Я любила неподвижно стоять и слушать пение птиц, пытаясь угадать, кто же сейчас щебечет. А если мне удавалось разглядеть певца, я доставала блокнотик и записывала его приметы. Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда закаркала ворона. Я дернулась от неожиданности. Мне не хотелось отвечать, но эхо звонка распугало белок, и этого было достаточно, чтобы я почувствовала себя виноватой.
– Алло?
– Это я. Ты была права. Я заслуживаю того, чтобы ты лучше себя чувствовала. Позволь мне заботиться о тебе. Я сходил за покупками и готовлю ужин. Жду тебя дома.
Фридрих повесил трубку. Видели бы вы меня – среди елок, сосен, кленов и лип, с разинутым ртом и круглыми от удивления глазами. Мне хотелось перезвонить, но я вспомнила о том, что сказала мне Луиза.
Я все еще неподвижно стояла, наблюдая за тем, как падает снег и поднимается ветер, когда снова зазвонил телефон. На этот раз он нарушил покой хохлатой желны.
– Алло?
– Это Этьен. Как дела?
– А у тебя?
Я взяла за привычку не отвечать и сразу задавать собеседнику тот же вопрос. Это всегда работало.
– Мои – плохо: ты отменила вернисаж, не обсудив со мной. Фабьена, ты шутишь, что ли?
– Мне сейчас не хватит сил на то, чтобы организовать выставку.
Я смотрела, как садится солнце. Тени деревьев на снегу были так прекрасны!
– Да разве тебе нужны силы для того, чтобы стоять с кисточкой в руках? Ты плюешь на шанс стать известной в Нью-Йорке, потому что у тебя нет сил?
– У меня депрессия.
Я шла и смотрела на свои ноги в снегу. Никто не говорил мне, что депрессия освобождает от гордыни.
– Опять громкие слова. Ты преувеличиваешь! Фабьена, я знаю тебя с твоих восьми лет, и ты всегда строила из себя жертву. Помнишь, как уверяла меня, как та простуда тебя убьет?
– У меня был мононуклеоз!
– Простуда, мононуклеоз, грипп – все одно и то же. У всех периодически не бывает сил. Дай себе пинка под зад, депрессовать будешь после открытия!
Я сбилась с пути. Все это время я шла, опустив голову, с яростью в сердце и в теле из-за того, как он со мной говорил.
– Я строю из себя жертву? Ты правда так думаешь?
Передо мной пронесся заяц. Поднялся ветер, снег шел все сильнее.
– Да! И скажи мне спасибо: иногда полезно, когда тебя спускают с небес на землю. Судя по твоей реакции, я, видимо, первый, кто это сделал!
Почти стемнело, я уже не видела своих следов. Я слышала, как Этьен продолжает вещать, но не слушала его.
– За меня можешь не переживать, я твердо стою на земле. Обеими ногами – они, кстати, замерзли и все в снегу. Быть не может, неужели я заблудилась?
Последние слова я произнесла как будто самой себе.
Я уже не видела дом. Из-за разговора я ушла намного дальше, чем собиралась.
– Чего? – непонимающе спросил Этьен.
– Иди в жопу!
Мне ответило далекое эхо. К черту и лес, и его милых обитателей, наверняка я всех распугала. Да хоть бы и вся гора пустилась бежать, я бы ее не пожалела. Я привыкла плакать, а не злиться, и не знала, что делать с таким ураганом эмоций.
Этьен и раньше, бывало, доводил меня до предела в работе, но я впервые решилась возразить ему. Я подумала: а что бы сказал мой отец об этой ссоре? На чью бы сторону он встал?
Когда двенадцатилетний Этьен постучал к нам и предложил подстричь газон, он и представить не мог, что сразу станет тем самым сыном, которого у моих родителей никогда не было. Он почти все время проводил в нашем доме, чинил, ремонтировал по мелочи, а отец гордился и радовался, что может научить его всему, что знает о ландшафтном дизайне.
На мои восемь лет Этьен подарил мне комикс, и, задувая свечки, я загадала, чтобы он стал моим старшим братом. Он часто приходил к нам ужинать, а если родители уходили куда-то вместе, меня оставляли с Этьеном. Когда отец погиб в автокатастрофе, Этьен еще больше сблизился с матерью и со мной. А когда мне исполнилось 25, он предложил мне помощь в продаже картин и стал моим менеджером.
Сердце у меня так колотилось, что я не могла сосредоточиться. Куда идти? Хорошо бы позвонить Фридриху, чтобы он вышел навстречу, но в ярости я так далеко зашвырнула телефон, что теперь его было не отыскать.
Я знала этот холм как свои пять пальцев – и не могла найти дорогу. Каждый шаг заставлял сжимать зубы от боли. Будто ожог и открытая рана одновременно. Бушевал ветер, снег щипал мне кожу. Простой телефонный звонок – и настолько сбил меня с курса, почему? Мне было никак не отдышаться.
Терапевтическая послеобеденная прогулка обернулась кошмаром.
Остановившись, я увидела, как вдали поблескивает между ветками желтая точка – наверняка свет моей мастерской. В свое рабочее пространство я никого не приглашала, это было мое убежище в лесу, за домом. Я построила мастерскую высоко, чтобы видеть окрестности, но главным образом чтобы быть ближе к птицам. Думать о том, почему там горит свет, было некогда – я поспешила к нему.
Я знала, что есть тропка, ведущая к дому, но ее замел снег. Худо-бедно я пробиралась напрямую через лес. Сухие веточки хлестали меня по лицу, но щеки так замерзли, что я не чувствовала боли.
Я была убеждена, что заслужила это испытание. Голова самовольно решила подставить меня и впасть в депрессию? Тогда я накажу свое тело. Вперед! Хотя я с трудом дышала, ноги превратились в две большие ледышки, а легкие углем горели в груди, кипевшая во мне ярость заставляла бежать вперед. Бежать, падать, снова вставать лицом к буре. Вперед! Продолжай! Шагай и не жалуйся!
Наконец я добралась до дома. Фридрих, который уже натягивал сапоги, тут же вскочил.
– Черт возьми, где ты была? Что случилось?
Я не знаю, тепло ли меня так оглушило, но вдруг все потемнело. Как лес февральским вечером.
Спасибо…
Я проснулась от солнечного света. Невозможно было поверить, что накануне нас накрыло самым сильным бураном за всю зиму. Я хотела сесть, но голова так отяжелела, что я не могла даже приподнять ее. Ноги болели как от ожогов, руки распухли, лицо страшно ныло после того, как его отхлестали ветки.
– Как вам спалось?
Медсестра измерила мне пульс, давление, температуру.
В это время в палату вошел Фридрих с двумя чашками кофе.
– Фабьена!
– Почему я здесь?
– Ты пришла домой с окровавленными щеками и потеряла сознание. Я вызвал скорую. Когда тебя привезли сюда, ты говорила…
– Что?
– Что-то странное. Про лес, про выставку. Еще про желтый огонек и Этьена. Абсолютно бессвязно. Они решили оставить тебя под наблюдением.
Я смотрела в окно. Машины были похожи на модельки, которые катают по игрушечным дорожкам. А если жизнь такая и есть на самом деле? Игра? Трудно поверить, что в каждой из этих машин сидит тот, кто каждое утро встает на работу. Одна эта мысль уже нагоняла усталость.
– Фабьена, я не знаю, правильно ли я поступил, но вечером твой бродячий кот ждал ужина перед дверью, я его покормил, а потом решил укрыть от непогоды и запустил в мастерскую. Он тут же свернулся клубком на диване, как у себя дома. Я оставил свет, как ты обычно делаешь.
– Спасибо…
У меня не было сил ничего объяснять. Я повернулась на бок и закрыла глаза. Я была на пределе.
Зонтик
Я хорошо помню, какая была погода, когда я впервые встретила Фридриха. Это случилось рядом с кафе «Thym & Sarriette» у подножия горы. Я ждала Анну на улице под дождем.
– Возьмешь?
Он стоял в дверях и протягивал мне зонт.
– Нет, спасибо, я должна промокнуть.
– Должна?
– Ага! Моя подруга вечно опаздывает, когда мы здесь встречаемся. И я использую каждую возможность напомнить ей, какой это противный недостаток. Если бы она пришла вовремя, я бы не промокла, сидела бы в тепле и ела сэндвич!
Лило все сильнее. Бедняга, похоже, ничего не понимал.
– Но ты и не промокла бы, если бы взяла зонтик…
– Да, но тогда мы бы не разговорились. Я бы тебя поблагодарила, и ты вернулся бы к клиентам. А пока что ты по-прежнему стоишь и протягиваешь мне закрытый зонтик.
Он кивнул, смеясь, и раскрыл зонт.
– На, возьми. Представь, что это букет.
Мне казалось, что я хитрая, но он оказался куда хитрее. Кто же откажется от цветов?
Я стала ходить в это кафе каждый день. Ехала на велосипеде до подножия горы. Садилась за столик в глубине, чтобы удобнее было наблюдать за Фридрихом, который готовил, а иногда и разносил еду по столикам, к огромной радости посетителей. Непонятно, что нравилось людям больше – его акцент или его кухня, но кафе всегда было забито битком.
Я часто встречалась там со своим менеджером, чтобы обсудить возможные места для выставок, но всегда старалась увидеть Фридриха.
– Сядь здесь, так ты его увидишь: вон там, на кухне, в черном джемпере.
– Да, но мы здесь, чтобы говорить о работе, а не о твоем последнем мимолетном увлечении.
– Ну честное слово, Этьен, я столько времени тебе рассказываю о нем!
– Вот именно. Если бы он тобой интересовался, то хотя бы взглянул на тебя.
– Да блин!
– Чего?
– Сиди здесь. Не двигайся.
Я пробралась на кухню в поисках Фридриха. Передо мной возникла официантка.
– Чем могу помочь?
– Могу ли я поговорить с поваром? Я аллергик.
– У него перерыв, он вышел на балкон.
Я знаком попросила Этьена подождать. Издали увидела, как он закатил глаза.
На балконе я заметила Фридриха, он молча улыбался.
– Привет…
Он позвал меня.
– Послушай.
Я не знала, что именно я должна послушать, но подошла. Вдруг я услышала пение птицы. Это было потрясающе.
– Это крапивник. Он где-то тут прячется в подлеске и прыгает с места на место. Я со вчерашнего дня пытаюсь его разглядеть, но, кажется, это совсем маленькая птичка.
Фридрих шептал.
– Там за столиком сидит мой менеджер. Не возлюбленный.
Эти слова я тоже прошептала.
Перешагнуть сплошную
На обратном пути мне казалось, что с тех пор, как я попала в больницу, прошло много месяцев. В палате было четыре пациента, и все спешили выписаться. Все, кроме меня. Мне так нравилось ничего не делать. Когда голова шла кругом, я закрывала глаза. Мне не нужно было думать о еде – все приносили на подносе.