— Знаете, нет на кете не одного человека, который хоть раз в жизни не совершил бы ошибку. Но только одних людей одна серьезная ошибка превращает в чудовищ, а для вторых становится важным жизненным уроком, который не хочется повторять. Все ошибаются и все что-то из своих ошибок выносят. Но не у всех есть такая полезная штука, как благословение дракона. У Розалиндов оно есть. И стоит нам совершить одну ошибку, один неверный шаг, как мы лишаемся благословения и начинаем стареть. А теперь подумай сам, сложи два и два, и скажи мне — кто виноват? Розалинды, которые старели и умерли, или Ласла, которая, даже заказав свою семью тихим рукам, не потеряла благословения и не превратилась в старуху!
— А откуда мы знаем, дорогой мой принц, что она не лишилась этого своего благословения? — сладко спросил Норлейв, опустившись на свой стул и закинув ногу на ногу. — Как удачно, скажи, она начала носить эту маску, прикрываясь проклятием. О, в сокрытие своих грешков она превзошла своих предшественников.
— Собрано, — усмехнулся ему я, вставив слово, которым завершал победитель раунд в оджу. — Это всего лишь предположения, которые не могут быть правдой или неправдой, ибо вы не знаете истину. Что ж, зато я знаю ее. Во-первых, его величество выглядит как прекрасная, двадцатилетняя девушка — я вижу ее такой каждое утро. Во-вторых, это правда, так как я маг и распознал бы иллюзию.
К слову я и правда проверял. Не нарочно, правда, а просто научившись от Каи смотреть на подложку ледяного плана я смотрел на все подряд, ища заклинания. В том числе смотрел я и на Ласлу, и видел черный дым, окутавший ее голову. Проклятье, под иллюзией бы я увидел просто настоящее лицо.
— В-третьих, — продолжил я, — передо мной пару раз люди падали в обморок от одного взгляда на ее лицо.
— В четвертых, — вдруг подхватила Кая, — я сама падала в обморок при виде ее лица. И видела, как падали от того же гречневые солдаты на войне.
Взгляд Норлейва заметался, такого он явно не ожидал. Неужели был уверен в своей победе, в своей теории? Или его просто удивило то, что я не разозлился на королеву а продолжил давать отпор?
— А хотите проверить, — добил я его, — приходите в замок. Ласла снимет перед вами маску. И о да, вы наверняка увидите ее молодое и прекрасное лицо.
— Я все равно не собираюсь доверять этой гадюке, — вскочил со стула шакал. — Хоть сто лет ее обеляйте, она — сука, заказавшая родных убийцам!
— О, как вы непостоянны, — усмехнулся я, сложив руки на груди. — А ведь только что вы говорили о том, как бы вы хотели сами их прирезать. Избавьте меня от этого цирка и проваливайте. И передайте вашим людям, что если они хотят жить нормально а не прятаться по углам как крысы — им всегда будут рады в клубе стеклянных ученых. А сейчас прошу меня простить. Я и так потратил слишком много времени на этот бредовый разговор!
И с этими словами я страстно пожелал переместиться в альков Ласлы. И вовсе не затем, чтобы отпраздновать победу в словесной дуэли…
62. Кошмар
— Скажи мне, что эта неправда! — потребовал я сразу же, как появился в зале с двумя дверьми. — Скажи мне, что у тебя на это были причины, Ласла! Умоляю, скажи мне, что ты не убивала Ганса! Ты ведь разговаривала здесь, в воде, с Каей и не раз, так почему же ты не говоришь со мной? Почему?!
Маленькая дверь молчала. Я подошел к ней и зло постучал, потом подергал ручку. Эйтова цепь все еще валялась на полу и светилась золотом.
— Ласла, ты столько говорила о том, как ты любила брата, — я сполз на колени, уткнулся в дверь лбом. — Ты столько раз это повторяла. Почему же ты заказала его убийцам? Зачем? Я понимаю короля, королеву, но его… Если это так — то ты самая большая лицемерка из всех, что я видел, а я — самый большой дурак!
По двери с той стороны постучали. Я поморщился. Видеть ее не хотелось. Говорить с ней не хотелось. Я просто… просто орал. Через дверь это было делать проще.
«Ганс, Влад, успокойся, — перебрав свои имена, сказал я, вздохнув. — Давай, может ты все не так понял? Может этот долбанный дезертир что-то не то услышал? Или напутал? Или сам себе внушил, ведь правда там явно имелась в виду из тех, в которую веришь ты сам. Войди, встреться с Ласлой, поговори. Не руби с плеча, узнай правду».
И я дернул дверь, которая, наконец, поддалась. Дернул и пролез внутрь, готовый разразиться вопросами как грозовая туча — молниями. Однако стоило мне увидеть Ласлу, как я забыл все слова. Забыл, и замер, глядя на нее ошарашенно. Если бы обликом можно было убить — я был бы уже мертв.
На ум пришли слова Каи о том, что в воде каждый принимает другой облик. И облик этот зависит от того, чем себя чувствует человек. Я чувствовал себя ходячим скелетом, воскресшим мертвецом. Кая — вольной птицей, что охотится на мышей и свободно парит в небесах. Оди — ледышкой, кофейник — человеком, что стоит на страже своих идеалов, стражником. А Ласла…
Эйтова цепь тянулась к сидящему на троне огромному, иссохшему словно мумия существу и обвивала лодыжку. Две цепи, торчащие в разные стороны шипами, оплетали тело Ласлы не давая шевельнуться. Лицо украшала маска, больше похожая на ощетинившегося морского ежа. Маска без отверстия для рта и глаз с иглами столь тонкими и остро отточенными, что их кончики блестели. На голове королевы была корона такая тяжелая, что она, и так отягощенная маской, не могла откинуть голову назад и держала ее опущенной. И ко всему прочему из ее груди торчало столько мечей, копий и стрел, что было непонятно — почему она еще жива?
— Ла… Ласла, это ты? — забыв о своих глупых обидах, спросил я.
Существо тяжело, еле-еле, кивнуло и протянуло мне руку. Я был ростом чуть больше ее ладони, но все равно вцепился в ее палец, обнял его, уткнулся в сухую плоть своим костяным лицом, спрятал глаза.
— Почему?! — вырвалось у меня. — Я ведь думал, что со мной тебе стало легче. Ты ведь вела себя так легко, даже начала выглядеть младше. Я думал, проклятье вот-вот спадет, но…
Я поднял на нее лицо, пытаясь найти глаза. Не нашел. На меня смотрели лишь крестовины мечей да блестящие острия игл маски.
— Почему ты не борешься, мрак тебя забери?! — выкрикнул я. — Ненавидишь себя за то, что убила брата и семью, истязаешь саму себя?! Прекрати это! То, что случилось — случилось, и того, что тебе жаль и ты так больше никогда не сделаешь — достаточно, Ласла! Пусть я стану искуплением твоих грехов! Давай же, вырви из себя эти мечи! Освободись!
Королева тяжело покачала головой, и меня взяло зло. Я подошел к ней, ухватился за ткань истлевшей юбке, едва прикрывающей ее колени, влез на ее ноги и принялся с остервенением вытаскивать те мечи, до которых мог достать и кидать их на пол. Мечи, копья, стрелы… вскоре на полу образовался целый арсенал.
— Ганс, прекрати! — раздался от двери крик Каи. — Ты ей этим не поможешь!
— А что я должен сделать?! — чувствуя, как меня обуревает отчаяние, выкрикнул я в ответ. — Смотреть, как она мучает саму себя?! Смотреть, как она сидит здесь, несчастная и одинокая, и даже слова сказать не может?! Ласла сделала меня счастливым, дала мне новую жизнь, в которой есть смысл и цель! Как я могу просто отвернуться и сделать вид, что все в порядке?!
— Смирись, никто ничего не смог с этим сделать! — со слезами в голосе продолжила Кая. — Я верю в тебя, но не в этот раз. Королева такая давно, это не проклятье, это — то, как она…
— Да, как она себя ощущает! — зажмурился я, бросив себе за спину очередную стрелу. — Но люди меняются! Нельзя застревать в собственной боли. Нельзя! Если ты не лечишь болезнь, что пожирает тебя, не удивляйся, что ты несчастен и тебе больно!
Я вцепился в Ласлу, обнял ее как мог и уткнулся лицом в посеревшие тряпки:
— Я прощаю тебя, слышишь! Прощаю! Ты ошиблась, но я сейчас здесь, с тобой, и я на тебя зла не…
От удара Ласлы я отлетел и больно шмякнулся об стену. Но не этот удар меня сокрушил. Меня сокрушило то, что он значил. Я сполз вниз, уперся руками в пол и пожалел, что у меня нет глаз. Можно было бы хотя бы заплакать…
— Ганс, успокойся, — кинулась ко мне Кая. — Она не хотела ничего плохого… она…
— Она не хочет! — я закрыл глаза руками и уткнулся лбом в пол. — Она не хочет снимать проклятье… тогда зачем я вообще нужен? К чему был весь этот цирк? Я не хочу быть очередным кнутом, которым ты стегаешь себя из чувства вину… не хочу… не хочу…. НЕ ХОЧУ!
Меня окутало холодом и я ощутил, что начинаю тонуть. Ненависть — к себе, за то, что ничего не понял, за то, что жил с закрытыми глазами. Отчаяние — из-за осознания того, что я ничего не могу сделать, чтобы спасти королеву, ставшую мне роднее родной семьи. Горечь — ото всего, что случилось. И я тонул в этом, тонул, тонул в полу, пока не провалился и не ухнул вниз, пока не полетел навстречу темному чреву кошмара, поющему свой страшный гимн в мою честь.
Но, в последний момент, меня снова поймали…
Я расшибся об сложенные лодочкой узловатые пальцы, а сверху на меня свалилось нечто пернатое и мягкое. Меня и кинувшуюся за мной Каю поймал музыкант — такая ирония, видно решил за собачий вальс поблагодарить. Но меня все равно непреодолимо тянуло вниз, и руки неха дрожали. Черные нити опутали меня, и тащили жадно, намереваясь забрать и пожрать то, что у них ранее отняли.
— Ганс, — сипуха вцепилась в меня, в ее глазах плескался испуг, выливаясь слезами. — Очнитесь! Не уходите! Не оставляйте меня!
— Да зачем?! — закрыл я лицо руками. — Я ведь бесполезен! Что я творю вообще?! Возомнил себя черт знает кем! Принцем, магом, спасителем! А на деле я лезу в то, что меня не касается, сплю с кем попало и веду себя самоувереннее чем гребанный кофейник! Да как вы только еще терпите меня?!
— Это не так, — с силой вцепилась в мои костяные ладони Сипуха, отвела их в стороны. — Вы всем там, наверху, нужны. Вы мне нужны! Мы ведь с вами даже не попутешествовали по водному плану! Я не показала вам ни одного из своих любимых мест! Утоните — и вы их никогда не увидите!