага, оравшая и выражавшая такую ярость, что, очутившись между двух огней, нападавшие заметались, заворачивая коней. Лучники, не переставая, обстреливали их. Падали кони, люди, а подлетевшие на колымаге матросы перерезали ножами и мечами всех четверых. Передняя группа, лишившись коней, а вместе с ними и возможности покинуть поле боя, встала в ряд, сдвинув щиты, и пыталась вести переговоры о мирном расставании.
Не было желания у центуриона вступать в ближний бой с воинами, создавшими боевой строй. Он повернулся и сказал несколько слов своему сирийцу. Через несколько секунд одна из повозок уже неслась на строй и разметала их во все стороны, не дав времени обдумать встречного маневра. Аман Эфер с сирийцем вязали кричащего и отбивающегося Анния Сакровира.
– Римского гражданина мы убивать не будем. Зачем нам хоронить его в общей могиле и оставлять след, требующий судебного расследования. Берем его с собой.