Оружия, даже дубинок, у персонала я не заметил. Эх, а я хотел вернуться на рынок! После переодевания в палате у меня забрали «гражданскую» одежду. В этом определённо был плюс, ибо рубашка уже совсем выпачкалась. Медицинский работник явно не был рад моему приезду. Он нетерпеливо ждал, пока я разденусь.
— Ещё бы в три часа ночи привезли! — шёпотом возмущался санитар. — Выспаться не дадут!
Матерясь, он выдал мне вещи, которые вполне могли бы сойти за спецодежду на каком-нибудь производстве. Плотные штаны, майка, рубашка, куртка. Какие-то нелепые ботинки-тапки на липучках. Зато — пришлось отдать и часы, и монеты. Никакого акта, разумеется, не составили. И я опять остался с пустыми руками…
Стараясь не думать о плохом, лёг на кровать. Я ощутил ортопедический матрас всем телом. Спать на таком — одно удовольствие. Вновь никакого умывания, никакой гигиены полости рта. Не прошло и минуты, как я отключился. Видимо, от нервов и переживаний мозг хотел получить отдых. Вновь увидел странный сон.
Большое поле. Я ощущал его так явственно, что чувствовал ароматы трав и цветов. В центре огромного круга стоял человек в серых одеяниях, с посохом. Но выглядел он… Современно, что ли? Мне показалось, что я его знал. Неспешно двинулся к нему навстречу, приблизился и заглянул в лицо. Увидел лукавые глаза. Уголки губ чуть приподняты, словно он хотел улыбнуться. Человек смотрел на меня, словно оценивал. И молчал.
— Я хочу понять, — внезапно произнёс я. И голос был мой — того Лёши, что остался в 2022-м году.
— Терпение, — ответил он. — Ты почти готов.
— Да когда же? — прокричал я. — Сколько можно ждать?! Я готов! Я — готов!
— С чем ты пришёл ко мне? Что у тебя в руке?
Я посмотрел вниз. В руке я сжимал… Револьвер. Он красиво блестел на солнце. Причём я даже знал, как извлечь барабан. Нажал на кнопку, выдвинул его. Один патрон. Для кого, интересно?
— Почему здесь один патрон? — спросил я. — Чтобы мне застрелиться?
— Нет, — ответил человек с посохом. — Это слишком просто. А тебе нужно уничтожить врага. Но будь осторожен! Всего один патрон. Если промахнёшься, придётся начать всё с начала.
— А кто враг? — спросил я. — Вы? Или следователь? Или кто-то ещё?
Но человек не ответил ничего, а лишь взмахнул посохом. Ударил о центр круга. И я вновь перенёсся к краю. Вновь ощутил аромат трав. Револьвер так и лежал в моей руке. Он вселял в меня спокойствие и уверенность. Направил дуло на несговорчивого человека. Тот лишь улыбнулся. Я опустил пистолет. Возвращаться к несносному старику я не стал — проснулся.
— Новенький, — услышал я чей-то писклявый голос. — Опять новенький. Я тебе говорю, Гаврик: их сюда нарочно подселяют. Чтобы мы не могли ничего в тайне хранить. И заметь: за этот год — уже третий новенький.
— Да заткнись ты, Грязнов! — басом рявкнул на него другой мужик. — Такой же псих, как и мы… Эй, мужичок! У тебя какой диагноз?
Я сел на кровати. Палата была совсем небольшой, но отделка внушала уважение. Вчера, в темноте, я ничего не рассмотрел. А сегодня почти залюбовался. На полу — паркет, покрытый толстым слоем лака. На стенах — какие-то плиты, похожие на соты. На окнах — шторы, аккуратный рукомойник.
Всюду — неброские, спокойные тона. Деревянные кровати, небольшой столик. Я заметил, что у всех предметов были скруглённые края. Лечебница, как-никак. Да и мои однопалатники восседали с неким чувством достоинства. Это было заметно в каждом их жесте.
— Эй ты, псих! — не выдержал обладатель писклявого голоса. — К тебе тут обращаются! Изволь отвечать!
Я внимательно посмотрел на своих новых соседей. Да уж, вид у них действительно был болезненным. У Грязнова — огромные мешки под глазами, кожа серая, с желтоватым оттенком. Мышцы напряжены. А у второго мужчины, покрупнее и посолиднее, был тремор головы и конечностей. Зрелище было пугающим.
— Рад бы сказать про диагноз. Но у меня амнезия, — ответил я.
Обладатель перестал трястись. Улыбнулся.
— Меня зовут Гавриил. Гаврик, — сказал он. — А это — Андрей Грязнов. Или просто Грязь.
— Сам ты Грязь! — возмутился второй пациент.
— Ну тогда — Пискля, — махнул рукой Гавриил. — А ты кто?
— Я — Семён, — пожал я плечами. — Просто Семён.
Вот ведь, я действительно не запомнил «свою» фамилию? Частный? Счастный? Несчастный? Лучше сделать вид, что забыл.
— Что ты натворил, Семён? — спросил Гавриил. — Как тут очутился?
— Не помню, — ответил я. — Вообще ничего.
— Так ты точно не шпион? — с подозрением спросил Пискля. — Мы хотим сбежать отсюда. Я и Гаврик. Побежишь с нами?
— Ничего не помню, — зевнул я. — Амнезия, говорю же. Когда завтрак будет?
— После утреннего построения, — серьёзно ответил Гавриил. — Ты этого болтуна не слушай. Он тут наговорит! Никуда мы не собираемся убегать. Это же больница, нас тут лечат. И вылечат обязательно, милостью императрицы.
— Многие лета! — пропищал Грязнов.
— Но если решишь с нами бежать, — понизив бас, произнёс Андрей, — я тебе расскажу план. Он гениальный! Даже Граф Монте-Кристо бы плакал от зависти, прочитав мой план.
Лицо и конечности Гавриила вновь начали трястись. Выглядело это жутковато, конечно. Надо бы разузнать, за что они тут? Вдруг буйные? Вдруг агрессивные? Я подошёл к раковине и умылся. После нескольких недель стабильности меня раздражали перемены и неопределённость. Где я оказался, ты подумай!
— А когда нас выпустят? — спросил я. — На построение.
— Дверь открыта, — пискляво сказал Андрей Грязнов. — Иди, хоть сейчас.
Я потянул за ручку, толкнул дверь. Точно, открыто! Коридор был полон людей, одетых, как мы. И все они двигались в одну сторону. Санитаров было хорошо заметно: они носили белые штаны и халаты, а ещё — шапочки. Выглядело это мило. Я потянулся вслед за толпой и оказался на улице. Прохладно. Куртку мне не выдали, и я кутался в рубашку. А вот на многих пациентах верхняя одежда была.
— Стройсь! — прокричал один из санитаров.
Всех пациентов (или узников?) выстроили в линейку на большой асфальтированной площадке. Заиграл гимн. Мне он показался знакомым… Нестройный голос затянул текст: «Боже, царя храни…» У меня действительно появились сомнения в моём ментальном здоровье. Как бы тут не стать психом? Когда музыка смолкла (уже после первого куплета), вперёд вышел лысый мужичок с бородкой. Кажется, такую называют эспаньолка. Это был врач: он носил халат поверх пиджака оливкового цвета.
— Господа Выздоравливающие! — закричал он. — Милостью императрицы превозможем недуг!
Вновь раздался нестройный хор голосов. «Ура… Ура…» Мне хотелось только одного: провалиться сквозь землю.
— Помните! Покуда есть Романовы — есть Россия! Покуда есть Романовы — есть надежда! И мы обязаны пользоваться милостью Вперёд, к лечению!
Пациенты стали расходиться. Я вновь решил плыть по течению и устремился за основной массой людей. Сомнений в психическом нездоровье отдельных узников не возникало. Они совершали резкие движения, хаотически перемещались, могли хватать других за одежду. Издавали неприятный смех. Но основная масса людей ничем не отличалась от обычных людей. Какой-то старик взял меня за руку и спросил красивым голосом:
— Я прошу прощения, сударь… Вы не знаете Лидию? Это моя дочь! Она обещала навестить меня уже давным-давно!
— Нет, — ответил. — Не могли бы…
— Не отпущу, пока неответите, — настаивал старик. — Только честно, сударь. Расскажите-ка всю правду, что с моей Лидой?
Я с трудом вырвал руку. К нам подбежал санитар, и старик виновато улыбнулся:
— Новое лицо, — сказал он. — Я думал, он знает мою дочь. Быть может, ему известна причина её неявки.
— Марк Львович, вы уже всю больницу утомили своей дочкой, — прошипел санитар. — Вы же её сами и зарезали. Как она к вам придёт? Мёртвые не передвигаются своими ногами, Марк Львович!
Я ускорил шаг. Как ни странно, на завтрак никто не спешил. Ну, разве что единицы. Из курса по психиатрии я помнил, что при психических недугах пациенты могут становиться прожорливыми. Они просто забывают о приёмах пищи. Хоть я и был здоров (относительно), аппетит у меня был зверский.
— Руки мыть, — машинально повторял санитар у входа. — С мылом. Тщательно, тщательно. Показываем… Так, ты — проходи. А ты — перемывать. С мылом! Следующий, показывай.
Соблюдение гигиены — это хорошо. Рукомойников было много — несколько десятков. Столовая навевала ассоциации со школой. Столы, каждый из которых был рассчитан на четыре человека, уже накрыли. Оставалось лишь выбрать себе подходящее место. Как я ни старался сесть один, всё равно оказался в чужой компании.
Эти люди, по крайней мере, не производили впечатления совсем уж больных. Завтрак был питательным и здоровым, но невкусным. Омлет, приготовленный на пару. Два ломтя чёрного хлеба. В бумажной упаковке — два кусочка масла. Мои товарищи по дурдому принялись синхронно распаковывать их.
Потом — неловко намазывать на хлеб. И тоже синхронно! Я убрал взгляд и в отдельной миске увидел салат из моркови и яблока. Никаких ножей, никаких вилок. Хочешь есть — кушай ложкой. Ну или руками.
— Приятного аппетита, — зачем-то сказал я, принимаясь за омлет. Ответом мне было молчание.
Не очень-то и хотелось болтать. Едва я умял свой завтрак и перешёл к чаю, ко мне сзади подкрался санитар. Тот самый, что вчера заселил меня в палату. Он наклонился и принялся шептать прямо в ухо.
— За мной, сударь, — потребовал он. — Вас ожидают.
— Кто? — спросил я.
— Сам, — прошептал санитар. — Пошевеливайтесь. Вам ведь ещё не вводили транквилизаторы, откуда такая заторможенность?
Глава 41. Трудовая терапия
Мы прошли по коридору, который привёл нас к массивной белой двери. Санитар открыл её длинным ключом, который висел у него на шее. Впустил меня, зашёл следом и тут же захлопнул дверь. Мы поднялись на второй этаж по широкой лестнице с коваными перилами. На стенах были фрески, с античными мотивами. Очень красиво. Сам пол был отделан мрамором. Богатая обстановка, ничего не скажешь.