— Ваше высочество принц, добрый день. Что привело вас в наше скромное жилище?
— Я пришел к соне Лони, — сказал я. — Могу ли я увидеться с ней?
— Сона Лони совсем плоха, — холодно ответила девушка. — А после визита ваших людей ей стало еще хуже, ваше высочество. Так что я не уверена даже, что она сможет с вами поговорить.
Сердце у меня сжалось, я закусил губу. Лука-Лука, что же ты наделала? Про эту ли высокую цену ты говорила? Да, впрочем, поворачивать было поздно и я кивнул.
— Ничего, я хотя бы увижусь с ней.
— Тогда проходите, — буравя меня ненавидящим взглядом, безропотно отошла в сторонку от двери сиделка.
Кая спустила меня с лошади и я, опершись на нее, похромал к двери. Лестница, пятнадцать высоких ступеней — настоящая пытка для ног. Пытка, которую я заслужил отчасти за свое эгоистичное желание узнать очередной мерзкий секрет Ласлы. Однако я подозревал, что настоящая пытка ждет меня выше, в комнате старой няньки.
Из комнаты соны Лони пахло духами смерти. Запахи старости, застиранных тряпок, мочи, пота и гнилых зубов чуть перебивал душный, чадящий дым зажженных на тумбочке благовоний и Вадгардских травяных микстур. Грудь старухи вздымалась под тонким одеялом, на белом пододеяльнике красовалась россыпь красных и желтых пятен. Сона Лони глубоко, хрипло дышала, будто спала. Однако стоило нам подойти ближе, как я увидел ее опухшие, красные глаза. Эти глаза, полные влаги, обрамленные складками морщин, поймали меня и тут же из них потекли по бугристым щекам слезы.
— Мой дорогой… — еле слышно прохрипела она. — Мой маленький принц пришел ко мне… перед смертью…
Сердце у меня сжалось. Сиделка принесла мне стул со спинкой и поставила его близко к кровати, но я отмахнулся и попросил Каю усадить меня на постель, к старухе. Сипуха спорить не стала, хотя украдкой сжала мое плечо, будто пытаясь поддержать. Старая нянька тут же вцепилась в меня дрожащими, но неожиданно сильными пальцами.
— Как вы? — спросил я невпопад. — Простите, что так долго не приезжал.
— Мой принц… — прохрипела женщина слабо. — Я ничего не слышу, мой принц, так что… не говорите… Велите этим женщинам нас оставить… видит свет-птица, мне… недолго осталось, а сказать нужно много. Прошу….
— Подожди меня на улице, — тут же попросил я Каю, а потом неуверенно повернулся к сиделке. — Я… знаю, вам тяжело. Но не могли бы и вы нас оставить? Те люди приходили не по моей просьбе, так что…
— Вам не стоит оправдываться, ваше высочество, — погрустнела и как-то сдулась сиделка. — Соне Лони уже девяносто семь, и… простите меня.
Украдкой смахнув слезу, девушка скрылась за дверью. За ней, обеспокоенно глянув на меня, ушла и Кая. Дверь закрылась, и старая нянька вдруг потянула меня к себе. Потянула, заставила наклониться так, что я почти прижался ухом к ее рту. Запах смерти стал практически нестерпимым.
— Я все знаю, — сказала старуха совсем-совсем тихо. — Знаю, что ты — не тот Ганс, которого я нянчила… знаю и про две души. Мой дорогой… мне все равно. Главное что ты пришел — живой или полу-живой. Главное, что это — ты. Понимаешь меня?
Я кивнул и, чуть отстранившись, заглянул ей в глаза. Сона Лони устало, но добро улыбнулась.
— Не вини себя, ты не мог сказать, я знаю, — продолжила она чуть погромче. — Эта девушка, что приходила ко мне… она сказала, что ты хочешь знать. Про Ласлу… про то, почему… почему Розалинды лишились благословения…
Последнее слово утонуло в хриплом кашле. Изо рта старухи полетели желтые и красные капли. Запоздало поняв, откуда взялись пятна на пододеяльнике, я отвернулся. Мне было больно даже смотреть на эту старую женщину, но я не мог сбежать. Все чувства притупились. Я был словно река, которая покрылась льдом, но под ним, где-то глубоко, продолжалось течение. Более того… в глубине что-то бушевало, кричало и билось… только это не достигало ни меня самого, ни старой няньки.
— Слушай, — после кашля голос соны Лони чуть разгладился. — Я расскажу тебе сказку. Последнюю. Эта сказка… ее придумали не для того, чтобы рассказывать детям. О нет… ее рассказывали друг другу… слуги замка Лэд. И она — о семье Розалиндов.
И поглубже, хрипловато вздохнув, старуха начала свой последний рассказ:
— Давным-давно, когда моя мать еще не вышла замуж за моего отца, король Вадгарда, Кобальт сон Розалинт, женился на прекрасной принцессе роз. Среди всех принцесс она была самой красивой и они действительно любили друг друга. Дракон принял ее, и тут же дал прекрасного сына. Король и королева были счастливы в браке… пока… не родилась Ласла…
Чуть отдышавшись, старуха отвела глаза и уставилась в стену.
— Я не знаю, правда то или нет, но говорят, королева страшно ревновала отца и сына к своей… кх… дочери. Ласла взяла ото всей семьи самое лучшее. Красоту от матери, рост и мудрость от отца… и талант к магии… от своей бабки… унаследовала, говорят, там какую-то особую силу… не знаю точно что, но что-то почетное…
Я подумал, что она вполне может говорить о пограничной башне, но засомневался. А сона Лони продолжала.
— И королева только и слышала отовсюду — Ласла, Ласла, Ласла. Отец любил дочь пуще ее самой, дарил ей подарки и платья, а на свою жену… и внимание обращать перестал. Брат тоже в ней души не чаял… И однажды королева так обезумела от ревности, что решила… погубить дочь. Уж не знаю, как ей это удалось… но она уговорила короля… отдать Ласлу замуж за гречневого кронпринца. Слуги видели, как королевская чета Розалиндов и этот принц, этот гречневый сукин сын Хего Шор удалились отпраздновать это событие впятером, в отдельную комнату. Потом королева ушла, заперев дверь на ключ… а потом из-за той двери всю ночь доносились страшные крики и плачь…
Не сдержавшись, я закрыл лицо руками. Ласла… что же они сделали с тобой? Как ты это пережила? И это — родные люди? Семья? Отец, брат, мама родная… как могли они сделать что-то настолько ужасное?
— После той ночи Ласла долго не выходила из своей комнаты, — продолжала безжалостно старуха. — Она выглядела страшно больной, совсем похудела и побледнела… А потом, неожиданно ее начало рвать. Король с королевой объявили, что она больна… отправили ее лечиться на горячие воды… на юг Вадгарда… но все мы прекрасно понимали, что это была за болезнь. И королева вдруг… забеременела и начала стареть. И король с принцем… как с цепи… кх… сорвались, начали кидаться на всех девушек подряд… а то и не на девушек… такая суматоха началась…
Старуха закрыла глаза и замолчала. Я даже испугался, не умерла ли она. Но сона Лони продолжила — совсем слабо, так что мне нехотя пришлось склониться к ней пониже чтобы расслышать.
— А потом, ночью, когда королева рожала, приехала карета. Роды принимали какие-то… странные женщины… не местные… и после этого их всех нашли мертвыми. Но королева все же… показала всем… младшего принца на следующее утро… маленького… сморщенного… еле живого… будто недоношенного… Ласлы еще долго не было, года три… но я уже нянчила тебя. А потом… потом приехала твоя… сестра. Она приходила в детскую и, прогнав меня, думая, что я не знаю… долго над тобой… плакала. Навзрыд. Выла, Ганс… я никогда не слышала потом чтобы люди так выли… Понимаешь?
Я закусил губу и кивнул. Я… все понимал. Понимал, но осмыслить и поверить в тот факт, что Ганс сон Розалинд был вовсе не братом, а сыном Ласлы никак не мог. Не мог поверить в то, как страшно ее предали самые дорогие ей люди… и как никогда ненавидел этих людей. Перед глазами встала картина, которую я изредка видел в коридоре. Портрет Розалиндов, который Ласла так мечтала сжечь, разорвать, уничтожить…
— Но если бы они только ее оставили в покое… нет… нет, Ганс… король и принц стали с тех пор как дикие звери… бедная девушка… бедная, несчастная наша королева. Врагу не пожелаешь того, что она переносила от них… Но ты… ты действительно хороший мальчик, — растянула в улыбке губы старая нянька. — И наша королева никогда не жалела, что ты появился на свет. Пусть так… пусть таким ужасным образом… но ты был таким хорошим… таким милым мальчиком… что она даже забыла о том, при каких обстоятельствах ты был зачат. И я этому рада. Рада, что этот… проклятый маг… дал тебе пожить… хоть так… еще чуть-чуть. Еще немного… а вот мне уже пора, Ганс. Прощай…
Она нашарила мою руку и сжала ее в своих. Я ощутил, как катятся по щекам слезы. Нет, это была не истерика… я вообще ничего не чувствовал, не понимал, но тело будто решило поплакать за меня. И старуха, трижды глубоко и шумно вздохнув, обмякла. Рука ее разжалась, сморщенное лицо застыло с блаженной улыбкой на губах. Я осторожно высвободил ладонь и накрыл старуху одеялом с головой.
Впервые на моих глазах кто-то умер…
72. Давай-ка что-нибудь сломаем!
Длинный как стол язык я опрокинул одним точным ударом ноги. Бутылки упали — некоторые разбились, некоторые остались целы. На секунду мне показалось, что все глаза, что были в них заточены, посмотрели на меня с ужасом. Вслед за столом полетел об стенку стул, одна из его ножек отвалилась и улетела в дальний угол комнаты. Испытывая в груди страшный, все нарастающий жар, я, словно кот на занавеске, повис на одном из гербов Вадгарда, с наслаждением сорвал его и втоптал в пол.
Ганс тихо всхлипывал, обняв собственные колени и вжавшись в угол.
— Твари! Да как они могли! Да как они только посмели тронуть ее!
Я не чувствовал, как из меня вылетали эти слова. Сейчас я хотел только одного — выместить всю ненависть, которую я испытывал к семье Розалиндов, хоть на чем-нибудь. Ломать. Крушить. Уничтожать. Все что угодно, только бы отвлечься от раздирающей меня боли.
Раньше, на земле, я часто так делал. Я раскидывал вещи, переворачивал мебель, мог даже с кем-нибудь подраться. Инвалидность внесла свои коррективы — без нормально работающих ног особенно не побесишься, к тому же я боялся сломать все те дорогие вещи, которыми окружила меня Ласла. И осталось у меня лишь два способа снять стресс — поплакать и поругаться. Ругался я долго. Судя по удивлению Каи, аналогов земного мата в Вадгарде не было и переводное заклинание не справилось с тем потоком брани, что лился из меня. Слезы тоже из моих глаз лились, но высохли еще до того, как мы вернулись в замок Лэд.