[28].
От названной суммы Пахомов густо побагровел. Он спорил, божился, рвал себя за грудь и целовал крест, убеждая, что никак нельзя столько, что это сущее разорение, но стрельцы стояли на своем и лишь посматривали на приказчика с непонятной усмешкой. Мужики около телег равнодушно смотрели на разыгрываемый Пахомовым спектакль, видать уверены, никуда не денется, тряхнет мошной. Наконец приказчик утих, смирился и уплатил столько, сколько требовали. С извозчиками Пахомов сговорился о плате быстро и недорого. Мужики оказались русскими, прибившимися к пришельцам и построившими избы тут же, вокруг торгового поселения. Загрузив нанятые телеги, Пахомов уселся на первую. Распорядился недовольным голосом мужику, держащему вожжи. Места тому не хватило, и он стоял сбоку, на земле:
— Поехали.
Вскоре колонна въезжала мимо стоящих у ворот, вооруженных скорострельными мушкетами ратных людей в городок. Сопроводив хмурым взглядами проезжающие возы, они остались на месте. Небольшая, мощенная битым красным камнем площадь, огорожена однообразными, высокими и узкими, в два жилья, бревенчатыми избами, покрытыми по-господски — черепицей. Наверху под самыми крышами, диво — дивное светятся огнями узнаваемые, но слегка непривычных очертаний, буквицы. — «Трактир» — поднатужившись, прочитал название Пахомов и покачал головой. — «Поди ты! Пришельцы неизвестно откуда, а пишут по-нашему!» Что больше всего поразило Пахомова, это чистота, как будто мусор: золу, падаль, битые горшки, сношенное тряпье — не выкидывался на улицу, лишь с краю площади дымятся свежие катышки лошадиного навоза. Из-за угла к ним резво подскочил худой как щепка мужик, деревянной лопатой сгреб добро в ведро и был таков. Мощеная красным камнем широкая дорога шла к центру, виднелись узнаваемых очертаний деревянные навесы, и доносился гул торжища и стук топоров.
Когда все телеги втянулись за стену, дорогу колонне заступил высокий мужик в белом халате и внимательными глазами. Ездовые привычно натянули поводья. Старший приказчик, недоуменно нахмуря брови, толкнул в бок ездового:
— Кто это?
— Дохтур, — не оборачиваясь буркнул тот, — щас вас осматривать будет!
— Так смотрели уже? — удивился Пахомов.
— Три раза должны осматривать, — все также не оборачиваясь мрачно буркнул мужик, затем нехотя добавил, — прибрел тут один давеча, тело в сыпи, внутри их водица черная!
Мужик подумал еще и добавил со значением подняв палец вверх:
— Черная оспа! Если бы дохтура не углядели, всем смерть! Сторожатся болезней хозяева наши, купцов только после осмотра допускают, а в их город и нам дороги нет.
— О как, — только и смог сказать Пахомов.
Работа разведчика тайная и заключается в получении точных сведений, а как он их добудет, это начальство не волнует, вкручивайся, как хочешь. «А как я исполню урок Григория Дмитриевича? Как выведаю про жизнь их и войско? Ладно, осмотрюсь, придумаю что-нибудь, не впервой!». Вздохнув глубоко и шумно, он примирился с неизбежным осмотром.
Представившийся дохтуром мужик заставил торговых людей задирать рубаху, осматривал и опрашивал всех, включая самого последнего гребца. Сам сильно близко не подходил видать брезговал. Пахомов недовольно крякнул и смерил дохтура мрачным взглядом. А чего там брезговать? У любого посмотри — тело чистое, белое. Ни вшей, ни иной живности нет, в походе как могли старались, мылись в реке. Хотя конечно месяц пути. Как не береглись, борода нечесана, на голове космы отросли, да и в баню охота. Не найдя к чему придраться, дохтур отправил людей в стоящую тут же на площади баню. После нее людишки разгрузили товар в указанный стрельцами склад и еще трижды возвращались к речке за товаром. Сгрузив его на склад, Пахомов оставил своих людей в просторном гостевом дворе, где уже располагались не только купчишки из далекого города Бухары, но и свои, торговые гости из Тобольска. Отметив, что к пришельцам есть дорога в Тобольск и другие сибирские городишки, Пахомов отправился пройтись по невеликому поселению.
Ходил, дивился. Много он городов повидал, и в Новгороде случалось быть и в стольной Москве, но таких чудес не встречал. На мощеных камнем мостовых, чисто, в окнах изб стекла, на улицах вперемешку возвышаются горящие огнями вывесок харчевни да постоялые дома. Немногочисленные прохожие, башкирцы, татары да наши русские мужики да бабы, проходили мимо, скользя по Пахомову безразличными взглядами. Видать привыкли к гостям. И никого, кто видом напоминал пришельцев. Напротив здания с вывеской «Школа», он остановился на дороге, с удивлением разглядывая блестящую стеклом окон, трехэтажную избу. Двери распахнулись настежь, пестро одетая толпа мальчишек и девчонок с гамом и смехом вывалилась на улицу. Впереди неслась пигалица лет десяти, показавшаяся издали похожей на его Софьюшку. Кровь резко, толчком, ударила в голову и лишь через миг он увидел, похожа юница, но не его дочь. С задорным криком:
— Не догонишь! — девица пулей промчалась мимо Пахомова, завернула в ближайший переулок. За ней остальные дети.
Он постоял, почесывая затылок и глядя мальцам вслед. Хороший разведчик не должен ничему удивляться, но сегодня не тот случай. Ну мальцов учить, это еще куда не шло, юниц то зачем? Не понять этих пришельцев, с жиру бесятся!
За десяток минут он обошел невеликий городок, то и дело останавливаясь и примечая все вокруг зорким взглядом. Высота и толщина крепостных стен заставили его скривилась в презрительной усмешке. Стоявшие у ворот ратные люди нахмурились, грозно покосились.
— Что надо? Проваливай давай!
Пахомов торопливо отвернулся, попятился. От греха подальше, чтобы не наваляли, поспешил прочь.
Только отошел от ворот, Пахомов вновь натерпелся страху: из-за угла с шумом вынырнула самобеглая повозка. Сердце екнуло в груди, он застыл соляным столбом. Машина бибикнула, не останавливаясь объехала глупого аборигена и свернула в переулок, оставив после себя в воздухе медленно тающий серый дымок и неприятный запах. Он остановился, глядя машине в след, ноги не несли. Чуть дрожащим голосом зашептал молитву, часто омахивая себя крестом. От ворот послышался обидный смех, не оборачиваясь, он плюнул на землю и побрел дальше.
Обойдя стены по кругу, повернул в центр на звук топоров и торга. В углу небольшой площади споро ладили бревенчатую церковь, возведя ее до второго этажа. Мастеровые с носилками снуют, кирпич тащат, раствор известковый. Поодаль плотницкая бригада доски тешет, стружки из-под топоров то дождем сыплются, то лентами вьются. Пахнет смолистой сосной. Под деревянным навесом в центре — торжище. На травке у стены будущей церкви спит обмотанная в тряпье нищенка. Юродивый, заросший, оборванный, увидев приказчика оживился. Звеня веригами, запрыгал, тыча пальцем в новенького, завопил, застонал:
— Христа ради помоги, боярин!
От юродивого зловонило. Пахомов молча обошел его.
Подойдя поближе к торжищу, пораженно застыл на месте. Изрядно! Торговало десяток лавок, но чего там только не было! Металлические котлы, посуда и стальные топоры с пилами, большие и маленькие зеркала, стеклянные бусы, прозрачные и очень легкие емкости и другие диковинки. Неподалеку одетый в халат то ли бухарец, то ли еще кто, азартно торговался на ломанном русском языке. Дальше съестные ряды, откуда доходил запах свежевыпеченного хлеба. В животе противно забурчало, напоминая, с утра в рот маковой росинки не перепало.
Из дощатой лавки навстречу высунулся купец, чистая лиса, и — сладкогласно:
— Заходи уважаемый, такой товар как у меня ни у кого не увидишь!
Пахомов лениво отмахнулся, торговать станем завтра, сегодня нужно придумать как исполнить урок данный старшим Строгановым. На противоположном конце площади заманчиво горела надпись «Трактир». Рядом под деревом телега, оглоблями вверх. Коней не видно, видимо в конюшне. То, что нужно решил он. Где, как не в питейном заведении можно все узнать и заодно поесть?
Скрипнула дверь, Пахомов переступил порог кабака. Со света темно. Постоял у входа, подождал, пока глаза привыкают. Пропахло вчерашними щами, жареным луком и хлебным вином. В кабаке еще пусто, лишь за длинным, рубленным из скобленого дерева столе, сидел единственный посетитель — мужик в одних портках и рубашке. Кудри смоляные, нечесаная борода. Лицо опухло, видимо, пил без просыпу. На столе перед ним пустой штоф и, тарелка с остатками каши. Напротив, за небольшим барьером скучает баба-кабатчица, мордастая, ядреная. Позади нее на полке — штофы хлебного вина, пузатые стеклянные кубки. В углу — еле теплятся лампады перед почерневшими ликами на иконах.
Мужик при виде Пахомова оживился, глянул на него оценивающим взглядом и расплылся в щербатой улыбке.
— Ходи сюда!
Несколько мгновений Пахомов колебался. В пустом кабаке вряд ли получится разжиться нужными сведениями, но уж слишком он проголодался. Истово омахнув себя двоеперстием, присел за единственную лавку напротив завсегдатая. Степенно кивнул кабатчице:
— Налей-ка щец и каши сыпни, да не скупись, полну миску. Изголодал, с утра не жравши.
Кабатчица, оценив платежеспособность посетителя, его небогатую, но справную одежду, мигом налила глиняную миску горячих щей. Поставила на стол вместе с кружкой с квасом перед приказчиком. Мужик слегка насупился и сглотнул слюну:
— Откуда пришел мил-человек? Как зовут, меня Фролом кличут! — поинтересовался мужик, дыхнув ядреным чесночным перегаром.
— Строгановский я, с Орла-городка идем с матушки Камы-реки, — нехотя процедил Пахомов, слегка сморщился и отвел взгляд в сторону. Сосед ему не глянулся, чересчур походил на кабацкого ярыжку[29], пропившего все, до последнего кафтана. Глазища у мужика черные, жгут приказчика насквозь.
Нехотя метнув новый взгляд на ярыжку, добавил:
— Старший приказчик я у батюшки Григория Дмитриевича, Иван Пахомов.
Больше не обращая внимания на собеседника, он взялся за ложку, неторопливо отхлебнул из тарелки, щи хороши, настоянные!