Лермонтов и Гаршин подобострастно рассмеялись. Следователь сцепил руки и посмотрел мне прямо в глаза. Вот, значит, в чём причина их недовольства. Можно подумать, на моём месте они бы не стали убегать! Пауза была просто театральной. Наконец, следователь продолжил:
— Рассказывай, что ещё натворил. Времени у меня мало.
— Ничего, — пожал я плечами. — О прошлой жизни ничего не помню. Мне кажется, я работал врачом.
Полицейские переглянулись между собой.
— Фамилия Частный тебе что-нибудь говорит? — спросил следователь.
— Нет, — честно признался я.
— Бобруйск?
— Ну, знаю такой город, — пожал я плечами.
Правда в том, что про Бобруйск я знал только мем. «В Бобруйск, животное!» Никогда не понимал его, если честно. Кажется, Бобруйск — это где-то в Белоруссии. Или в России?
— Хочешь узнать, кто ты и что ты? — спросил следователь.
— Да, если можно, — кивнул я. — Только мне бы попить.
— Попить? — воскликнул следователь.
— Да, — сказал я. — Два дня не пил.
Фёдор улыбнулся. Посмотрел на своих подчинённых. Тут я убедился в мысли, что это из-за него мне организовали лечебное голодание. Вот ведь, злопамятный какой!
— Ладно, — махнул он рукой, — снимите наручники. Так вот, слушай, Семён Частный. Тебе двадцать девять лет. И происходишь ты из обычной городской семьи. Учился ты не на врача, а на коновала. Ветеринара, если говорить по-простому. И характеризовали тебя как студента со средними способностями.
Я взял графин и налил стакан. Выпил. После долгой жажды или голода крайне важно соблюдать умеренность. Иначе может стать хуже. Но как её соблюдать, если пить хочется сильно?
— Можно я ещё печенье возьму? — попросил я.
— Господи, сама непосредственность! — всплеснул руками Фёдор. — Ну как на такого можно серчать? Бери. Я такую гадость и не ем. Так вот, Семён. Четыре года тому назад, когда ты уже заканчивал свою учёбу, у тебя завязались отношения. С Анастасией Румышкиной, помнишь такую?
Он посмотрел мне в глаза пристально. Буквально буравил. Мне почему-то стало смешно. Вот кто совершал все эти ошибки прошлого? Кто же натворил всё это — я или тот, чьё тело теперь моё? И кто должен за это всё отвечать?
— Не помню ничего, — ответил я. — Мне казалось, что я — доктор. А коновал — это ветеринарный врач?
— Дослушай, бродяга, — потребовал следователь. — Вся семья Румышкиных была против ваших отношений. Однако же, ты их не прекратил… Но семья, однако же, оказалась с крепкими убеждениями. И посчитала вашу любовную связь — позором. И вот тут ты повёл себя, как трус.
— Как?
— Сбежал, — ответил Фёдор. — Подался в Москву. Поначалу у тебя даже была регистрация и договор найма койки. Но жизнь в большом городе не задалась…
— Не помню, — пожал я плечами. — Ничего. Простите.
— Ты погружался всё глубже и глубже на дно, — продолжал свою речь следователь. — А последний год и вовсе обретал на свалке… Где и произошёл досадный инцидент.
Мы помолчали. Я доедал уже третье печенье. Возможно, это казалось невежливым, но мне было наплевать. Полицейские с красивыми фамилиями хмурились, а Иванов буквально буравил меня взглядом.
— Не помню, чтобы я совершал какие-то преступления… — решил схитрить я. — Или я ошибаюсь?
— За тобою по следу шёл Иван Иванович Румышкин, — продолжал следователь. — Брат Анастасии. Той самой, из обедневших дворян. Таких, что не могут позволить себе частного сыщика. Он дал себе клятву чести найти тебя! И искал, искал… Кстати, регулярно отмечался в полицейском отделении. Он искал тебя, что называется, оперативным методом. Сам устраивался на работу в места, куда приличные люди не захаживают.
Очередное печенье в горло не полезло. Иван Иванович! А вот этого я помню. Неужели Семён так боялся здоровяка, что предпочёл жизнь бомжа вместо возвращения домой? Да уж… Мимо внимания следователя не прошло моё замешательство. Более того, мне стало понятно, что он режиссировал всю эту постановку.
— Странное дело, — с притворной усмешкой сказал Фёдор. — Иван исчез ровно в тот день, когда на базаре появился ты.
Я неопределённо пожал плечами. Отложил печенье. Следователь брезгливо придвинул ко мне всю вазочку.
— Ты его видел? — спросил он.
— Да.
— Вы разговаривали?
— Даже дрались, — сказал я. — Он получил по лицу. И ушёл. Больше ко мне не приставал.
Иванов оживился.
— Кто бы свидетелем вашей драки?
— Охранник из гостевого дома, — объяснил я. — Он потребовал от Ивана уйти. И тот ушёл.
Следователь призадумался. Он смотрел на меня с прищуром. Я буквально физически ощущал его вопросы. Очень странный допрос.
— Как зовут охранника? Сможешь опознать?
— Имя не помню, — соврал я. — Опознать — точно нет. Они все на одно лицо. Я готов поклясться, что не имею никакого отношения к исчезновению Ивана.
— А вот у меня другое видение, — произнёс следователь. — Ты разделался со своим обидчиком. И после — вернулся к нормальной жизни. Постригся. Побрился. Нашёл работу по специальности.
Мы помолчали. Он явно ждал ответа.
— Нет, — сказал я. — Иван действительно что-то говорил про сестру. Но я клянусь, я не помню ничего из той жизни. Ничего. Только как людей лечить!
Фёдор поднялся. Прошёлся по кабинету. Должно быть, он размышлял о том, стоит ли давать ход событиям об исчезновении Ивана. Возможно, анализировал мои показания.
— Ладно, — сказал он, вновь присев в своё роскошное кресло. — Давай вернёмся к открытому делу. По поводу драки с тем несчастным сердечником с тебя претензии сняты. Врачи подтвердили естественную смерть.
Я выдохнул. Улыбнулся. Ну вот он, шанс начать новую жизнь!
— Значит, я свободен? — спросил я.
— Не совсем, — покачал головой Фёдор. — Вернее, совсем нет. Остаётся ещё побег. Двойной побег из заключения.
Он долго смотрел за моей реакцией. Я поник.
— За побег высочайшим повелением министра Муравьёва… Ты освобождён от наказания. Сия милость проявлена за смелость, которую ты продемонстрировал при спасении Голицына. Ежели бы ты не сбежал из «Республики», мог бы и медаль получить. А так…
— Освобождён?
Я просиял. Ещё минус одна проблема. Ну и зачем я бежал? Чтобы спину плетьми исхлестали?
— Да, — подтвердил Иванов. — За бродяжничество наказание ты понёс… Правда, вижу, что экзекутор не проявил должного рвения. Ты не похож на человека, которому спину исполосовали…
— У меня склонность к высокой регенерации, — зачем-то сказал я. Следователь посмотрел на меня с подозрением.
— К несчастью, с господином Голицыным произошла трагическая ситуация… — продолжил он. — Читал в газетах?
— Некогда мне было читать.
— Напрасно, — усмехнулся следователь. — Надо время находить.
— Я бы хотел вернуться на рынок, — перебил его я. — Работа, пациенты. Вы не представляете, в каких условиях там лечат людей!
— Увы, тебе придётся задержаться, — сказал Иванов. — Дело в твоей амнезии. Согласно нашей инструкции, я обязан назначить комиссионное обследование. А заодно…
— Что заодно?
— Заодно тебя проверят на причастность к другим преступлениям.
Я поник. Но, наверное, у этого офицера сохранялась какая-то эмпатия к окружающим.
— К тому же, лавочку господина Вагина мы разогнали, — сказал следователь. — Не для того императрица простила его, чтобы он под своим крылом спасал беглецов.
— Он ничего не знал! — воскликнул я.
— Рассказывай глупцам своим басни, — буркнул Фёдор. — Этот рынок — сущая беда на теле Москвы. Его давным-давно нужно разогнать. К чёрту на рога!.
— Нормальный рынок, — пожал я плечами.
— Известно ли тебе, что власть полиции там весьма формальна? — с наездом спросил следователь. — Да если бы не находчивость Марека, нам бы пришлось прорываться туда с кавалерией! Будь моя воля, я бы и весь этот рынок разогнал. С землёй сровнял.
— А его обитатели?
— Пусть возвращаются по домам, — сказал он. — И развивают свои земли. А не то место, где мои предки столетиями трудились…
Слушать дальше этот высокопарный бред мне не хотелось. Тут дворяне, получается все — шовинисты? Долго вспоминал это красивое слово. Внезапно раздался звонок. Да-да, такой, знаете ли, восьмибитный. Фёдор достал из кармана… Сотовый телефон!
Глава 36. Сумасшедший дом
Я ощутил, как у меня кружится голова. Сотовый телефон? На миг я подумал, что всё вокруг — театр. Был такой фильм, «Шоу Трумана». Все о нём говорят, цитируют, а я ни разу до конца не досмотрел. Так вот, там вокруг Трумана развернули гигантское реалити-шоу… Он и на работу ходил, и с друзьями общался, но не знал, что вокруг — одни актёры.
Потом я вспомнил свой первый день в империи. Точно, мужик очень сильно смеялся, когда я потребовал вернуть мне телефон. Может, тут ещё и компьютеры есть? Жаль, что я не учился на технаря. Так бы мог запатентовать что-нибудь вроде беспроводной связи… Стать миллионером.
Восьмибитный звонок мобильника возвращал куда-то в детство. Я ведь родился, когда уже были такие гаджеты, а для моих родителей, наверно, это в своём время был космос. Телефон следователя до боли напоминал Nokia 3310. Маленький и очень выносливый аппарат. В далёком детстве мне давали поиграть с таким… Даже после швыряния в стены на телефоне запускалась игра «змейка».
— Здравия желаю, господин Цискаридзе, — отчеканил Фёдор в свою микроскопическую трубку. — Так точно, веду допрос… Того самого, да. Хорошо, можно и прервать.
Мне показалось, что Иванов нечасто держал в руках этот гаджет. Он некоторое время смотрел на экран, а потом — неловким движением, оттопыренным пальцем нажал на кнопку. Положил аппарат в коробочку, а её — во внутренний карман. Как старый дед, ей-богу! От следователя не ушло удивление, с которым я взирал на его прибор.
— Что, не видал никогда такого чуда? — усмехнулся он, издалека показывая коробочку. — Да про это все знают! Русская разработка. Стоит как хороший автомобиль. Тот же телефон, но без проводов и диска.