Я остановилась.
– Ты серьезно?
Она улыбнулась и обняла меня. Издалека сцена казалась идеальной: две женщины обнимаются, смеясь, посреди леса, а вокруг носится от радости большая собака соломенного цвета.
Наполнить голову цветами
Я вслушивалась в тишину маяка, сидя в ванне на верхнем этаже мастерской. Уже час моя кожа постепенно сморщивалась, пока я смотрела, как весна, больше похожая на начало зимы, рисовала идеальные звездочки на окне.
Фридрих был в ресторане, готовил нам что-то к ужину; Анна читала внизу. Иногда я слышала, как она разговаривает с Петрушкой, котом, который так и не ушел с маяка с того вечера, когда Фред пустил его укрыться от метели. Они с Вьюгой прекрасно поладили.
Я собиралась добавить горячей воды, когда увидела, как на парковку заезжает Этьен. Дорожка была укрыта снегом, но он затормозил так резко, что пыль и гравий разлетелись облаком вокруг машины. Как раз когда я вытащила пробку из ванной, он без стука ворвался на первый этаж.
Наверное, Анна аж подскочила, поскольку издала крик, от которого я застыла на месте.
– Где она?
– Успокойся! Что случилось?
– Что случилось? Госпожа Фабьена, королева лесов, мадам Депрессия, ни разу не объявилась после того, как я сообщил, что нашел ее отца мертвым. Это что, нормально? Осторожно, Анна, депрессивные, они такие: эгоисты, сосредоточены на себе, чертовы трусы!
Я обмерла, стоя в ванне. Я так себя и чувствовала – чертовой трусихой, потому что оставила Анну разбираться.
– Анна! Ты что, не замечаешь, что тут рядом большой дом, а она заставляет вас ютиться с ней вместе в мастерской? Разуйте глаза!
Он захохотал. Я ненавидела этот смех.
– Этьен, успокойся. Она никого не заставляет, и ты знаешь, что мы сейчас нужны ей.
– А я? Мне никто не нужен, да? Я уже двадцать лет храню эту тайну! Когда я ложусь вечером, я вижу его на веревке. Ты это знаешь? Вы это знаете? Она как отец, бессердечная, ни о ком, кроме себя, не думает! Где она?
У него срывался голос. Анна ответила:
– Она пошла гулять.
Я спустилась и стала за ними, с волос текла вода.
– Тут. Я тут, Этьен.
Они обернулись, и Анна вскрикнула, увидев, что я голая. Этьена это, кажется, не смутило. Мне вдруг стало его жалко. Внезапно я поняла его мучения, страх упасть, все маски, которые он надевал, чтобы призрак моего отца не захватил его.
– Я эгоистка? А как я могла помочь тебе? Вы скрыли от меня правду!
Пока Анна укрывала меня одеялом, Этьен порылся в карманах и швырнул мне в лицо бумажку.
– На. Сейчас поймешь, откуда твои театральные повадки. Ты только посмотри на себя – раздеваешься, чтобы привлечь внимание. Мне тебя попросту жаль. Да, конечно, ты не эгоистка, ты просто шлюха!
Он развернулся и так сильно хлопнул дверью, что Вьюга залаяла.
Мы с Анной замерли, разинув рты. Последнее слово он произнес на полном серьезе.
Я расправила пожелтевший листок.
Фабьена,
Как объяснить тебе?
У меня в голове черная дыра, она затягивает меня. Если с тобой такое случится, посади внутри цветы, пока дыра не разрослась. Затыкай луковицами малейшие ямки. Всегда наполняй голову цветами, Фабьена. Всегда.
Я думал, что я сильнее.
Я ждал слишком долго.
Прости.
Папа
Листок выскользнул у меня из рук вместе с краями одеяла, и я съежилась на полу.
Шок
– Давно она так?
– Два часа.
Я слышала, как Анна и Фридрих разговаривают между собой, но не могла издать ни звука. Я все еще сидела на полу. Волосы почти высохли, Анна снова укрыла меня одеялом. Я чувствовала себя будто в коконе, сжалась в комочек и тихо раскачивалась. Отчасти чтобы закружилась голова, но в основном чтобы утешиться. Вьюга тыкалась в меня носом – тоже просилась под одеяло.
– Я вызываю скорую.
Мне хотелось закричать, что не стоит, что я через несколько секунд встану, но говорить я не могла. И после двух часов, проведенных на полу в такой позе, я не чувствовала ног. Через несколько минут я услышала, как подъезжает скорая, и вспомнила, что, кроме одеяла, на мне ничего нет. Какая разница.
– Фабьена? Меня зовут Габриель. У вас что-то болит?
Я смогла показать на голову. Все затихли. Это была правда: голова болела. Внутри была буря, тревога, паника. Во мне был крик, и он никак не мог вырваться наружу.
– Мне кажется, у нее нервный шок, – предположила Анна.
– Что-то случилось?
– Приезжал друг в приступе ярости. А уходя, он швырнул в нее письмом, которое отец написал ей, перед тем как…
– Перед тем как?..
– Повеситься.
Я услышала, как Фридрих материт Этьена. Фельдшер пытался разобраться в ситуации.
– Погодите. Тут где-то мертвый человек? Где он?
– Нет, это было давно.
– Мы ее забираем, – сказал фельдшер.
Я не хотела, чтобы меня унесли на носилках. Я медленно встала, не разгибая спины, прижимая к себе одеяло, глядя в пол, чтобы не встретиться взглядом с Фредом и Анной. Габриэль открыл двери скорой, и я снова свернулась калачиком на носилках.
Двери закрылись. В машине все молчали, пока я не сказала фельдшеру:
– Мне нужны цветы…
Отпускаете куда, доктор?
Уже десять часов я была в психиатрическом отделении. Дежурный врач сразу оценил мое состояние, и меня отправили на пятый этаж, сказав, что никакие личные вещи не положены. Анна привезла мне немного одежды, бумагу и карандаш, но они остались в мешке где-то на этаже.
Оба раза, когда я ходила в туалет, меня сопровождали и запретили запирать дверь. Несколько минут я дремала, пока медбратья не провели какого-то мужчину в маленький кабинет рядом с туалетом. Его ждал собеседник, и они как будто были хорошо знакомы: видимо, мужчина оказался здесь не впервые.
Я быстро поняла, что Патрик – частый гость на пятом этаже. В тот вечер он пришел в отделение скорой сам.
– Ну как, ты гордишься мной, Джо? Я узнаю признаки обострения. У меня же сейчас обострение, да, Джо?
Джонатан был дежурным соцработником.
– Я тобой горжусь. Мы пробудем здесь столько, сколько тебе нужно, а завтра встретимся с врачом, чтобы решить, нужно ли тебе поменять схему лечения.
– А за кого ты голосовал на последних выборах, Джо?
Патрик постоянно говорил о политике, коррупции и заговорах. Он придумывал, как ворваться на какое-нибудь заседание, перечислял самых влиятельных людей в мире. Говорил, что он жертва заговора и что он перестал открывать занавески в доме, потому что за ним наблюдали. Приходилось его слушать, и это угнетало.
Во мне был лев, который хотел вырваться из грудной клетки и порвать комнату в клочья: сорвать занавески, толкать кровати на колесиках, покрыть бежевые стены черными граффити. Мне хотелось вооружиться кувалдой и разрушить комнату, кричать, пока легкие не опустошатся, так что уже невозможно будет встать.
Как он сумел написать мне это перед смертью? У него в голове была такая ясность? Почему мне не удалось его остановить? Я смотрела в потолок и думала: а бывал ли отец здесь, на пятом этаже? Знала ли мать, что ему так плохо, перед тем как он достиг точки невозврата?
– Фабьена Дюбуа, проходите, вас ожидает доктор Леклер.
Я вошла в маленький кабинет, и мужчина за столом поблагодарил медбрата, который сопровождал меня, жестом предложил сесть. Он уже явно был настроен скептически, а ведь мы еще не обменялись ни словом.
– Я посмотрел вашу карточку. Вы лежали у нас несколько недель назад из-за обморожения. Вы специально потерялись в лесу?
– Нет, я правда заблудилась.
– Заблудились буквально или потерялись в мыслях, в голове?
– Буквально.
– В отчете фельдшера скорой написано, что вас привезли в состоянии нервного потрясения. Я в затруднении, мадам Дюбуа, потому что вы попросили у сотрудника скорой букет цветов. У вас уже были психотические состояния?
– Букет? Нет, я сказала «цветы». У меня был шок, но голову я не теряла.
Он смотрел на меня, поглаживая подбородок.
– Я прочитал, что у вас депрессия. Вам кто-то помогает?
– Я хожу к психологу, когда дорога не заснежена.
– Дорога?..
– Заснежена. Завалена снегом. В последний раз психолог не смогла приехать, потому что была метель.
– Ясно. Вы всегда отвечаете в такой пассивно-агрессивной манере?
Я пожала плечами и понадеялась, что он не ждет более развернутых ответов.
– Послушайте, ваша вчерашняя реакция вполне естественна, внезапная смерть близкого человека всегда вызывает потрясение. Вы, наверное, заметили, что на пятом этаже заняты все койки, больница на пределе своих возможностей. Мне кажется, что у вас есть хорошая психологическая помощь, и я не боюсь отпускать вас домой. Сейчас я оформлю вам выписку.
Мне хотелось спросить его, куда и откуда он меня отпускает. От чего, от кого вы меня отпускаете, доктор Леклер? От меня? От колеса непрерывных мыслей? От моей жизни?
Как только я вышла из кабинета и медбрату сообщили, что я больше не пациентка, я получила право свободно ходить по этажу. Я даже могла бы запереться в туалете с вещами, которые принесла мне Анна. Я двигалась, но все во мне онемело от боли.
Я думала, что давно пережила утрату, но меня заставили нырнуть в горе с головой. Этьен с матерью сами дали мне лопату, чтобы я все глубже копала яму, из которой хотела выбраться. Я должна была сопротивляться, я должна была выбраться на поверхность. Я не знала, за что на них злиться: что все эти годы скрывали от меня правду или что рассказали ее как раз тогда, когда я пыталась выкарабкаться.
Выйдя из лифта, я увидела Фреда – он стоял, прислонившись к противоположной стене коридора.
– Давно ты тут?
– На пятый этаж пускают только в часы посещений. Я решил, что буду ждать у лифта, пока двери не откроются и я не увижу самое прекрасное лицо.
Всего пара нежных слов и вот он, цветок, которого я так ждала. Он обнял меня за шею.