– Мариэ… жива! Что эти сволочи с тобой сделали?!
Уронил окровавленный меч на траву и попытался развязать кляп. Пальцы не слушались. Сообразив что-то, вынул из-за пазухи кинжал и аккуратно, не поранив, разрезал веревку, удерживающую тряпку во рту. Я попыталась ее выплюнуть – не смогла. Во рту – Сахара, челюсть свело. Руки не слушались тоже. Арвис подцепил комок, забивший мне рот, пальцами, вынул и отбросил в сторону.
Какое счастье, оказывается, когда можно нормально вздохнуть и закрыть рот! Углы рта драло так, что я всерьез испугалась, что, заглянув завтра в зеркало, увижу в нем Человека, Который Смеется. И Арвис так встревоженно смотрит… Ой, я ж еще вообще ничего не сказала! Попробовала выговорить «Арвис», но вместо этого захрипела, напугав своего спасителя еще больше. Тот, кажется, понял:
– Тебе пить не давали, да? Мариэ, не смотри туда! – И, помогая мне подняться на ноги, одновременно закрыл собой что-то на траве. Я пошатнулась, еле устояла, а потом пихнула его – нет, я хочу видеть то, что с ними стало! Увидела. Отдельно лежащую на траве голову Лириада с дыркой трахеи в окровавленном обрубке шеи… и согнулась в сухом рвотном спазме, отхаркиваясь желчью.
– Мариэ! Пошли отсюда…
– В туалет хочу! – еле слышно прокаркала я. Ужас произошедшего физиологических подробностей не отменял. Вот только как я буду это делать с железной полосой поперек всего? А не сделаю – лопну.
– Ключ где? – понятливо поинтересовался Арвис.
– Дома, – мрачно прохрипела я. – Сирус жив?
– Сильно ранен, но жив. Он кинжал в бок получил. Пару недель проваляется в постели.
Я облегченно вздохнула. Мысль о том, что парня убили из-за меня, была невыносима.
Мы дошли до деревьев. Я оттолкнула Арвиса:
– Отвернись!
Тот послушно отошел на несколько шагов и повернулся спиной. Потом, чувствуя мою заминку, бросил:
– Поищу тебе одежду, – и пошел назад, на поляну.
Вот никогда больше не стану экономить время на качестве! Но кто же знал, что меня похитят прямо в этой конструкции? Хотя, если бы без нее, было б куда хуже… Ужас!
Вернулся Арвис.
– Извини, твою одежду они порвали в клочья. Злились, наверное. Есть куртка и почти чистые штаны. Лучше, чем ничего.
Я прервала его:
– Арвис, если они тут встали на ночлег, рядом должна быть вода. Хочу туда. Помоги дойти?
Он меня отнес. Причем ему было, похоже, глубоко наплевать, что его самого шатало, что я была перемазана в крови и черт-те в чем, что от меня несло страхом, потом, желчью и кровью. Кажется, он видел что-то совсем другое.
На берегу он посадил меня на траву. Разделся, снова подхватил на руки и занес в речку по пояс. Я отмыла в чистой воде ладони, лицо, а потом прополоскала рот и стала пить. И выпила б, наверное, ведро, если бы не вспомнила, что мой зад все еще украшен оригинальной металлоконструкцией и что если я не хочу снова вставать в позу «борец сумо, лезущий боком на дерево», стоит поумерить аппетиты. Поэтому, утолив жажду, просто начала мыться. Голову не мочила – мыть нечем, а сохнуть негде. Попутно вымыла лицо и грудь Арвису, который осторожно поддерживал меня, не давая упасть.
– У них есть карета и где-то рядом пасутся лошади, – сообщила я, пока мы выбирались на берег.
– А где мы, ты знаешь?
– Ехали к границе Талисии. Вроде путь два дня длиной. Больше ничего не знаю, – зябко пожала плечами.
– Значит, к югу от Риоллеи… – задумался Арвис. – Пешком не дойдем. Надо ехать. Выбирай – либо ты в карете, я вместо кучера, либо оба верхом.
– В этой штуке верхом не сесть, все отшибешь, – вздохнула я. – Только боком. Так что карета.
Если б мы не видели в темноте, не справились бы. Хотя справлялся Арвис. Меня хватило только на то, чтобы держать под уздцы очередную пойманную им лошадь. Причем кто кого еще держал – я коняку или она меня, – вопрос спорный.
Ехать на сиденье было лучше, чем кулем на полу, но все равно я ерзала с бедра на бедро, пытаясь не понаставить еще шишек. И так, когда прошел шок, стало ясно, что у меня треснуты три ребра, а синяки такие, что за пару недель не сойдут. Но хоть чуть не удушивший меня ковер пригодился – теперь я прикрылась им по шею добровольно, меня трясло то ли от холода, то ли от пережитого. Что чувствовал Арвис – не уверена. Иногда мне казалось, что я ощущаю его присутствие в своей голове… но реально я слышала только, как он погоняет и погоняет коней. Наконец мы остановились.
Карета качнулась, когда он спрыгнул. Распахнул дверцу:
– Дальше ехать нельзя, лошадей уморим. Тут большой сарай, похоже, сеновал. Пошли?
Лошадей привязали, бросив им сена – поить их сразу после такой скачки было нельзя.
Меня Арвис устроил поверх своей одежды – ковер я брать отказалась наотрез – и лег рядом, обнимая и грея своим телом. Я притянула его к себе, прижалась, уткнулась в шею… Наверное, мы оба очень устали, потому что заснули почти мгновенно.
Проснулись на заре, от холода. Единственный бывший на мне предмет туалета покрылся капельками росы, и тепла и комфорта это не добавляло. Холодно и мокро. Не удержавшись, выругалась на родном великом и могучем.
Арвис тут же открыл сонный серый глаз:
– Эриналэ… что ты говоришь?
М-да. Вот этого ему лучше не знать.
Вместо ответа потянулась, чтобы поцеловать его в щеку. Но он повернулся, встретив мои губы губами.
– Ты мне не сестра. А эриналэ целуют так…
Через тридцать секунд я забыла и про холод, и про болящие ребра и саднящие синяки по периметру. Эндорфины – лучшее обезболивающее. А еще я поняла, что согласна стать его эриналэ, чем бы это там ни было. Хоть домашней белкой, что поет и орешки все грызет… О чем и сообщила, когда мы прервали поцелуй, чтобы вздохнуть.
– Я согласна.
– На что согласна?
– Быть этой, вредэналэ.
– Так ты же уже согласилась!
– Когда это? Не помню такого!
– Когда мы обменялись кровью.
Упс! Как сказали бы братья Колобки: «Ни-че-го не понимаю!» Хотя какая разница. Тогда, сейчас, потом… он рядом, и ладно.
В дождевой бочке рядом с сараем нашлась вода для лошадей. Я туда заглядывать не стала. Побоялась, что если увижу отражение своей битой рожи – заору. Кстати, а как домой-то попасть? Ждать ночи? Озвучила сомнения.
– Не волнуйся. Замотаю в ковер и занесу. Никто и не поймет, чем это было.
Тьфу, опять этот ковер! Но остановка в любом другом месте означала, что железяку с себя мне не снять. А я стремилась к вожделенному ключу, как птица к родному гнезду. Между прочим, вот дала б один ключ Арвису, сейчас бы не мучилась! Кстати, это мысль, так и стоит поступить.
В город мы приехали ближе к обеду. Профессор, услышав стук Арвиса, бросился к дверям. Увидел свернутый рулетом ковер с грязной пяткой внутри и пополз вниз по стенке:
– Иримэ убили?
– Жива, – откликнулся маэллт, – но избитая и голая.
Мне уже было наплевать, что я побита, раздета, два дня не ела и похожа на кикимору. Размотавшись, рванула по лестнице за ключом, а из своей комнаты, уже без пояса, закутавшись для скорости в простыню – в ванную. И заперлась там на два часа, крикнув на бегу, чтобы затопили печку.
Потом меня накормили и отнесли в кровать. Уложив на чистые простыни, Арвис туго забинтовал мне ребра. Жало, зато болеть сразу стало меньше.
А затем мы позвали К-2, и я рассказала ему и моему эриналэ – в мужском роде это слово звучало точно так же – о том, что произошло. Начиная с той самой приворотной травы. Правда, подслушанный разговор и инициативу украсить меня памятными надписями озвучивать не стала. О них профессору знать ни к чему, он и так впал от моего повествования в меланхолию. А вот Арвис должен услышать о том типе из дворца как можно скорее. Как и о том, что эту картавую сволочь я по голосу и во сне опознаю!
Когда расстроенный К-2 ушел к себе, Арвис немедленно разделся до трусов и залез ко мне под одеяло. Обнял. Потом закинул колено на мой живот. Я взвыла – синяков там было не меньше, чем на боках или на ногах. Колено убралось. И немедленно его место заняла горячая ладонь. Которая тут же поползла вниз.
Пришлось пресечь это дело, перехватив длань в районе пупка. Моя защита, которую я уже бережно протерла тряпочкой с маслом и спрятала в шкаф, понаделала мне потертостей, наминов и понаставила синяков, которые неделю заживать будут. Причем все в очень интересных местах. Но дело даже не в том. Просто ладонь Арвиса – это очень отвлекающе, мысли разлетаются из головы вспугнутыми воробьями. А я хотела с ним поговорить.
– Арвис, я рассказала К-2 не все.
– Я понял.
– Тогда иди ко мне и смотри сам.
Две головы на одной подушке, переплетенные стиснутые пальцы, закрытые глаза… и убийственно серьезные лица.
Тот голос – бархатистый, чуть картавый – звучал в моих воспоминаниях плоско. Но я была уверена – этого ублюдка я узнаю, где бы ни встретила. А искать его надо во дворце.
Арвис сжал мои пальцы так, что чуть не сломал, когда я передала ему то, о чем не стала говорить в присутствии К-2, – что меня собирались пытать до смерти, чтобы свести с ума или хотя бы причинить боль ему. Но была и хорошая новость – они не знают, кто я на самом деле. Меня называли Иримэ. Для них я – профессорская племянница из глубинки, постельная грелка маэллта, а не Машка-из-другого-мира-потеряшка.
Попытка изнасилования никакой полезной информации не несла, я вывалила ее до кучи. Ему это облегчит угрызения совести от трех очередных убийств, хотя сомневаюсь, чтобы он сожалел об этом. А мне было необходимо разделить с кем-то это жуткое воспоминание – присутствовало ощущение, что вариться тут в собственном соку нельзя – с ума сойдешь. Все же мне до крепкого тренированного средневекового менталитета – пилить и пилить. Как до орбиты Марса, ага.
– Когда я внезапно перестал тебя чувствовать, чуть с ума не сошел. – Голос Арвиса был тих. – Кинулся тебя искать. Примчался к профессору – тот сказал про рынок. Побежали вдвоем и наткнулись на Сируса в луже крови. А потом был самый жуткий день в моей жизни – я только надеялся, что если ты жива, то сообразишь, как дать мне знать, где ты…