Он хочет потрогать ваши деньжата, он хочет считать их вместе с вами…
Нелегко одновременно возродить нацию и сэкономить деньги.
*
Да уж! Зима выдалась суровой… что правда, то правда… По Сене скоро поплывут льдины… Все ждут… Я видел это с Пон де Брюйер… когда он засвистит!... Морозный!... Северный ветер!... природа безжалостна к тем, кто испытывает нужду… небольшая гора д’Аржантёй вся покрылась ледяной коркой… вместе со своей мельницей…Укуталась в громадное снежное покрывало… шлейф которого рассеивается… окутывает дома, запорашивает крыши… орошает берег, крошится над водой… большими вихрями кружит вокруг арок моста… Да уж! Зима выдалась суровой! по всей равнине, далеко вдаль, расстелилась белая скатерть… ветер играет как в русской степи… вздымает свистящие, танцующие воронки из снежных хлопьев и пыли…
Четыре длиннющие заводские башни на морозе вытянулись выше облаков и, кочегаря на всю катушку, грозят небу… завтра будет ещё холоднее… Воздушные замки дали огромную трещину… это чувство витает в воздухе, доносится снизу… и с вершины Мон Валерьен…
Ох! я не могу смотреть на это без боли, на этого ненормального на велике, он педалит против ветра, во всю глотку хайлает на свою железку, сам весь в соплях, как ещё колёса у него держатся, в корзине четыре стручка лука-порея…его мотыляет из стороны в сторону на каждой кочке, рытвине, колдобине…
Он выбился из сил, он останавливается, шмыгает носом, сморкается. Он прикидывает, что ему делать дальше. Ветер просто с ума его сводит, он так замёрз, что едва шевелится. Ах! ехать всё равно надо! Ну, а я, у меня свои дела, свои заботы, от которых я не могу просто взять и отмахнуться… Меня ждут, и не один, не двое, а человек двадцать!... может, тридцать… Ах! У меня самого вся физиономия исполосована острющими атмосферными резаками, которые несутся отовсюду с невообразимой скоростью… Я прохожу мимо велосипедиста…
А вот и Дивето, мой коллега, идёт как раз мне навстречу… Он закончил работать… Я всегда рад с ним пересечься… прежде всего это великолепный, хорошо воспитанный человек, в этом не может быть никаких сомнений… кроме того, в некоторым смысле даже учёный… Он закончил приём… он раздал все свои талоны… настал мой черёд… взять на себя медсестру, ватный тампон… никого не огорчать… выручать всех в беде… Ах! Это нелегко, непросто… ввиду проблем с транспортировкой… перебоев с поставками, нехваткой медикаментов… про молоко можно вообще забыть… железнодорожники сходят с ума, им нечем отапливаться… сахар идёт с севера, где больше никому нет до нас никакого дела… пахта – с запада, который больше не желает ничего слышать… всего этого мы не видим целыми неделями…медицинская практика становится
затруднительной, когда пациенты практически ничего не едят… Ах! Дивето согласен со мной, что всё это действительно изнуряет… а он человек здравомыслящий !... что родители не отдают себе отчёта в том, как всё обстоит на самом деле, что молока в коробках больше нет… тем более сахара, который шёл из Швейцарии… а им класть на Швейцарию, родителям… Швейцария им по барабану, их интересует только их спиногрыз, они ни за что не оставят вас в покое, пока до вас, наконец, не дойдёт, что он замёрз, что он побледнел, что у него кашель… и что теплу неоткуда взяться… потому что вот уже шесть недель как во всей их халупе нет ни кусочка угля… и что всё это не может продолжаться вечно… Что сироп не уладит всех проблем, даже Дезессар, а он лучший, он помогает! это удобное, успокаивающее, незаменимое лекарство… Но не на Северном же Полюсе!...
А старики, которые неизбежно замерзают быстрее остальных… ввиду того, что они и так уже почти остыли… которые были так довольны своим отваром… чем их согреть? румой?... крушиной?... Всё это выше человеческих сил!... Дивето в этом уверен… на одном усердии далеко не уедешь!... наука и познания бессильны перед роком… суровым и ужасным…
Я всегда рад видеть Дивето… Но пересекаемся мы нечасто… он действительно очень великодушный человек, кроме того, отменный специалист, чуткий, восприимчивый к художественной литературе, кроме того, многоопытный. Он всегда возил меня на своём автомобиле, пока он у него ещё ездил… но, увы, ему пришёл конец…Теперь мы передвигаемся только на своих двоих и гордиться больше нечем… это уж точно… Ничего не поделаешь… мы стоим, болтаем о том о сём на мосту, на северном ветре… Мы, врачи, такие… Мы чем-то напоминаем консьержек… едва ли не всюду суём свой нос… мне нравится обсуждать с ним политику… да и сам он не прочь об этом потолковать… Холод опьяняет, особенно резкий, пронизывающий ветер… Ледяной аквилон! Дивето мне симпатичен… и я надеюсь, что это взаимно… Я обращаю его внимание… мне втемяшилась в голову одна мысль…Ну, я и давай ему: “Вы слышите?... Таа!!!... тоо!... тоо!... тоо!... тоо!... тоо!... Таа!... Таа… на что похож зимний ветер?” Я напеваю ему, чтобы он лучше расслышал… ля! фа! соль! ля си до! ля! До! чтобы он хорошенько расслышал этот призыв! до-диез! ля-диез!... как следует расслышал!... фа-диез минор! Это мелодия! Лебединые Чары… это призыв, мой друг! призыв!...
– Это изумительно, Фердинанд! изумительно! великолепная музыка!... Он бы никогда не стал со мной спорить… Но трагичная! я нахожу её трагичной! разве я не прав… Ах! разве я не прав?...
Чуткий, ох, чуткий Дивето!... и доброжелательный!... воистину превосходный человек!
– Что тут ещё можно прибавить… всё это витает в воздухе!...
– Ох, Фердинанд, вы в этом уверены?...
Он немного сомневался…
– Это судьба, месье! Судьба!...
Его сомнение задело меня. Я окончательно завёлся…
– Видите, вон там, вдали… равнина… за Фоли… Шарльбур?... метель поглотила всё!... а ещё дальше?... на склоне?... крутится… прямо наискось… вертится… Кто там прыгает?... с покрова на покров?... аа?... и собирается?... ля! фа! соль!... ля… си… до!... тоо!... тоо!... я больше не мог!... Тоо!... Тоо!... тем хуже! мой друг!... Тем хуже! поддадимся этим чарам!... тоо! тоо!... Химеры! вот они! Химеры!...
Мы оба рассмеялись, такой вот дул ветер, снег кружился вихрями… неистовыми спиралями… ослеплял нас… мы удалялись друг от друга… не без труда… Я шёл своей дорогой, борясь со шквалами… Он всё ещё кричал мне вдогонку сквозь сыпавший снег… “Талоны под тонометром!”…У нас там заначка…“В левом ящике!”
Народу собралось полно… целая толпа ко мне на консультацию… самые преданные пациенты… раз, два, три, четыре предписания… и один талон… это ритм… раз… два… три талона… одно предписание!...зимний каданс… всё меньше и меньше предписаний… всё больше и больше талонов… и каждый раз четверть… пол-литра… Меня буквально сводят с ума мольбами… Я до паники боюсь телефона… что он зазвенит, что не осталось больше ничего… что я раздал всё молоко в городе… по мере того, как нужда растёт, предписаний всё меньше и меньше… талонов всё больше и больше… 25 кусков сахара… небольшое ведёрко угля… что невзгоды не заканчиваются… что они растут… что они охватят всё… и, в конце концов, доберутся и до медицины… что они сведут нас всех в могилу…
Раз, два, три малыша подряд, все сотрясаются от кашля, это коклюш… все завёрнуты в шерстяную одежду как в коконы… за ними – восьмидесятилетняя старуха со своей безработной племянницей …они обе живут в павильоне… старуху трясёт без остановки… у неё это с прошлого воскресенья… когда она попыталась выйти на улицу… чтобы дойти до колонки… есть нечто противоестественное в том, как её трясёт, для такого хрупкого тельца это настоящее землетрясение… она заставляет ходить ходуном всё, к чему ни прикоснётся – свой стул… мой стол, стоящий рядом… стены… дверь… Я понемногу начинаю понимать, откуда это у неё… она говорит нараспев, она почти взвывает, до такой степени её сотрясают катар и жестокая эмфизема… Её так трясёт уже три дня и три ночи… а вместе с ней содрогается и вся
их конура… она больше не может спать… её племянница тоже не смыкает глаз… Они живут в деревянном павильоне… “Яа пвосвыла на увисе!” Само собой, зубов у неё уже нет… “Но вома воже холовно”… Дрожь не прекращается…Когда тебе восемьдесят лет, всё именно так
и происходит… Один раз подхватишь… И всё, выздоровления не жди… “У нас все стены покрылись льдом… лучше бы она умерла, чем так мучилась” – вот что втолковывает мне её племянница… она упряма, рассудительна… Она просит покоя и угля… и чтобы я оставил свои добрые советы, если я не могу помочь ей согреться… ей не нужны мои таблетки… и мои мази на спирту тоже… которые я так любезно предлагаю… Она сыта по горло ласковыми словами, ей нужны уголь и хлеб… “Тётушка не больна, она голодна, ей холодно, вот и всё… её не перестанет трясти, пока у нас не будет угля…” Чёрный уголь – вот что ей нужно… уголь, который горит в печи… и ещё немного молока и сахара… Я не хочу, чтобы это было на моей совести… я отпускаю ещё двадцать пять кило…Это совсем не по уставу… Я то и дело совершаю нарушения…
Телефон не умолкает…
Снова матери, затем молодые девушки, затем отцы, двоюродные братья… безутешные, самоуверенные… те, которые хромают… которые кашляют… которые помирают с голоду… которые едва сводят концы с концами…Ах! я принимаю всех, я бодр духом… приветлив… энергичен… кроме того, у меня ещё есть пальтишко… в этом помещении можно задубеть от холода… температура нулевая, и тут и там гуляют сквозняки…
Итак! С грехом пополам день прожит… наступает ночь, люди смешиваются с предметами… они уходят страдать в другое место… к себе домой… Парочку я направил в госпиталь… больше не смог… Звонки сыплются градом… Я вздрагиваю! я подскакиваю! Это катастрофа!... Ничего!... одни имена покойников… тех, что я принимал каждый вечер… словно кто-то дал им право всё взять и бросить… помахать нам рукой… приказать всем долго жить… “мёртв”… легко сказать!... Я займусь этим… словно они умнее всех остальных… намного умнее и безупречнее… Я выдам им билет… на кладбище… это я тоже выдаю… Мимо меня и муха не пролетит.