атив» кислотного темно-зеленого цвета, которая светилась в темноте. На секунду у меня возникло желание броситься к нему и утащить оттуда, отчитывая по дороге, типа «Не отпирайся, я все видела». Но лотом вспомнила, чем сама занималась меньше часа назад, и подумала: «Подлая лицемерка». I
Лиам пришел за мной на пляж. Как хорошо и спокойно мне стало, когда он подошел сзади и схватил меня в охапку. Словами не передать.
Я повернулась к нему лицом и прижалась. Он наклонился ко мне, и после всего того молчания, которое длилось вечность, мы поцеловались, как в кино со счастливым концом, — в лунном свете на берегу океана. Сердце билось так часто, что даже не знаю, как я смогла выдержать такой долгий поцелуй. И было непонятно, по-настоящему у нас это или нет, когда мы снова увидимся, почему мы не хотели говорить об ЭТОМ о НАС, о чем бы то ни было.
А может, этот поцелуй и вовсе не из кино со счастливым концом.
Ведь несмотря на то, что он нежно гладил мои волосы и позволял прижиматься лицом к его шее, все же, когда он поцеловал меня в последний раз перед тем, как вернуться к машине, мне показалось, что этот последний поцелуй на пляже был прощальным.
Я подождала несколько минут, пока не услышала, как «фолькс» трогается с места, и только тогда пошла к дому. Когда я зашла внутрь, Кэш залаял на меня, как на незнакомца. Я наклонилась, чтобы поднять его за лапы, умирая от желания приласкать его, но он не хотел меня признавать. Он обнюхал меня, а затем спрятался в угол и осуждающе смотрел на меня оттуда.
Папа поднял глаза от компьютера, посмотрел сначала на крашеные волосы, затем оглядел скелетообразную фигуру поп-принцессы.
— Господи помилуй, — сказал он, — я едва тебя узнал.
Когда я видела свое отражение в больших зеркалах на ежедневных двухчасовых репетициях в танцклассе, то иногда сама себя не узнавала: выпирающие ребра над втянувшимся животом, впалые щеки и выступающие скулы. Папа не встал мне навстречу, чтобы обнять и поцеловать.
— Я думал, ты приедешь завтра.
— Планы поменялись.
Приятно снова видеть тебя, папа.
Мама выскочила взволнованная на лестницу.
— На кого лаял Кэш?
Она остановилась на последних ступеньках лестницы и бросила на меня изучающий взгляд.
— Уандер, какая неожиданность! Ты какая-то… другая!
Мам, ты даже не представляешь насколько.
Чарльз зашел в дом прямо за мной. Кто-то, очевидно, попрыскал какими-то духами из местного магазина перед тем, как он пошел домой. Ну и запах. Ну-ка, ну-ка, вы только посмотрите, как он подрос — сантиметров на десять. А этот пушок у него на подбородке и крестики-серьги, свисающие из-под кислотной шапки-»презерватива». Даже «Здрасьте» не сказал. Чарльз критически осмотрел меня с ног до головы и вынес приговор:
— Ты выглядишь неестественно.
Своими «говнодавами» он чуть не прошелся по моим босым ногам, когда стремительно рванул мимо, минуя маму на лестнице, и скрылся в своей комнате, хлопнув дверью.
Когда я зашла в свою комнату и включила ночник, в окне соседнего дома я увидела Генри, — волосы у него теперь были намного короче, чем раньше, по-моему. Он сидел за компьютером в полуосвещенной комнате. Ну наконец-то хоть один человек будет рад мне! В какой-то момент я даже надеялась, что Оперный человек сейчас устроит представление, но Генри просто очень удивился, увидев меня в окне. А затем опустил шторы. Я предпочитала думать, что он смотрел порнушку на компьютере и не хотел, чтобы я видела, но, скорее всего, сосед продемонстрировал свое «фи».
Добро пожаловать домой, Уандер.
ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ
Дома и стены помогают. Слава богу, я могла отдохнуть пару деньков!
На следующее утро мне все еще было не по себе после вчерашнего. Мама с папой ждали меня на кухне.
— Уже полдень, — сказал папа. — Надеюсь, в твоей фирме звукозаписи никто не против, что ты спишь до полудня.
Вот теперь ты меня точно разбудил и разозлил.
— Знаешь, папа, они заставляют меня вставать каждое утро в шесть часов и гонят на разминку, а потом у меня обычно двенадцатичасовой рабочий день, если не дольше, полный всяких достающих мелочей типа занятий по вокалу и репетиций, и выступлений на телевидении, и интервью, и фотосессий». Это называется «работа». По крайней мере, хоть у кого-то в этой семье она есть.
Удар ниже пояса, я знаю. Я посмотрела по сторонам и увидела новую стиральную машину и сушилку, отремонтированный потолок в гостиной, новые оконные рамы — все это было куплено и починено на деньги, заработанные мной, так что я не собиралась выслушивать всякую фигню от папочки.
Отец нанес ответный удар.
— Вчера были экзамены. Ты даже не позаботилась о том, чтобы сообщить мне, что не собираешься писать тест! Ты что, планируешь петь и плясать всю жизнь? И как долго продлится такая жизнь?
— Прекратите оба! — сказала мама, встав из-за стола. По ее лицу было видно, что она едва сдерживает слезы. Она повернулась к отцу: — По-моему, мы договорились не начинать все сначала. Уандер сдаст экзамены, когда будет время подготовиться.
Сейчас у нее дела идут как нельзя лучше, и она не нуждается в наших советах. Скажи спасибо, что она не уподобилась Кайле и не стала официально отказываться от родительской опеки. Ты только взгляни на Уандер, — она сама прекрасно справляется, может, даже лучше, чем когда мы рядом. — В ее глазах стояли слезы, когда она повернулась ко мне: — Уандер, сделать тебе яичницу?
Я подошла и обняла ее.
— Нет, спасибо, мам. Я только что съела диетический батончик.
— Вот видишь, — запричитала мама, — я тебе не нужна.
— Вообще-то, мам, я ничего не имею против яичницы, но мне надо сократить потребление пищи, чтобы сжечь калории, набранные вчера.
Я пригладила ей волосы. Отец сидел за столом, качая головой, и старался не смотреть на меня.
— Чарльз! — закричала мама. — Спустись сюда сейчас, пожалуйста.
Пока Чарльз спускался, налила чуть остывшего кофе и добавила сахарозаменителя (что, пятьдесят калорий?).
— Ну что? — проворчал он.
— Садись, — сказал папа. — Мы с мамой хотим кое-что с вами обсудить.
— А где Лаки? — вылетело у меня автоматически прежде, чем я поняла, что сказала.
Родители последний раз устраивали семейный совет задолго до того, как ее не стало. — Простите, — пробормотала я.
Повисла тягостная тишина. Потом папа сказал: — Мы ждали, пока Уандер вернется домой, чтобы сообщить вам троим, прошу прощения, вам двоим вместе. Нелегко об этом говорить, поэтому я выложу все сразу. Мы с мамой решили развестись.
Если мама с папой ожидали, что мы начнем хныкать и кричать «Нет, только не это!», то они ошибались.
— Давно пора, — заявил Чарльз, — на вас жалко смотреть.
— Значит, мы уедем из Девон порта? — с надеждой спросила я.
— Нет, — ответила мама. — Папа останется здесь.
— Я тоже остаюсь. — Чарльз посмотрел на меня. — Мне здесь нравится. Извини.
Мама продолжила:
— Я подыскиваю работу в Бостоне. Когда устроюсь, куплю там квартиру. Чарльз, я так понимаю, что ты останешься здесь, но я надеюсь, ты будешь проводить выходные и каникулы со мной в Бостоне.
— Ага, — бросил Чарльз, — это было бы классно.
Папа закончил разговор следующим:
— Мы поживем вместе, пока мама не найдет работу и не сможет переехать.
— Ты можешь поехать со мной в турне, мам, — сказала я.
— Нет, Уандер. Но спасибо, что предложила. Позволив тебе заняться этой карьерой, я открыла ящик Пандоры. Жалею, что подтолкнула тебя к этому, но теперь, когда поезд разогнался, незачем его останавливать. И я не хочу быть мамой известной певицы, кочующей по стране в автобусе. Я хочу вернуться в Бостон, записаться к психологу и начать жизнь сначала.
Я не стала предлагать дважды, хотя подозревала, что маме понравилось бы, если бы я снова попросила ее поехать со мной. Сообщение о том, что мама планирует переехать в Бостон, было самым разумным из того, что я слышала от нее за последние годы.
Вот и все. Браку моих родителей пришел конец.
ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ
После семейного совета я пошла в свою комнату. Уселась на подоконник и стала смотреть на океан. Мне было тоскливо из-за развода родителей, а потом стало еще тоскливее оттого, что я, вероятно, была довольно-таки поверхностной девицей, раз меня больше огорчало расставание с Лиамом, чем разрыв родителей.
Почему он мне не звонит? Может, потому, что я вчера вела себя как шлюха? Чем я тогда думала, когда допустила, чтобы это произошло?
Звонок мобильника был включен на полную громкость, и я везде носила телефон с собой в кармане джинсов. И все же я ежечасно проверяла голосовую почту, даже несмотря на то, что огонек, извещающий о новом сообщении, не загорался. Так что пропустить звонок не было никакой возможности.
Я как раз надевала кроссовки, собираясь на пробежку по пляжу — расплата за вчерашний рулет из омара и жареную картошку (а еще за пачку печенья, которую я приговорила вчера в своей комнате) и вместо репетиций в танцклассе, — когда ко мне зашел Чарльз. К руке брата прилипла хорошенькая девочка, косящая под хиппи. У нее были длинные красивые светлые волосы и миниатюрная фигурка под тонким нарядом, похожим на индийское сари. У моего младшего братика есть девушка!
— Эми, познакомься, это моя сестра. Уандер, это Эми. Эми, это Уандер.
— Приветик, — Эми подняла свободную руку, приветствуя меня. — Я как бы тебя по телику видела, такая вот фишка. В жизни ты совсем другая, как бы… больше, что ли, ну и сама тоже.
Спасибо за комплимент, Эми. Я надела грузики (по полкило на каждую ногу) и туго завязала шнурки на кроссовках.
— Мы собираемся в «ДК». Пойдешь с нами?
Мне надо побегать, но я пройдусь с вами немного.
Я спустилась с ними вниз, и мы вышли из дома. Уже на улице Чарльз спросил:
— Ну, так что думаешь о решении предков? Давно пора, верно? Знаешь, они спали в разных комнатах с тех пор, как мама вернулась из Нью-Йорка.