Расизм – это семья, семья – это равенство, это один за всех и все за одного. Это когда кто-то кормит супом маленьких карапузов, у которых ещё нет зубов. Одна общая судьба, нация, раса, без ублюдков, без выродков, без пижонов и без избалованных, без маленьких господинчиков. Больше никакой эксплуатации человека человеком. Больше никаких обездоленных. С этим покончено. Больше никаких лоботрясов, никаких сутенёров тоже, никаких заправил, никаких людей с двумя, с тремя желудками.
Марксизм облажался по полной программе, его карты биты: сердца людей холодны.
Их согреет только семья, деньги их больше не объединяют, только раса, деньги их больше не разделяют, этой проблемы больше нет. Вся страна воссоединилась в семью со ста франками в день.
*
Судя по всему, сказочно богатая любовница одного из председателей совета, в настоящее время находящаяся в тюрьме, послужила вдохновением для недавно обнародованного “декрета о целомудрии”.
Да что там! Декрета о втирании очков! о якобы защите морали и семьи!
Чучело гороховое! сколько ханжества во всех этих омерзительных увёртках!
в её ослиных мерзостях! ухо всегда востро в прокуратуре!
(как у коммунистов) чтобы отвлечь жалобы, перенести гром и молнии
на кучку несчастных…
Ах! знаменитый трофей! чем это поможет процветанию семей, если мы скрутим трёх оборванцев, трёх марателей бумаги, не способных подобрать правильное слово, посадим на скамью подсудимых дочерей Лота и ещё двух-трёх маленьких психопатов, которые хлещут плетьми самих себя…О несчастье! Французским семьям от этого не станет легче!
Я бы вам кое-что рассказал, мадам, будь вы до сих пор при дворе, но вы потеряли своё расположение… вы бы такого у меня наслушались… но вы больше не у власти… Не в моих правилах улюлюкать, я не привык нападать на слабых, падших, если я хочу задать взбучку Блюму, я делаю это, пока он на коне, пока он празднует триумф, и точно так же со всеми остальными, включая Манделя. Я не жду, пока их упекут за решётку. Я не делаю этого исподтишка в жалкой астматической газетёнке. Я не путаюсь в уловках и намёках.
Таким же образом я занял прогерманскую позицию. Я не ждал, пока комендатура вывесит флаг на Крийоне.
Если завтра вернётся Деладье (это вовсе не исключено, поверьте мне на слово), я уверяю вас, что снова разделаю его под орех, без всяких шуточек. Прежде всего, у нас с ним свои счёты, это он осудил меня…А пока он для меня табу, он на земле, хорошо, я подожду…
Всему придёт своё время…
Я ненавижу подонков.
Кричать “Да здравствует Германия” нужно было при Дрейфусе, Лекаше и Кериле, а сейчас – это табльдот.
Но вернёмся к нашим семьям… Вы желали им добра, мадам? При всём моём уважении, вам просто чихать на них с высокой колокольни! Вы не сделаете их жизнь лучше, вымарывая непристойности из книг. Я сообщу вам одну очень важную вещь – семьи вообще никогда ничего не читают, разве что только Париж-Суар, и тот иногда… Их развращают не книги…Их развращает ваш пример, пример ваших привилегий, ваше продуманное тунеядство, обеспеченное рентой, ваше невозмутимое благоденствие паразита, купающегося в нуге. Вот подлинное нахальство, воплощённая непристойность! Вот настоящее бедствие, мадам, оно не в книгах, оно в самом вашем существовании.
Я вижу для вас только один способ помочь семьям, которые вам так дороги – высыпьте им все ваши деньги, все атрибуты вашего счастья.
Вот что облегчит их страдания, только это, а не перестановка запятых, не возмущённая неприступность, не ёрзанья вокруг да около…Если вы хотите решить проблему, смелее вперёд! гоните ваши монетки! сюда! на стол! всё без остатка! вот тогда мы и поверим в вашу искренность, в то, что это не пускание пыли в глаза, в то, что вы действительно печётесь о семьях.
Раз всё это ради музыки, то мы тоже можем кое-что сочинить… безумные комедии, пасторели… Расин писал стихами для молоденьких девушек из Мантенона…
Ах! Не будем доверять этим любовницам!...забота о семьях для них как вкус к изящным искусствам – слабость, каприз, бзик!...
*
Я вовсе не собирался критиковать изящные искусства и обучение им.
Я не знаю, что может быть важнее, чем это. “Дайте мне исключительное право писать народные песни, и я встану над теми, кто составляет законы.”
Задумайтесь над этими драгоценными словами.
Вы говорите: “У народа нет никакого вкуса! Он любит одни фальшивки, одни помои…”
А кто бы привил ему этот вкус? Точно не школа, она ничему не учит. Людям нет никакого дела до вкуса, до энтузиазма, до страсти – единственных полезных в жизни вещей…В школе их не учат ничему, кроме идиотского, обескровливающего, опошляющего резонёрства, школа превращает человека в бестолочь. Посмотрите на детей в первые годы их жизни… они само очарование, сама поэзия, сама радость, само веселье…Но уже лет в десять, в двенадцать этому непосредственному волшебству наступает конец! выцветшие подозрительные скрытные упрямые язвы, маленькие паршивцы, к которым больше не подступиться, несносные, испорченные кривляки, мальчишки и девчонки, сварливые, съёженные, безмозглые, как их папамама. Это крах! В двенадцать лет он уже почти настоящий старпёр! Звёзды попадали с неба в кучи мусора и грязи…
Чуду пришли кранты!
В чём же причина? В половом созревании? Нашли что обвинять! Нет! Всё дело в школе, великой извратительнице молодости, она выдрессировала их насильно, оглушила их с первого удара, школа обрезала им крылья под самый корень! Школа никого не воспитывает, она калечит, она кастрирует. Она не создаёт окрылённых людей и души, которые танцуют, она производит пресмыкающегося недочеловека, который ползает на четвереньках и раздувается от невидимых нечистот, человека-мусорную-корзину…
Ах! Это действительно величайшее преступление – запирать детей в школе на пять или десять лет, чтобы обучать их низким вещам, приёмам, как лучше закрутить мозги, опошлеть во что бы то ни стало, применить энтузиазм на вещи, которые покупаются, продаются, съедаются, сооружаются, на радость Капиталу, на вещи, с которыми надувают, которыми спекулируют, которые укрепляют штифтами, сверлят дрелью, вальцуют, паяют в сотнях механизированных преисподних, которые накапливают в этих помещениях, чтобы сбагрить их суетливому стаду скотоподобных покупателей…
Какой чудовищный фарс! Лишать детей их игр, тщательным образом связывать их по рукам и ногам экзаменами, с каждым разом всё более безоговорочно полезными, превращать в свинец их живую энергию, ставить их на четвереньки и сковывать, чтобы зверь больше никогда не резвился, чтобы он навсегда остался прозаичным, раздавленным своим страшным ярмом до смерти, до крика, до желания всех войн на свете, чтобы только избавиться от своих пут, от того, что уже нельзя назвать жизнью, а только неким подобием загробного существования давным-давно погибшей радости, заживо похороненной в школе.
Если именно так и никак иначе и должно продолжаться наше существование, в том же самом духе, что и сегодня, на этом круглом куске дерьма, то я не вижу в этом особо много смысла… Катастрофы как развлечения… гекатомбы как десерт… это не никому не поднимет настроение… Возможно, мы могли бы принять некоторые меры, изменить наши обычаи… спросить самих себя, что с нами не так…Разве что мы сами любим эти зверства… великие изящные искусства катастрофы…
Изящные искусства важны, я критикую не их…Всё дело в том, как ими пользуются, вот в чём трюк… Возможно, они могли бы сверху донизу обновить Европу со всеми её омерзительными болячками, вернуть ей немного души, смысла жизни, очарования и прежде всего радости, вот чего ей не хватает больше всего – радости, чтобы начать, и её собственной мелодии, опьянения, энтузиазма, расизма тела и души, который стал бы украшением Земли, фонтаном самых высоких чудес! Ах, чёрт возьми, она так в этом нуждается!
Ей нужен восторженный, идеальный, величественный расизм, а не крючкотворный, склочный и надутый от порожняковой гордости.
Мы подыхаем, потому что у нас нет легенды, нет таинства, нет величия. Небеса тошнит от нас. Мы гниём в подсобке магазина.
Вы хотите вернуть задор? творческую силу? тогда вот вам первое условие: Обновите школу! перестройте школу! и не чуть-чуть… а до самого основания!...
Реконструкцию нужно начинать со школы, без школы вы не измените ничего. Привести в порядок, культивировать, заставить её распуститься, сделать счастливой, приятной, радостной, и, наконец, плодотворной, а не угрюмой, сморщенной, страдающей запором, потресканной и пагубной.
Школа – это новый, совершенно фееричный мир, который уже готов появиться на свет, но в настоящий момент все наши старания содействовать этому чуду сводятся лишь к систематическому насилию и бесконечным выкидышам.
Вкус населения – подделка, самая настоящая подделка, оно тянется к подделкам, к фальшивкам, в точности как свинья тянется к трюфелю, по какому-то извращённому инстинкту, безошибочно, к фальшивому величию, фальшивому мужеству, фальшивому изяществу, фальшивой добродетели, фальшивому целомудрию, фальшивым людям, фальшивым шедеврам, к сплошной фальши, безостановочно.
Кто привил ей этот вкус к катастрофам? Первым делом – школа, начальное образование, саботаж энтузиазма, простых, творческих радостей напыщенной и чопорной картонной моралью.
Школа шпиговки, вдалбливания, вколачивания бездушной галиматьи не приведёт нас ни к чему хорошему, она порочит нас в глазах всей природы…
Больше никаких детищ педантизма! никаких цехов, подрезающих сердца! приплюсывающих энтузиазм! оглушающих молодость! выпускающих одних обглодышей, плюгавых узловатых жертв обработки, пожелтевших как пергамент, способных влюбиться разве что в дробилку, лесопилку или измельчитель, работающий со скоростью 80 000 оборотов в минуту.
О строители и надзиратели пустынь!