II
В основных чертах биография Шмитта хорошо известна. Есть две книги, которые могут считаться самыми заметными для своего времени версиями ее изложения. В 90-е гг. наиболее полной была книга Пауля Ноакка.[612] В наши дни она кажется несколько устаревшей и поверхностной, отчасти потому, что широкая публикация архивных материалов тогда еще не началась.[613] Сейчас ситуация изменилась. В научный оборот введено много новых документов, и хотя чтение собственноручных записей Шмитта — дело во многих случаях почти невозможное (он пользовался, выучившись в детстве от отца, редкой и вышедшей ныне из употребления системой стенографии, которую понимает в наши дни лишь один человек, глубокий старик), огромный массив собранных им материалов[614] позволяет исследователям работать на основе все более и более полных данных, чем в прежние годы. В наши дни наиболее надежное и основательное жизнеописание Шмитта написано Райнхардтом Мерингом.[615] Впрочем, внимания заслуживают и другие книги о Шмитте, посвященные отдельным аспектам его идей и этапов биографии. Так или иначе, приходится идеи привязывать к событиям и вводить события в исторический контекст,[616] однако, как еще придется заметить ниже, это не отменяет и старые принципы анализа самих идей, а не только биографического контекста их появления. Конечно, мы все больше узнаем о юности Шмитта, о его службе в армии во время первой мировой войны, о том, какую роль он играл в последние годы Веймарской республики и как строились его отношения с нацистским режимом, мы лучше, чем прежде, осведомлены и о его допросах в Нюрнберге, и вообще обо всей истории его заключения. Что-то новое, вероятно, еще откроется в будущем. Но главное все-таки в другом. Размышления и споры о том, что случилось с Германией в XX в., не прекращаются, а это и заставляет, и позволяет вновь и вновь оценивать жизнь и деятельность Шмитта. Не только события, но характер рассказа о событиях, не биография, но смысл биографии являются предметом полемики и разнообразных трактовок. О некоторых из этих событий пойдет речь ниже.
III
Вот что, вкратце, рассказывает о первых двух десятилетиях жизни Шмитта Меринг (к его повествованию я добавил лишь несколько отсылок к литературе):
Карл Шмитт родился в городке Плеттенберг в прусской местности Зауэрланд. В Плеттенберге он рос, учился в школе (до 1900-го г., когда поступил в гимназию и стал жить в интернате в городке неподалеку), сюда же, в родной дом он, потеряв все, возвратился после второй мировой войны; в этом городке он и умер. Семья была небогатая, но почтенная. Отец Шмитта служил на почте, затем на железной дороге и вышел на пенсию уже в 20-е гг. с должности бухгалтера небольшой фабрики. Мать воспитывалась в католическом монастыре в Лотарингии. Она научила сына игре на фортепьяно[617] и французскому языку, который он совершенствовал, часто бывая в Лотарингии у говорящей по-французски родни. Хорошее знание европейских языков, древних и современных, — важнейшая составляющая классического образования, которое получил Шмитт и которое, по идее, должно было дать ему шанс войти в среду немецкого культурного бюргерства. Гимназию он закончил с намерением посвятить себя классической филологии. Само по себе продолжение обучения в университете было отнюдь не очевидным решением. Шмитт был первым в своем роду студентом. На оплату обучения скидывалась родня, родственник посоветовал стать юристом, и окончательный выбор юридического факультета обусловило, в частности, большое место римского права и, значит, латыни, в учебной программе. Шмитт учился сначала в Берлине, где среди его преподавателей был знаменитый историк античности У. фон Виламовиц-Мёллендорф и не менее знаменитый историк права О. фон Гирке, потом в Мюнхене и, наконец, в Страсбурге. Юридический факультет в Страсбурге был очень сильный. Шмитт слушал там, в частности, лекции знаменитейшего правоведа своего времени П. Лабанда. Там же завязалась дружба с Фр. Айслером, пожалуй, самым близким ему в юности человеком (Шмитт дружил впоследствии и с его братом Георгом). Научным руководителем обоих друзей был влиятельный профессор Фр. ван Калкер, который потом покровительствовал Шмитту долгие годы. В 1910 г., завершив обучение, Шмитт защитил в Страсбурге диссертацию «О вине и видах вины».[618] В течение следующих лет, совмещая юридическую практику в Дюссельдорфе с интенсивной литературной деятельностью, он написал несколько книг, а также много статей, рецензий, литературнокритических и беллетристических опытов,[619] в том числе — в соавторстве с Айслером.[620] Упоминания заслуживает очень важная, замеченная не только юристами, но и философами книга «Закон и приговор»,[621] а также работа «Ценность государства и значение индивида»,[622] переизданная в 1917 г. и представленная для габилитации (защиты диссертации, дающей право на профессуру). В 1915 г. Шмитт сдал квалификационный экзамен, открывавший путь к юридической карьере, правда, к этому времени он уже был призван в армию. По здоровью он был негоден к отправке на фронт и остался в Мюнхене, при генеральном штабе, где служил в ведомстве военной цензуры, постепенно получая повышения. Несмотря на то, что в 1916 г. Шмитт был приглашен читать лекции в Страсбургском университете в качестве приват-доцента, уйти из армии окончательно ему не удавалось до июля 1919 г. Службу, особенно первое время, он переносил тяжело. Пристрастные читатели дневников отмечают, что перспектива отправиться на фронт приводила его в ужас, гибель друга усугубила паническое состояние. Правда, записался он добровольцем, как и многие молодые немцы его поколения, но к этому времени его новый патрон, тайный советник ам Цеенхоф, нашел ему место в тылу. Вопрос о том, насколько сильно его здоровье мешало полевой службе, по-прежнему дискутируется.
На 1910-е годы приходится история его первой женитьбы. Выглядит она отчасти, как оперетка, только тут все всерьез и кончается плохо. Шмитт влюбился в танцовщицу, выступавшую в дешевых заведениях и громоздившую ложь на лжи. Между прочим, она выдавала себя за дочь хорватского дворянина (что не соответствовало истине).[623] В дневниках Шмитта 1912—15 гг. Павле Доротич посвящено много записей.[624] Отношение к ней семьи и близких знакомых Шмитта было более чем сдержанное, а иногда и крайне негативное, отношения с матерью у Шмитта испортились в это время основательно. Несколько лет влюбленные не могли пожениться из-за бедственного материального положения Шмитта, не имевшего постоянных источников дохода.[625]
В 1914 г. он посвятил Доротич книгу о ценности государства, а после свадьбы присоединил ее фамилию к своей и несколько лет подписывался «Шмитт-Доротич». Он демонстрировал новый статус породнившегося с дворянкой выходца из простой семьи. Брак их продолжался недолго и кончился несчастливо: гражданским разводом и бегством жены.
IV
Лишь отчасти работы Шмитта 10-х гг. складываются в ретроспективе во внятный, большой проект. Поражает его необыкновенная продуктивность, в особенности на фоне жизненных неурядиц. Занятый повседневной служебной рутиной, издерганный, помышлявший о самоубийстве, он сумел в сжатые сроки написать несколько высококачественных юридических и философско-правовых сочинений — и одновременно публиковать статьи о Вагнере, Томасе Манне, Ницше, участвовать в деятельности литературно-философских кружков, завязать и культивировать в высшей степени важное для себя знакомство с поэтом Теодором Дейблером. В 1916 г. Шмитт опубликовал (начатую за несколько лет до того) брошюру, посвященную интерпретации философской поэмы Дейблера «Северное сияние».[626] Во многих отношениях эта небольшая работа может считаться прологом к его позднейшим сочинениям.
После второй мировой войны Шмитт писал: Дейблер «принадлежал к той чудовищной среде, в которой я завяз уже в 1912 г. и оставался в ней до 1919 г. ... Я был слишком наивным и деревенским».[627] У этих слов смысл совсем не очевидный! Наивность, по меньшей мере, со времен Шиллера не могла считаться просто недостатком, а деревенщиной, в смысле совершенной неотесанности, Шмитт не был. Он, подобно Хайдеггеру, чувствовал себя чужим в большом городе, с его подвижностью, модой, многообразием интеллектуальных и художественных течений. Образцом такого города был тогда для немцев Берлин. «Любопытствующий интеллектуализм этого Берлина еще вполне мог следовать в области музыки за Рихардом Штраусом. В области художества он живо реагировал на проблематику новых понятий пространства. В области языка и литературы он был слишком самодовольным, чтобы быть чутким», хоть и смог услышать «птиц смерти», поэтов немецкого экспрессионизма Георга Тракля и Георга Гейма.[628] Не остался незамеченным и Дейблер, но что было делать с Дейблером? «Неухоженный колосс», автор колоссального, трехтомного эпоса, знаток языков Дейблер создал нечто такое, что выходило за пределы просто искусства, но целило в переустройство всей жизни, всего мира. Так считал Шмитт, сделавший ставку на значительного, но толком не понятого и не признанного поэта. Шмитт был его искренним почитателем, но вместе с тем он стремился пробиться в той самой среде культурного бюргерства, к которой не мог принадлежать ни