— Хорошо, — ответил я. — Поеду с нарушением правил безопасности. Но только если вы с меня браслеты снимите.
— Ах ты! — крикнул худой и занёс руку. Но его тут же перехватил высокий.
— Ладно, — улыбнулся он. — Времени и так в обрез. Лясы тут стоим, точим… Куда он денется из-под замка?
Поездка в багажнике оказалась не такой уж и страшной. Конечно, на ухабах я подскакивал и больно бился головой и другими частями тела о металл. Причём подготовиться к тряске было невозможно. Но большая часть пути прошла спокойно. Я уже практически уснул, когда автомобиль остановился.
Багажник распахнулся — мне в лицо ударил свежий воздух. Я невольно поморщился от яркого света. Быстро же мы добрались! Неужели эта свалка так близко к городу? Куда только правительство смотрит… Нет бы вынесли её куда-нибудь подальше, в Московскую область.
— Вылезай, — потребовал мелкий коп. — Сам Иванов тебя допрашивать будет! Только перед этим… Где-то придётся тебя помыть.
— Ага, — добавил долговязый полицейский. — А то Фёдор Михайлович нам головы открутит.
Глава 7. Следак Её Величества
Поразительно, но мытьё оказалось самой приятной процедурой за день. Высокий полицейский отвёл меня куда-то вниз. Всю дорогу он угрожал, что если я не помоюсь по-хорошему, то он позовёт мелкого подчинённого с телескопической дубинкой. Но меня не нужно было уговаривать. Подойдя к душевой, я тут же начал раздеваться. Сбросил старую, засаленную куртку, какую-то нелепую кофту, штаны и трусы.
Носки практически стояли. От ботинок исходила страшная вонь. Придирчиво осмотрел тело. Поразительно, но кожные покровы были в нормы. Нет следов педикулёза, нет атрофических язв. Чем там ещё бездомные болеют? Нужно только как следует помыться. Я покосился на полицейского:
— Вы так и будете… Наблюдать?
— Конечно! — возмутился он. — Работа у меня такая. Вон там — мыло. И давай пошевеливайся! Десять минут на всё у тебя.
Жалкие десять минут! Я тут же стал под струю воды. Она была не холодной, но и не горячей. Ладно, после медфаковской общаги температура вполне сносная. Мыло не хотело пениться, пришлось двигать им быстро-быстро. Подо мною стекала грязная, почти чёрная вода. Я намылил непослушные волосы, бороду. Эх, мочалку бы!
— Молодец, — похвалил коп, наблюдая за моей банной процедурой. — Нищеброды обычно ни за что мыться не хотят! Меня всегда это поражало. Смердят, аки бесы!
— Я не бродяга! — зачем-то парировал.
— Давай, мойся. Так, одежду твою придётся на свалку выбросить… Спишем на тебя казённую.
— Постойте, там деньги!
Полицейский сам брезгливо вытащил монеты. Пересчитал их.
— Семьдесят пять копеек, — буркнул он. — Разве это деньги? Даже на кофе с булочкой не хватит. Ежели господин Иванов прикажет — вернём. Более ценного имущества не имеешь?
— Там ещё были пассатижи… — протянул я. — Ножик какой-то.
— Не имеешь, — резюмировал полицейский.
Одежду он выбросил в безразмерный бак, что стоял рядом. Прочно закрыл крышкой. Я же надел казённое бельё, штаны и бесформенную кофту-майку. Ощущение вымытой кожи от контакта с чистой одеждой было непередаваемым. Я долго-долго сморкался, пытаясь избавиться от ароматов свалки.
— Ну всё, всё, — грубо прервал меня полицейский. — Хватит уже поласкаться, чай, не барсук. Час поздний. Не смердишь — и то ладно. Фёдора Михайловича, должно быть, дома ждут.
На руки снова надели наручники. Я был удивлён, почему опасного, по версии полиции, преступника конвоирует всего один коп. Да ещё и выдаёт вещи, подобно горничной. Должно быть, я был несправедлив со своими оценками. Может, в параллельной России полицейские вежливы.
— Ну, пошёл!
Я ощутил, как кто-то резко ткнул меня в шею. От неожиданного удара я едва не рухнул на землю. Обернулся. Во все тридцать два зуба улыбался высокий и крепкий мужичок в форме. На погонах не было звёзд, а только какие-то полоски. Это и есть Иванов? Откуда он только взялся?
— Михалыч, ну ты чего? — возмутился высокий коп. — Мы ж почти пришли!
— А чтобы эта мразь не расслаблялась! — осадил его толстый полицейский. — А будешь много болтать, я…
— Ну всё, хорош.
Голос долговязого полицейского поменялся. В нём был страх? Подобострастие? Металлическая дверь перед нами распахнулась. В проёме появился ещё один правоохранитель. Высокий, лощёный, с аккуратными ладонями. Он посмотрел на своих коллег, как на мусор под ногами. Потом перевёл взгляд на меня и вздохнул.
— Это и есть убивец? Мать честная. С какой только падалью дорогому Фёдору Михайловичу не приходится работать…
— И это я его отмыл! — просиял высокий полицейский. — А так — вы бы вообще упали, господин!
— Помолчи, — осадил его лощёный коп. — Так, Михалыч, усаживай его на стул. А ты — свободен.
— Вот, — длинный полицейский протянул монеты. — Его богатство. Семьдесят пять, я пересчитал. Ежели хоть пенни…
— Свободен! — рявкнул лощёный, принимая мелочь. — Что неясного?
Стальная дверь закрылась изнутри. В целом всё отделение полиции производило неплохое впечатление. Но конкретно эта комната была, будто из другого мира. Паркет на полу. Удобная, дорогая мебель. Огромный стол. На стенах — зелёные обои с позолотой. А в углу стоял… Кофейный аппарат!
На столе — некое подобие печатной машинки. Но уж очень мудрёный аппарат. Оба полицейских стояли рядом. Наручники с меня никто не снимал: руки были спереди. Долго ждать не пришлось. В красивый кабинет вошёл ещё один мужчина в форме. Китель сидел, как влитой. Воротничок рубашки стоит. Полицейский был похож на актёра, настолько он был ярок.
— Так-так… — сказал он, посмотрев какие-то документы. — Ну что ж, будем дознаваться… Ты и есть убийца?
Следователь выразительно посмотрел на меня. На каждом его погоне было по одной большой звезде. В глазах — тоска, усталость. Не дожидаясь ответа, мужчина подошёл к аппарату и нажал на кнопку.
— Ты не молчи, — бросил следователь через спину. — Я тишину не люблю, знаешь ли.
— А разве… — начал я. — Вы не должны выяснить мои данные? Зачитать права… Предложить адвоката?
Мужчина картинно хлопнул себя по лбу. Остальные полицейские подобострастно рассмеялись.
— Должен! — ответил мужчина, не оборачиваясь. — А смысл? Уже десятый час. Адвоката мы будем ждать до поздней ночи. Права твои в Конституции записаны. Читать умеешь? Я тебе в острог вышлю экземпляр. Ежели цензура пропустит. А данные… В рапорте написано, что ты скрыл всю информацию, за исключением своего имени.
— Верно… — поразился я. — Верно. Меня зовут Семён. Остального я не помню.
Полицейский подошёл к столу и жестом указал мне на стул. Я сел. От мягкости ноги сразу подогнулись. Боже мой, до чего же я устал! Первый день в незнакомом мире — и уже сплошные проблемы. Следователь отпил глоток, сморщился и придвинул кружку ко мне.
— На, пей, — сказал он. — Отвратительный кофе. У тебя вкуса нет, тебе всё равно. Чего добру пропадать? А мне, дорогой убивец, эстетически неприятно иметь дело с подобным кофе.
Двое полицейских вновь подобострастно рассмеялись. Я не стал спорить, отхлебнул напиток. Вкус был… Потрясающим! Такого ароматного и насыщенного кофе я не пил вообще никогда. Сделал ещё глоток, непроизвольно простонал. Тут уже настал черёд следователя хохотать.
— Ну, рассказывай, сомелье, — приказал он. — Что ты сделал с Анатолием Михайловичем Горбуновым? Ценнейший сотрудник центра переработки, между прочим! Был.
Я вновь хотел заговорить о своих правах. Потребовать адвоката и обвинение в письменной форме. Даром что ли я ходил на уроки по правам человека в школе? Но следователь странным образом располагал к себе. Лицо у него было… человеческим? Я почему-то решил не спорить с ним.
— Ничего особенного, — пожал я плечами. — Мы целый день собирали мусор. В конце смены всем заплатили по пятьдесят копеек, а мне бригадир дал только тридцать. Когда я расчёта потребовал, ударил плёткой.
— А что за рана на лбу? — спросил следователь.
— Это уже полицейский ударил, — вздохнул я. — Низкий такой. Смогу опознать.
Копы вновь рассмеялись. Про рану я как-то и забыл. А зря, её не мешало бы осмотреть и обработать.
— Ты говоришь, тридцать копеек… — продолжал свой допрос полицейский. — Но при тебе обнаружено семьдесят пять. Откуда остальные?
— Со вчерашнего, — буркнул я. — Вот, тоже мне, состояние! Есть у вас аптечка?
Полицейские поднялись, как по команде. Приблизились ко мне. Но следователь сделал небрежный жест рукой.
— Дайте аптечку, — потребовал он. — Йод, бинты. Что там нужно? Рана выглядит существенной.
— Мне бы зеркало, — попросил я. — И пластырь.
— Дайте, — снова махнул рукой следователь.
Он встал со стола, достал портсигар. Закурил и сделал такую аппетитную затяжку, что мне поневоле захотелось попробовать его табак. Он перехватил взгляд и извлёк одну сигарету.
— Угощайся.
— Нет, я не курю, — отказался я.
— Странно, — ответил следователь. — Голос прокурен основательно. Словно ты к выхлопной трубе прикладывался, а не к сигарете.
Я пропустил очередную колкость мимо ушей, положил перед собой зеркальце, раскрыл аптечку. Сначала — промыл рану спиртом и аккуратно обработал края. Мне повезло: рассечение было небольшим. В саму рану почти ничего не попало. Потом скатал ватку, капнул йодом, аккуратно промокнул, убрал мусор. Поморщился. Оторвал три куска пластыря и аккуратнейшим образом заклеил рану.
— Грамотно, — похвалил следователь. — Служил в армии?
— Нет, — ответил я. — Учился на врача.
— Где и когда?
— Не помню.
Следователь дождался, пока один из полицейских уберёт аптечку и выбросит в мусорное ведро вату. Хитро у них тут всё устроено! Открыл диковинную печатную машинку, пальцы его проворно забегали по клавишам.
— Так что, только имя помнишь? — спросил он. — А фамилию?
— Ну, допустим, Долгорукий… — сказал я. — Но не уверен.
— Ладно, формальности, — кивнул следователь. — Сколько ударов ты нанёс? Какова локализация?