Встал старший сын хозяина дома.
– Видимо, бывший раб хорошо тебя знает… и твое упрямство. Придется подписать, отец!
Аль Рахим, сцепив руки, исподлобья глядел на детей. Наконец, приняв решение, произнес:
– Подпишу.
Перед ним появился столик, письменные принадлежности. Грек-актуарий прочитывал, что, кому и за какую цену продается. Хозяин молча подписывал документы. К столику стали подходить и подписывать документы дети Аль Рахима, ругаясь и понося актуария последними словами. В доме послышались шум, возня, команды.
Медленно поднялся Аль Рахим с подушек и, приволакивая ноги, направился в заднюю комнату. Никто не сдвинулся с места, не остановил его. Присутствующие видели его последний путь и догадывались об этом. Гнетущая тишина воцарилась в зале. Один лишь глава общины не обращал ни на что внимания. Он ушел в размышления.
– Случай-то, случай, – думал старик, – в жизни такие события и должны происходить как совпадение роковых обстоятельств, только вот результат уж очень закономерен. Этот римлянин появляется, как будто его сам пророк Иисус послал разобрать это неправедное дело. А как другие участники событий? Жили в рабстве беспросветно и безнадежно, да так некоторые в рабстве и умерли. По отношению к ним справедливость не сработала.
Мысли старика крутились вокруг причастности пророка к происходящим событиям, его всесилия и вездесущности его духа.
Минут через пятнадцать старший сын поднялся и ушел в комнату, куда удалился Аль Рахим. Вскоре он вернулся с поникшей головой; и, очевидно, увиденное произвело на него угнетающее впечатление.
– Он перерезал себе горло и уже мертв.
Не стесняясь присутствующих, грек-актуарий обратился к Герде:
– А ты хотела ему горло перегрызть. Пусть они сами себе перегрызают, пусть черная кровь заливает роскошные залы их дворцов. Если бы каждый вор, убийца, работорговец знал неизбежность кары, не очень бы он показывал свою ретивость. Вспомни, каким Аль Рахим был в молодости. Такой злобы, жадности я ни в ком больше не встречал. Но, хочется думать, есть какая-то справедливая сила. Конечно, рано делать выводы: столько их еще ходит свободно и радостно по земле.
Пусть увиденное и услышанное послужит вам уроком. Да будет благословенна память пророка!
Часть IX
Коридоры власти
– Как там поживают наши назореи? – обратился однажды Понтий Пилат к Аману Эферу. – Давно мы о них не вспоминали.
– Какие назореи? Они называются теперь христианами.
– Интересно, влечет ли изменение названия религиозного движения к усилению его авторитета?
– Сам не пойму. Эти насмешники из Антиохии придумали назореям новое имя. Греческое слово «христос» перекликается с еврейским словом «мессия», но евреи переводят слово «христос», как «посланник Божий», а греки оставляют за ним первоначальный смысл – «намазанный благовониями». Надо признать, наши назореи оказались необидчивыми и слово приняли в обиход.
После казни Стефана многое изменилось в общине назореев. Спасаясь от преследований, так называемые эллинисты иудейской общины разбрелись во все стороны и организовали маленькие общины. Они существуют почти во всех городах Палестины и Сирии; не удивлюсь, если некоторые из них процветают в Египте.
В иудаизме есть огромная притягательная сила. Ключ к ней – в психологии человека. Как хочет найти человек защиту в могучем боге Яхве, способном наказать, защитить, проявить справедливость! Помощь соплеменников, их поддержка – вот истинная притягательная сила, но получить ее можно только через религиозную принадлежность. Сколько прозелитов толчется около храма в смутной надежде, но их пускают только во внешний храм; дальше их не пустят никогда. Иудеям эти люди не нужны.
Наш Савл, а ныне апостол Павел, правильно все оценил и снял запреты, которыми оградил себя иудаизм. Он сделал необязательным обрезание, он снял запрет на еду некошерного мяса, упразднил понятие субботы как нерабочего дня. Апостол Павел правильно осмыслил путь становления новой религии. Не привлечение иудея под свой стяг, а широкий охват язычников, толпящихся вокруг синагог.
– Значит, не зря ты затевал с ним философские беседы.
– Темпераментный человек! Сразу по прибытии в Дамаск после нашего разговора расставил все по новым местам. Арестовывать, конечно, никого не стал, но во всеуслышание заявил, что по дороге в город удостоился он видения Иисуса, который поручил ему вести проповедь во славу свою. Манера разговора у него настойчивая, изречения, мягкие в устах Иисуса, звучат теперь чуть ли не как изобличение в ереси правоверных иудеев, которые якобы отступили от истинных законов Моисея, и теперь необходимо им об этом напоминать.
Речи апостол Павел держал в местной синагоге. Говорит он красочно, но, когда дело дошло до обвинений, иудеи едва его не разорвали. Спасая, прозелиты ночью спустили его на веревках с крепостной стены. Где он потом пребывал и что делал, неясно, но объявился через некоторое время в родном Тарсе. Проповедовал, видимо, успешно, желая организовать центр христианства в Киликии, родной провинции. Притягательная сила прекрасного города с полумиллионным населением сделала свое дело. Как мы и предполагали, иудейская община города не приняла в свои ряды новую секту, и те вынуждены были создать свою собственную. Отношение иудеев к новой секте понятно. Хотя те признавали и чтили Моисея, однако и в словах, и в проповедях, и в молитвах звучало имя Иисуса: к нему обращались, его просили, на его слова ссылались.
Для истинных правоверных поместить рядом с Моисеем равного по авторитету пророка совершенно немыслимо. Думаю, для развития христианства, в котором место Моисея по значимости занимает Иисус, должна быть создана своя колея. Самозваный апостол Павел, осмыслив происходящее, такую колею и пробивает. Сейчас он в Антиохии, и не случайно.
Когда до Иакова, «брата Господня», как сейчас его называют, дошли сведения о большой общине назореев в Антиохии, он не захотел пускать дело на самотек. Большую часть общины составляли иерусалимские эллинисты, бежавшие от преследований. Не желая упускать бразды правления из своих рук, послал он к братьям своим Варнаву. Казалось, был Варнава человеком, подготовленным во всех отношениях. В молодости получил хорошее образование, имел в свое время состояние, а следовательно, ему свойственно чувство независимости, сам был левитом и в вопросах общения не новичком. По прибытии в Антиохию растерялся. Эллинисты – народ раскованный, непосредственный – создали своеобразную атмосферу общения, отличающуюся притягательностью. Не отменяя пока иудейских ограничений (для этого им не хватало смелости), они смотрели сквозь пальцы на их выполнение, желающих не отталкивали, а принимали на равных без иудейского снобизма. Народ наконец-то нашел, что искал.
Община назореев стремительно росла. Много в общине было умных и энергичных людей, но место лидера оставалось свободным: никто не представлял пути развития религиозной идеологии новой общины. Сам Варнава понимал свое бессилие. По слухам, он установил, что нужный человек живет в Тарсе. Получив согласие общины, пренебрегая трудностями дальней дороги, он сам отправился в Таре и уговорил Павла переехать в Антиохию.
Понтий Пилат решил прервать Амана Эфера:
– Я делаю вывод, что никакого раскола в стане правоверных вызвать не удалось. Наши усилия оказались напрасными?
– Да, Понтий! Но слово «напрасно» здесь не подходит. Новое религиозное движение ослабляет ортодоксальное учение. Оно улавливает устремления и отзывается на запросы основной массы населения, обеспечивает отток паствы от синагог, ослабляет влияние старого учения просто своим присутствием. Вот пусть новое учение и присутствует.
Понтий Пилат согласно кивнул головой.
– Роль присутствия немаловажна. Долго, однако, придется ждать результатов. Думаю, мы не доживем. Если бы раввины просмотрели, а мы преуспели, результаты раскола мы увидели бы, может быть, и сейчас.
– В исторических процессах, Понтий, так не бывает; для получения результатов нужны иногда сотни лет. Сейчас мы стоим у истоков нового религиозного движения.
В ближайшее время следует ожидать духовного взрыва народов. Уж очень притягательная сила заложена в новом учении. И если новый апостол удовлетворит духовные запросы жаждущих, то быть христианству мировой религией, а Иисусу как бы новым богом.
– Вот что значит быть философом, – удовлетворенно засмеялся Понтий Пилат. – Чем же мы можем помочь истории?
– Сохранить финансирование, прокуратор. Надо ехать в Рим, в сенат. Необходимы еще годы для поддержки нового учения. У Павла должны быть деньги на дальние поездки, содержать надо его сопровождающих, поддерживать в начальный период молодые общины, содержать закостеневшую общину в Иерусалиме.
– Трудно доказать чиновникам из сената необходимость создания религии, показать интерес Рима в нашей работе. Кто они? Полутемные люди, не прочитавшие в жизни ни одной книги. Поэтому мне важно знать, в чем состоит основное различие новой религии от старой. Сам я до конца не понял.
– Это не простая вещь, – улыбнулся Аман Эфер. – Пророк Моисей, создавая религию евреев, разработал самые тонкие понятия, определяющие взаимоотношения человека и Бога, их было достаточно на многие столетия. Пришли новые времена: прорисовалась значимость человека. Иисус стихийно развивал понятия, определяющие отношение человека к человеку. Он как бы восполнил пробел в учении Моисея. Пример такого понятия содержится в известной ныне фразе: «Возлюби ближнего, как самого себя». В прежние времена подобная фраза не была бы востребована, она не срабатывала бы в среде других жизненных ценностей. Теперь она зазвучала, ее подхватили, на нее стали ссылаться. Человечество и не заметило, как что-то созрело в обществе помимо его воли и настоятельно требует своего проявления. Люди потянулись к проявлению человечного начала в учении Иисуса. Душевному состоянию современного человека важно его место среди других людей, а не обязательность обрезания плоти.