Зябко поведя плечами, скидывая с себя неприятные ощущения, я поспешила скрыться в конюшне и уже хотела позвать Эдфледа, но не успела. Он сам выбежал ко мне.
– Госпожа Карина, хорошо, что вы пришли! – сказал он взволнованно.
– Доброе утро, – поприветствовала я его, протягивая корзину и поясняя: – Мы сегодня будем с вами снимать швы, как я могла не прийти? А это Анна вам просила передать. Вы подготовили то, о чём я просила?
Оказалось, что найти в замке маленькие ножницы, чтобы надрезать шёлковую нить, которой я накладывала конюху швы, было не так-то просто. Но Эдфлед пообещал мне помочь и что-нибудь придумать.
– Да, да, – немного нервно закивал он, обернувшись на женский кашель. – Леди Карина, моей сестре нужна помощь. Вы не откажите. Посмотрите её. Она у меня в деревне живёт, третий день своя не своя. Уж не знаю, как сюда дошла! Я же говорил про то, как вы меня исцелили, вот и…
– Стоп, стоп, стоп! – мягко улыбнувшись, я остановила поток слов Эдфледа. – Конечно, я посмотрю вашу сестру. Где она?
Я направилась на звук сухого кашля, идущего из одного пустующего стойла.
– Вот она, леди Карина, – тут же обогнал меня Эдфлед, открывая засов и дверцу.
– Здравствуйте, – поздоровалась я, осторожно приближаясь к сжавшейся в копне сена женщине, и коснулась рукой её лба. – Горячий.
– Грудная хворь у неё, – подсказал мне конюх.
Да, действительно. И как я сама не догадалась?
Глава 30. Я прошу, нет, требую!
– Как успехи моей дочери? – поинтересовался я, войдя в гостиную Амелии, временно переоборудованную в классную комнату.
С наступлением тепла нужно будет подготовить соседние покои под нужды господина де Карриселя.
– Я восхищен умом и живостью маленькой герцогини. Она, как губка, готова впитывать все, что я ей даю. Хорошая память, желание знать и понимать. Ее бы ждало великолепное будущее, будь она мужчиной.
– Ее будущее будет не менее великолепно, независимо от пола, – ответил я, замечая на лице дочери непонимание и возмущение.
– Конечно-конечно, ваша светлость. В этом нет никаких сомнений. Она составит идеальную партию любому благородному господину. Уверен, лет через десять, когда вы представите ее ко двору, в первую же неделю вы будете завалены щедрыми и выгодными предложениями.
– Господин де Каррисель, вы, наверное, что-то перепутали, я вас выписывал не для подготовки к выставке племенной кобылы, а для обучения герцогини.
– Я вас понял, ваша светлость. И я не обману ваши ожидания.
– Я очень на это надеюсь, – ответил я, наблюдая, как Амелия старательно выводит буквы, переписывая текст.
– Умение красиво писать пригодится леди, – тут же пояснил учитель. – Личная и… деловая переписка должна выглядеть аккуратно. А вы знали, что по почерку человека можно определить его основополагающие черты характера, ваша светлость? Округлые формы букв говорят о добром нраве человека, выдержанность и размеренность – о постоянстве характера. Украшения или росчерки…
– Посмею предложить, о его склонности к искусству?
– И не только. Еще об амбициозности и…
– Продолжайте обучение моей дочери, господин де Каррисель, – я оборвал его. – Встретимся за ужином, – предупредил дочь.
Вышел из ее покоев и тут же ощутил, как непонятно откуда взявшееся раздражение и беспокойство уходят. Определенно, мне не понравилось рассуждение гувернера об Амелии как о племенной кобыле, но все его слова были правдивы. Придет время – и она покинет мой дом, последовав за супругом. Будет развлекать его, занимать беседами, возможно, боготворить и обязательно продолжит его род. Именно эта мысль меня злила. Почему?..
– Доброе утро, ваша светлость!
А вот и еще один раздражитель, который я тщательно избегал. Благо, это было не трудно. Если верить докладам управляющего, Карина всячески пыталась внести просвещение и культуру гигиены среди слуг, добившись значительных успехов. Стоит отметить, внешний вид даже дворовых слуг улучшился. С утра они выглядели, словно после тщательных сборов на еженедельную службу в храм.
– Ваша светлость, подождите, пожалуйста.
Вот чего точно не понимала пришлая, так это намеков, продолжая бежать за мной.
– Ваша светлость! – она все-таки нагнала меня, преградила дорогу, раскинув руки в сторону. – Я бы хотела попросить вас о небольшом одолжении. Вот, – сдула выбившуюся прядь со лба и протянула мне исписанный листок.
– Ознакомлюсь на досуге, – я взял бумагу.
Ответ иномирянку не устроил.
– Если верить господину Дерби, из досуга у вас только сон. И вряд ли вы им пожертвуете ради меня.
– Ты очень проницательна. Не пожертвую.
– Ну вот, – и вновь в голосе девушки ни намека на обиду или оскорбление. – Позвольте, я сама зачитаю, пока вы идете по своим более важным делам, – она попыталась вырвать бумагу из моих рук.
– А позвольте мне самому решать, позволять вам или нет, – мне все же пришлось остановиться и вчитаться в первые строки. – Ну нет, этого не будет, – ответил я, возвращая написанное хозяйке. – Я не позволю превратить замок в лазарет.
– Я у вас прошу всего лишь одну маленькую комнатку! – взмолилась пришлая, крепко беря меня за локоть. И ведь не поспевала за моим шагом, но не отступала. – Я уже все продумала. Понимаю, что вы боитесь за здоровье дочери, но то, что я буду помогать простым людям, никак не отразится на ее самочувствии.
– Да неужели? А если кто-то из деревенских принесет в дом брюшную хворь?
– Поэтому я прошу у вас две комнаты в крыле слуг. У них есть отдельный выход на улицу, и, насколько мне известно, ими уже никто не пользуется больше шести лет. Ту, в которой раньше была оранжерея.
– Нет! – рыкнул я, как только понял, о каких именно комнатах шла речь. – Нет и еще раз нет! Это комнаты моей покойной жены. И я не позволю в них что-то менять, – я стряхнул руку иномирянки.
– Я обещаю, что не буду ничего менять там! – она кричала мне в спину. – Я лишь приведу помещения в порядок. Вновь посажу цветы и травы и изредка буду принимать тех, кому требуется помощь. Я сберегу память о вашей супруге.
– Нет! – крикнул я, стервенея только от одной мысли, что кто-то войдет в оранжерею, не говоря о переделке и вмешательстве. – И я запрещаю впускать в мой дом больных!
– Значит, я буду ходить к ним сама!
– Значит, ты будешь жить на улице!
Глава 31. Сидеть! Лежать! Апорт!
– На улице? – зло переспросила я, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на крик.
– На улице! – прорычал герцог, при этом глаза его загорелись неестественным потусторонним свечением.
– Проклятый, – выдохнула я и, развернувшись, поспешила как можно скорее избавиться от общества этого гада.
Редкостного гада! Хама, грубияна и неотесанного мужлана! А я, дура, ещё и жалела его! Зачем-то оправдывала то, что он делает со своей дочерью! Прониклась рассказами Миллилитра…
Да, мышонок на многое открыл мне глаза. Например, на волчью сущность его светлости. Псиную, я бы сказала, но суть не в этом. Все члены королевской семьи в этом мире являлись оборотнями, и удивления это ни у кого не вызывало. Хотя лично мне было очень трудно представить короля в виде волка. Очень жирного волка. С одышкой…
Самого герцога я никогда в шкуре не видела, но, судя по тому, как часто он щеголял голым по замку, явление было не редким и удивления ни у кого не вызывало. Бывшая жена герцога тоже к этому относилась спокойно, а вот свою ведьмовскую суть от мужа всё же утаила… боялась его, хоть и любила, если верить фамильяру?
Да и какая разница? Миллилитр чуть ли не плакал от умиления, рассказывая мне, какой чудесной парой были Ройд и его Камилла. И как он страдал, когда её не стало.
Кстати, про проклятье мышонок мне тоже поведал. Та ведьма сильно насолила его светлости, сделав его не властным над своей волчьей половиной. Именно поэтому, заметив проблески зверя во взгляде герцога, я поспешила уйти. Если в зверя перекинется – сожрёт ведь. Пусть потом и поймёт, что я была права, а толку-то?
– Что ты сказала? – я уже успела пройти коридор и взялась за ручку двери в свою комнатку, как герцог нагнал меня и схватил за плечо.
– Ничего, – отозвалась я, стараясь сгладить наш конфликт.
– Нет, ты повтори, – стоял он на своём. – Как ты посмела меня назвать?
– Как слышали, – смело повторила я, взглянув ему в глаза.
– Проклятым. И это неоспоримый факт.
– Ты не боишься, что однажды я спрошу за все слова, что ты допускаешь в мой адрес? – прорычал Ройд, нависая надо мной. – Думаешь, ты первая, кто хочет научить нас жить? Знаешь, сколько было таких, как ты, пришлая? Но все они уже на погосте.
– На самом деле, – как и он, я перестала выкать, скидывая его руку с моего предплечья. – Я больше переживаю за твою дочь. Ты так трясёшься над памятью об умершей супруге, что сам не замечаешь, как убиваешь живых. Считаешь, если держишь дочь взаперти, то так делаешь лучше ей? Нет. Только себе. Тешишь себя мыслью, что всё под контролем. Как и оранжерею. Ты сам давно там был? Памятное место? Там слой грязи в пять сантиметров и пустые, растрескавшиеся горшки. Хороша память. Молодец. Я уверена, что Камилла с ужасом смотрит на то, во что ты превратил свою жизнь. Как и жизнь вашей дочери.
Я видела, как с каждым моим словом герцог всё больше приходит в ярость, но остановиться не могла. И, кажется, я всё же переборщила.
– Ой… – выдохнула я, с ужасом наблюдая, как тяжело задышал герцог.
Ткань его рубашки начала буквально трещать по швам от раздавшихся мышц.
– Беги, пришлая, – прорычал он с нечеловеческим воем, опустившись на колени и запрокинув голову.
Бежать? Надо было. Очень надо! Жизненно необходимо, я бы сказала.
Но ноги не слушались.
Словно зачарованная, я продолжала стоять на месте, до побелевших костяшек пальцев вцепившись в дверную ручку, и расширенными от ужаса глазами смотрела на то, как герцог теряет человеческий облик.
Одежда разлетелась в лоскуты, кожа покрылась густой чёрной шерстью, лицо потеряло свои очертания, превращаясь в морду. В грозно скалящуюся на меня морду.