Машина поехала дальше. Когда я пришёл в себя, энергия больше не вызывалась. Никак! Я подумал, что нужно беречь силы. Рано или поздно похитители меня достанут из багажника. И вот тогда предстоит быть сильным и ловким. Я решил, что найду способ сбежать. И умирать — точно не собирался.
После долгого движения машина остановилась. Я услышал звук открывающегося замка. Начал дёргаться, но тут же получил сильный удар в область верхней трети предплечья. И в этот момент ко мне пришло осознание, кто же стоит за этим похищением…
— Не дёргайся, — рявкнул чей-то басок. — Ещё одна выходка — и тут же в ухо получишь.
— Где я? — спросил.
— В Её Величества центральном полицейском участке, — ответил басок. — Я сейчас освобожу тебе лицо. А ты — выбирайся из багажника. И чтоб без глупостей!
С этими словами он сдёрнул с меня маску. Было темно. Я увидел над собою потолок. Кажется, мы были на подземной стоянке. Возле багажника стоял и улыбался крепкий мужичок среднего роста. Возле него был тот самый долговязый тип. Полицейские! Ну, эти хотя бы не убьют.
— Чего смотришь? — буркнул коренастый. — Вылезай давай.
— Соловьёв, ты его зачем ударил? — недовольно спросил длинный. — Смотри, у него кровь на голове.
— Я его не бил, — буркнул Соловьёв. — Наверно, сам себя.
Крови я видеть не мог, но висок знатно саднило. Должно быть, из-за резкой остановки я и ударился! Мною овладела злость. Меня, честного врача, задержали вот так! Словно убийцу. Потом я вспомнил, что в убийстве меня и обвинял тот самый следователь. Как его звали? Вроде бы Фёдор Михайлович.
— Вылезай! — рявкнул Соловьёв. — Чего смотришь?
— Ему надо помочь, — вздохнул Мичман и потянулся ко мне своими длинными руками.
— Нет! — остановил его второй. — Два месяца от нас бегал! Пусть теперь сам вылезает.
Выбраться из багажника с руками, закованными в браслеты, оказалось непросто. С большим трудом, перекатившись на животе, я смог выползти. Руки тут же подняли вверх. Так, что я уткнулся лицом в собственные колени. Жилы заныли и предупредили, что ткани — не резиновые. Могут и порваться.
— Больно! — крикнул я.
— Это ещё что, — хохотнул Соловьёв. Я его по голосу узнал.
— Господин Иванов велел его в экзекуторскую сначала отвести… — вздохнул Марек.
— Ну так повели, — буркнул Соловьёв.
— Ненавижу экзекуции… Давай ты его сам отведёшь? — попросил долговязый коп.
— Ещё чего! — возмутился коренастый. — Не для того я месяц в засаде сидел… Чтобы он сейчас куда-нибудь сбежал. Повели!
Что ещё за экзекуторская? Осмотреться по сторонам мне никто не позволил. В такой же неудобной позе меня и вели вперёд. Открывались металлические двери, лязгали замки. Но это я не столько видел, сколько слышал. Мимо меня прошло множество ног, носивших форменные брюки. Наконец, мы упёрлись в дверь, обитую войлоком.
— Разогни его, — попросил Марек.
— Это ещё почему? — возмутился Соловьёв. — Мы всех беглецов так водим!
— Ну пожалуйста.
Коренастый коп резким движением выпрямил моё туловище. И теперь взвыла поясница! Вот уж вызов для здоровья. Нажал на кнопку возле двери, обитой войлоком. Она открылась.
— Я снаружи подожду, — сказал Марек.
— Внутрь! — рявкнул Соловьёв.
Да что тут происходит? Мы зашли в странное помещение. Оно было полностью отделано то ли мрамором, то ли крупной плиткой. Я в этом не разбираюсь. По центру стояла лавка. Рядом на кожаном кресле сидел лысый мужчина. На вид ему было лет пятьдесят, не меньше. Он отложил в сторону книгу с названием «Поэтический марафон».
— Фамилия, — сказал он вместо приветствия.
— Эээ… Семён, — сказал Соловьёв. — Как его.
— Фамилия, — бесцветным голосом повторил лысый мужчина.
— Семён Частный, — помог Марек. — Бродяжничество. Постановление должно быть августовским.
Я по-прежнему не понимал, что происходит. Лысый надел кожаный фартук, взял папку бумаг со своего стола. Принялся их неспешно перебирать, шёпотом проговаривая фамилии. Потом обернулся на нас.
— Чего стали? — произнёс он. — Укладывайте!
— Ложись! — потребовал Соловьёв и показал на металлическую лавку.
— Ну уж нет, — ответил я. — Пока не покажете мне документы и не зачитаете права…
— Я говорю — укладывайте, — повторил лысый. — Вы бы объяснили нашему мальчику, что за сопротивление я могу удары не зачесть?
— Удары? — спросил я, чувствуя, как внутри всё холодеет. — Какие ещё удары.
Лысый мужчина медленно провёл пальцем по строчкам постановления, будто читал стихи. Затем поднял на меня безжизненные глаза — точь-в-точь как патологоанатом перед вскрытием. Взглянул мне в глаза. Прямо в душу.
— Наручники снимите, — сказал он. — Надобно его от рубашки и кофты освободить. Снимайте сами, молодой человек. Ибо ежели мы порвём — ни один портной за ремонт не возьмётся.
По непонятной причине я подчинился. Размял затёкшие руки, снял свитер и рубашку. Аккуратно положил на лавку.
— Прилягте, — повторил он.
В руках у экзекутора появилась огромная плётка. Толщина её была просто фантастической! Я открыл рот, чтобы потребовать объяснений, но коренастый коп подсёк мне ногу. А потом — ловко уложил на лавку.
— Раз! — сказал экзекутор.
Я услышал звук, как плеть рассекает воздух. А потом — ощутил мощнейший удар по спине. Так, словно кожу обожгли огнём.
Глава 32. Экзекуция
Я понял, почему помещение изнутри было обито войлоком. Крики несчастных, которых избивают плетями — не то, что хочешь услышать. Мне прилетело ровно пять ударов. Каждый сопровождался свистом и отвратительным звуком повреждаемой плоти. Дикость! Варварство!
У меня было ощущение, что всё это происходит не со мной. Я представлял анатомический атлас, буквально видел те области, куда пришлись жёсткие удары. От боли вертел головой и поначалу пытался вырваться, но… Марек крепко держал меня за правую руку и стыдливо смотрел в другую сторону. А Соколов — сжимал левую и улыбался.
— Ну как? — спросил он в перерыве между третьим и четвёртым. — Печёт?
Садист! От боли я не смог ответить ничего. На ладонях выступил пот. Я чувствовал, что теряю сознание. Но блаженного забытья так и не наступило. После пятого удара полицейские меня отпустили. Я тихо стонал от боли. Мне внезапно стало холодно, по телу шли судороги. Болевой шок.
Экзекутор отошёл вглубь помещения, аккуратно сложил толстую плеть в какую-то бадью. Снял фартук, стёр полотенцем пот со лба. Оглянулся на меня. Подошёл к столу. Стало так тихо, что я слышал, как он пишет ручкой в постановлении. Вдруг он начал декламировать стихи воодушевлённым голосом:
— Работа палача,
Профессия врача.
И тот, и тот — с плеча…
— И как вы только в экзекуции работаете? — перебил его Марек. Я заметил, что у него руки дрожат. — Крики эти… Боль. Терпеть ненавижу!
— Ко всему привыкаешь, — сладострастным голосом сказал лысый. — Работа гадкая, но кто её делать будет? Все боятся ручки замарать. Кстати, ты же вроде карманников ловил? Их должны были пороть…
— Там экзекутор к лавке привязывал, — объяснил долговязый полицейский. — Можно было выходить.
— Дикость, — возмутился лысый. — Против инструкций. Нет, телесные наказания проводятся в составе комиссии из трёх человек. Буква закона!
— Никак не привыкну я, — вздохнул Марек. — Не моё это. Не моё.
Соловьёв смотрел на меня сверху и облизывался. Было ощущение, что он хотел добавить. И что я ему сделал? В первый раз вижу этого человека! Хотя, постойте-ка… Кажется, он был в ресторане. Когда мне довелось бороться с асфиксией и её последствиями. Неужели он так обиделся?
— Подойдите сюда, судари, да распишитесь, — потребовал экзекутор. — Пять ударов. Как в аптеке.
— Я бы ещё добавил, — оскалился Соловьёв. — Беглецу. Тварёнышу этому!
— Всё должно быть строго по закону, — осадил его лысый. — Инструкции писаны для соблюдения. Пять — значит, пять.
После мощнейших ударов плетью я даже не мог подняться с лавки. Боль была адской. Кожа горела огнём. Больше всего я опасался, что сильно повреждены кожные покровы. На спине они заживают очень долго и болезненно. По крайней мере, никто не требовал от меня подняться.
А потому — я просто лежал. Что дальше-то будет? Каторга? Вот попал, так попал… Раздался сигнал. Экзекутор нажал на кнопку — мы услышали звук открывающегося электрозамка. Раздался цокот каблуков, и я поднял голову. Ко мне шла женщина в белом халате. В руке у неё был чемоданчик.
— Ну и шо тут? — спросила она, бросив взгляд. — Пфу, нормалёк. Как в аптэке!
— Обработайте, — прошептал я непослушным языком. — Инфекция ведь…
— Ты гляди яки граматный! — возмутилась она. — Обработце… Заживе, як на собаке. Не бачу беды.
— Он врачом работал, — подал голос Марек. — Он должен понимать в этом. Раны выглядят, скажем так… Пугающе.
— Яки граматные все стали! — возмутилась женщина.
Однако же, она открыла свой чемодан, достала пузырёк с йодом и стала капать его на вату. В следующие несколько секунд боль стала ещё сильнее. Эта дамочка, оценив площадь поражения, принялась капать йод непосредственно на рану. Мало того, что это неэффективно, так ещё и чрезвычайно болезненно! Да и кожные покровы получат дополнительные повреждения.
— Ааа! — заорал я. — Ааа!
— Не хочешь ли в экзекуторы, госпожа доктор? — распевным голосом спросил лысый. — Гляди, как у тебя получается.
— Да заткны ты ужо свой тапок! — возмутилась врач. — Я затуркана вже!
Вторая часть экзекуции закончилась. Несмотря на мои настойчивые просьбы наложить повязку или хотя бы пластырь, врач отказала. Нечего, мол, разбазаривать государственные ресурсы. Марек помог мне подняться с лавки и надеть рубашку.
Экзекутор потребовал расписаться, что я не имею претензий по поводу количества и силы ударов. Удивительный мир! Может, в другой раз я должен сам себя выпороть? Дрожащей рукой поставил подпись. То, что меня действительно удивляло — это будничность происх