Латинский вариант имеет приблизительно такой же смысл: "[Царь Митридат Филопатор и Фил]адельф, сын царя Митридата, [статую Римского Народа ради дружбы] и союза, которые отныне олицетворяет [между ним и римлянами?] Позаботились послы..."
Поскольку вместе с этим документом находились посвящения других царей и государств - Ликийского Союза, Лаодикеи на Лике, Эфеса, Табеи, каппадокийского царя Ариобарзана I, то было высказано предположение, что надпись Митридата должна датироваться I в. до н. э. и ее следует относить к Митридату, сыну Митридата VI Евпатора[61]. Однако Рейнак, обратив внимание на соседство посвящения Митридата с посвящением ликийцев в благодарность за возвращение им свободы от власти Родоса в 168/167 г., отнес к тому же времени и Митридатову надпись, приписав ее Митридату IV и сославшись на отсутствие у Евпатора сына с эпитетами Филопатор и Филадельф[62]. Датировка Рейнака опровергается тем, что еще в 160 г. до н. э. у власти в Понте стоял Фарнак I. Поэтому совершенно справедливы замечания Ж. и Л. Роберов, а также Дж. Ларсена, которые датировали посвящение Митридата IV 160-155 гг.[63] В последнее время Р. Меллор убедительно показал, что посвящение Митридата действительно относится к середине II в. до н. э., но в I в. при Сулле его заново вырезали на камне вместе с другими посвятительными надписями II-I вв.[64] Так что в настоящее время ничто не препятствует отнесению надписи к царю Митридату IV Филопатору Филадельфу.
Надпись показывает, что царь имел титул друга и союзника Рима. Мы не знаем, какие события предшествовали получению этого титула, но из посвящения, в особенности, латинского варианта, как будто бы следует, что причиной могло быть заключение договора о дружбе и союзе с Римом. В этой связи надо отметить, что уже Фарнак I установил дружественные связи с Римской республикой (см. выше), но в союз с нею не вступил. В нашем распоряжении имеется также сообщение Аппиана, что Митридат V Эвергет был первым понтийским царем, который завязал дружбу с римлянами (Mithr. 10). Принято считать, что Аппиан в данном случае не совсем точен, поскольку Фарнак I и Митридат IV водили дружбу с Римом[65]. Тем не менее у нас нет причин полностью отвергать версию римского историка, который описывал события довольно точно, освещая их с проримских позиций[66], так что он наверняка знал о взаимоотношениях Рима с Понтом и до Эвергета. Однако, он ясно даст понять, что именно Эвергет, благодаря дружбе с Римом, помог Республике во время III Пунической войны (см. ниже). Очевидно, ему важно было подчеркнуть, как Митридат V использовал дружбу с Римом и что именно он первым из понтийских царей оказал ему реальную военную помощь в качестве истинного союзника. Источник Аппиана или сам автор истории Митридатовых войн имел, вероятно, в виду прежде всего тот факт, что Эвергет возобновил дружбу и союз с Римом, оказав ему помощь кораблями и войском. Поэтому можно выдвинуть предположение, что Митридат IV Филопатор Филадельф пытался засвидетельствовать свою дружбу к Риму в связи с тем, что был во многом обязан Республике своим утверждением на троне. Вероятно, в Риме не склонны были особенно доверять Фарнаку и опасались, что его сын и наследник может продолжить агрессивный курс отца. Вот почему Сенат мог поддержать притязания на престол брата умершего царя и регента его сына, разглядев в нем человека, который сможет углубить наметившуюся еще при Фарнаке тенденцию к филэллинской и филороманской политике. Взойдя на престол, Митридат IV отплатил Риму за поддержку, заключив с ним договор о дружбе и союзе. Это обстоятельство и могло побудить Митридата отправить в Сенат посольство для постановки статуи Римского народа на Капитолийском холме. Данный вывод косвенно подтверждается тем, что почти аналогичное посвящение царя Ариобарзана I на этом же памятнике появилось после содействия римлян в возвращении его на престол, откуда он был изгнан Митридатом Евпатором.
Капитолийское посвящение Митридата IV - показатель изменения политики Понта со времени Фарнака I в сторону большей проримской и прогреческой ориентации[67]. Этим царь пытался воздать Риму за поддержку и способствовать выходу своего царства из тяжелого экономического и финансового положения после войны 183-179 гг. и суровой контрибуции. В этом видится преемственность с политикой Фарнака I, которую он проводил после поражения в войне с соседями, но преемственность с более глубоким проримским оттенком.
Как мы пытались показать выше, выход Понтийского царства на восточно-средиземноморскую арену при Фарнаке был тесно связан с захватом Синопы, превращением ее в столицу, опорой на другие греческие полисы причерноморского побережья. Есть основания полагать, что и брат Фарнака старался следовать той же политике. Как убедительно доказал Л. Робер, имена послов царя, содействовавших его миссии в Рим, наиболее часто встречаются в греческих полисах Северной Паф-лагонии, особенно в районе Синопы и Амиса. Поскольку имена Μάης (Mahes), Ναιμάνης (Nemanes) принадлежат, несомненно, лицам из разряда высших должностных особ царского двора, то их материальное и социальное положение должно было соответствовать их высокому государственному рангу[68]. А это означает, что Митридат IV мог ориентироваться на зажиточные круги населения как эллинских полисов, так и всей Северной Пафлагонии, которые имели тесные связи с эллинским миром Причерноморья и Эгеиды. Через из посредничество Фарнак, а затем Митридат IV пытались заигрывать с греками и римлянами, желая предстать филэллинами. С их же помощью они старались выйти и из финансовых трудностей.
Как доказательство преемственности власти при Митридате IV следует рассматривать его эпитет ΦΙΛΑΔΕΛΦΟΣ, что означает "любящий брата" или "любящий сестру". Вполне вероятно, что этот эпитет был принят Митридатом IV после женитьбы на сестре Лаодике[69], поскольку на их "супружеской" тетрадрахме с парным изображением имеется надпись Βασιλέως Μιθραδάτον και βασιλίσσης Λαοδίκης φιλαδελφων (рис. 1.8). Однако эпитет присутствует и на тетрадрахме с портретом одного царя (рис. 1.9)[70]. Поэтому для Лаодики и ее брата Митридата IV он мог означать еще и любовь к их брату Фарнаку, законными преемниками которого они хотели себя подать. Принятие этого эпитета должно было показать подданным и союзникам Понта справедливость их прихода к власти в обход династийных традиций Понтийского царства, когда, согласно установившемуся правилу, власть по закону должен был наследовать сын Фарнака I будущий царь Митридат V Эвергет, а каждый понтийский царь, взойдя на престол, обязан был брать в жены представительницу селевкидского дома, а не единокровную сестру. Данное предположение можно подтвердить ссылкой на другие монеты, связанные с Митридатом IV: уникальный золотой статер из коллекции Аулок типа: "портрет царя в лавровом венке вправо - стоящая Гера, опирающаяся правой рукой на копьё, звезда под полумесяцем, легенда ΒΑΣΙΛΕΩΣ ΜΙΘΡΑΔΑΤΟΥ" (рис. 1.10)[71]; тетрадрахмы из собрания Ваддингтона типа "голова царицы в диадеме и покрывало вправо - стоящая Гера с копьём в правой руке, легенда ΒΑΣΙΛΙΣΣΗΣ ΛΑΟΔΙΚΗΣ" (рис. 1.11)[72]. Т. Рейнак неопределенно высказывался по поводу атрибуции тетрадрахмы, полагая, что она относится к царице Лаодике, вдове Митридата V Эвергета и матери-регентше Митридата VI Евпатора, дочери Антиоха Эпифана. Это, по его мнению, стало причиной отсутствия династической эмблемы понтийских царей и эпитета "Филадельфы" на означенной монете[73]. Впоследствии он же отнес тетрадрахму к Лаодике, супруге Митридата IV[74]. Г. Кляйнер полагал, что обе монеты чеканены после смерти царя Митридата IV, когда его вдова стала регентшей своего племянника Митридата V[75]. Аргумент Рейнака, что Лаодика, изображенная на тетрадрахме, не принадлежит к династии Митридатидов, так как являлась селевкидской царевной, поскольку на монете отсутствует понтийская царская эмблема, не может быть принят, ибо и на "супружеской" тетрадрахме нет такого знака, а запечатленная на ней чета бесспорно к этой династии принадлежала. Так что отнесение этой монеты к Лаодике, вдове Митридата, вполне вероятно, поскольку она имеет общий тип - фигуру Геры - с "супружеской" тетрадрахмой и посмертным статером её мужа. Если это так, то мы вправе говорить, что после смерти Митридата IV отпала необходимость в эпитетах "Филадельф" и "Филадельфа" применительно к обоим супругам, дабы подчеркивать преемственность власти и политики, а тем более законный характер правления.
Типы монет Митридата IV и Лаодики убедительно свидетельствуют о сближении Понта с греко-римским миром Эгеиды и Причерноморья. Если при Фарнаке I на монету помещалось изображение местного божества Мена - Фарнака с чертами Митры, то при его преемнике появляются изображения сугубо греческих божеств олимпийского круга Зевса и Геры, а также Персея. Божественная пара олимпийских владык должна была подчеркнуть прочность царской власти Митридата и Лаодики, а фигура Персея определенно отражала заигрывание как с греками и римлянами, так и с местным иранским населением. Этот греческий герой почитался у Ахеменидов в качестве родоначальника персов (