Я надеялся, что Аня будет радоваться материнству, но стало только хуже. Она винила себя в том, что родила больного ребенка, да еще раньше срока. Совсем замкнулась. Лежала на кровати, уткнувшись в стену, и молчала. Молока у нее оказалось мало. Антон не наедался, плакал все время. Аня опять винила себя. Я пытался с ней поговорить, но она снова начинала плакать. Мне не доверяла, скорее боялась. Мы так и не стали близки. Я тоже не мог ей довериться. Аня уходила и могла часами бродить с коляской не пойми где. Я за нее волновался. Иногда она не отдавала себе отчета в том, что происходит, – утро сейчас, день или вечер. Могла носить на руках Антона часами, не отпуская от себя ни на минуту. А уже через день не подходила, когда он истошно рыдал от голода.
Мы с Аней отдалялись каждый день. Однажды я подумал, что моя жена сошла с ума. Я пришел домой пораньше. Антон плакал в комнате. Аня лежала в гостиной, уткнувшись в стену и накрывшись с головой пледом. Я покормил Антона из бутылочки и пошел в ванную. Аня ворвалась, когда я купал сына. Она кричала, что я хочу его утопить, раз он не такой, каким должен быть. Пыталась вырвать у меня ребенка. Я объяснял, что просто его искупал перед сном. У жены началась истерика. Мне пришлось вызвать врачей. Ане сделали укол, чтобы она успокоилась. Врач мне объяснил, что у молодых матерей бывает подобное состояние – истерика, страхи, нежелание кормить ребенка, вспыхнувшая ненависть к мужу. Бывают и случаи суицида. Врач сказал, что Ане нужна помощь – кто-то из близких должен находиться рядом. И если есть возможность, надо нанять няню. Что я и сделал. Вызвал тещу, пригласил профессиональную няню с хорошими рекомендациями. Но Аня всех считала врагами – и меня, и собственную мать, не говоря уже о няне. Вбила себе в голову, что мы ее не понимаем, а понимает ее только врач из поликлиники. Частный же врач делает все, чтобы она страдала. Этого я совсем не мог взять в толк. Зачем нужно несколько часов сидеть в очереди в поликлинике, когда есть врач, который придет на дом и сделает все, что нужно ребенку, включая прививки? Зачем беспокоиться о том, украдут коляску от поликлиники или нет? Почему не пользоваться тем, что я мог дать жене и сыну? А я хотел дать им самое лучшее. Все, что мог.
Для своей жены я оставался врагом. Возможно, поэтому таким и стал, не знаю. Но терпел долго. Наша супружеская жизнь закончилась после рождения сына. Аня спала в детской. Если я задерживался на работе, она меня не ждала. Если говорил, что уезжаю в командировку, улыбалась. Неделя, две без меня были ей в радость. Разве о такой семейной жизни я мечтал?
Я хотел ее порадовать. Она как-то сказала, что мечтает научиться готовить. Не так, как ее мама, а красиво, правильно. Я подарил ей сертификат на кулинарные курсы. Она обиделась, я это чувствовал. Но отходила, отучилась. Волновало ли меня, как она готовит? Нет. Я не был избалован. После жизни в детском доме радуешься куску хлеба. Теща меня закармливала. Мне столько не требовалось, но было приятно, чего уж говорить. А кому не были бы приятны забота, домашний уют, пирожки, которые пеклись специально для тебя? Я просто надеялся, что Аня найдет себе занятие по душе, поэтому купил ей этот сертификат. Только и всего. Никакой задней мысли. Многие женщины любят готовить, печь десерты, хлеб – не важно. Хобби. Но для Ани это стало испытанием и вроде как очередной оплеухой от меня. Жена думала, что я отправляю ее на курсы, потому что она ни на что не способна, даже сварить нормально макароны. То есть я ею недоволен и считаю плохой хозяйкой.
Это было не так. Точнее, да, Аня оказалась не лучшей в мире хозяйкой. Ну и что? Чего мне хотелось? Поговорить с женой как близкие люди. Но за несколько лет брака мы ни разу не смогли этого сделать. Антон рос слабым, мне его было жаль до безумия, до слез. Частный врач прописала особую смесь, которую было сложно достать. Я ездил по аптекам, заказывал друзьям, чтобы привезли из-за границы. Как и остальные лекарства. Я делал все, что мог, правда. Ане врач категорически не нравилась, а мне, наоборот, с ней, то есть с врачом, было спокойнее. Она расписывала все четко и понятно – вот это купить, вот этим кормить, вот такой препарат. Врач всегда оправдывала Аню – говорила, надо потерпеть, были тяжелые роды, все изменится, и я терпел. Честно. У меня не было любовницы, я никого и ничего не хотел. Только спокойствия в доме, в семье. Только семьи не получилось.
Но мы как-то жили. Аня иногда вдруг становилась нежной. Казалась нормальной. Что-то готовила, занималась сыном. Но в любой момент это могло измениться. И она опять лежала целыми днями на кровати, уткнувшись лицом в стену. Погружалась в собственный мир.
А потом родилась Юлька. Аня мне не могла ее простить. Она меня не хотела, не желала, только терпела. Новая беременность стала для нее концом света. И для меня тоже, откровенно говоря. Мы кое-как научились жить, не мешая друг другу, не вникая в чувства, как соседи. Обычная семья, даже благополучная, если смотреть со стороны. Аня вроде бы успокоилась. Антон рос. Хоть слабым, но стабильным. Сердце за него уже не обрывалось каждую минуту, но страх так и не прошел. Я не знал, чем могу ему помочь и как. Антон был очень привязан к матери. Она это понимала, чувствовала и обращала против меня. Только теперь я считался не только ее личным врагом, но и врагом собственного сына. Нет, она не настраивала Антона против меня открыто, но, если ей что-то было нужно, поехать к матери например, она подговаривала Антона. Даже если он не хотел ехать к бабушке, соглашался. Лишь бы не расстраивать маму, иначе она начинала плакать. Антон не мог видеть слез матери, а какой сын может? Он пытался сделать так, чтобы всем было хорошо. И первым уступал, наплевав на собственные интересы. Меня это ужасно раздражало. Я все понимал, только не знал, как объяснить сыну: мы его родители, и его интересы должны быть на первом месте, а не мои или матери. Важнее всего его здоровье, обучение. Не надо угождать всем, не получится. Антон этого не понимал. Он соглашался провести каникулы у бабушки, где отчаянно страдал без книжек, занятий. Антон – моя гордость, рос умным парнем, интересующимся, читающим. Я им искренне восхищался.
Когда Аня узнала, что беременна, у нее случился нервный срыв. Она кричала, плакала, говорила, что избавится от ребенка. Что еще одни роды не переживет и вообще больше не хочет детей. Потом легла и уставилась в стенку. Антон переживал, спрашивал у меня, что происходит с мамой. Приходилось ему врать, что мама болеет, но скоро выздоровеет. Я вынужден был снова вызвать на помощь тещу – работал чуть ли не круглыми сутками, а Антона надо было водить в школу, забирать, кормить. Как-то я вернулся раньше и случайно услышал разговор тещи с Аней.
– А ты уверена, что этот ребенок от Георгия? – спросила теща и хмыкнула.
– Уверена, – ответила Аня и замолчала.
– Ну хорошо, что уверена, – заметила теща.
Аня, к счастью, передумала делать аборт. Я так и не знаю, что на нее повлияло, и мне было, если честно, наплевать. Главное, что появилась Юлька.
Дочь родилась крепкой, здоровой, крикливой. Она была похожа на меня внешне сразу же, с первого дня. Я знал, что жена мне изменяет, так что вопрос тещи меня не удивил. Но то, что Юлька – моя дочь, было понятно без всяких тестов на ДНК. Мои черты лица. Только характер у нее оказался свой – взрывной. Совершенно не умела сдерживаться. Аня этого не ожидала и не знала, как общаться с дочерью. Юлька умела быть ласковой, но через минуту могла дать в лоб. Она была сильной, властной – эти качества мне приписывала жена. Да, мне пришлось стать сильным и властным, а Юлька такой родилась. Дочь получила не только мои подбородок, нос, выносливость, но и самое главное – желание жить. Она умела за себя постоять. Антон, взрослея, больше походил на Аню – ему было проще отступить, отойти, не вмешиваться, не привлекать к себе внимания. Юлька же всегда оказывалась в эпицентре любого события. Она боролась, сражалась. Мне пришлось научиться выживать, дочь обладала этим качеством с рождения.
Аня решила, что я не рад рождению девочки. Придумала для себя очередную историю, свою версию, в которую поверила. Ей хотелось, чтобы я оставался врагом. Я обязательно должен быть чем-то недоволен. Аня убедила себя, что я ждал рождения сына-здоровяка и не хотел девочку. Я твердил жене, что это полная ерунда, но Аня мне не верила. Я купил Антону боксерскую грушу, перчатки, зная, что покупаю для Юльки. Она будет с радостью мутузить грушу. Но Аня не разрешала Юльке трогать перчатки и грушу, а Антона заставляла. Подчеркивала, что это для папы – раз папа купил, значит, надо использовать, нельзя его расстраивать. Бред полный. Мне даже не хотелось возражать. Как можно спорить с чьими-то безумными, больными фантазиями?
В Антоне обнаружилось то, чего совсем не было во мне, – нежность и безусловная доброта. Он умел любить абсолютно, всем сердцем. Возможно, он перенял это от моих предков, не знаю. Но точно не от Ани и не от тещи. Те так любить не умели. Или это было только его качество – удивительное, восхищавшее меня. Я видел, как он привязан к сестре. Чувство, которое не поддается разуму. Оно изнутри, из души. Ты любишь не потому, что должен или обязан, а потому, что не можешь иначе. У меня такого не было ни разу. Ни к кому. В Антоне оказался такой запас любви, которого хватало на всех нас. Но именно Юлька стала для него всем.
Я надеялся, что все может измениться. Много лет. Терпел. Частный врач говорила, что материнский инстинкт не включается сразу, автоматически после рождения ребенка. Иногда требуется время. Каждой матери – свое. Возможно, Анне нужно дать чуть больше. Я ждал, но она не изменилась. Если раньше винила себя, что родила недостаточно сильного и здорового сына, то после рождения дочери считала себя виноватой, что та слишком энергичная, здоровая и активная. Становилось все хуже – Юлька вела себя как заправский хулиган. Я ею гордился, не переставая удивляться. Но моя жена страдала. Наверное, Аня мечтала родить мальчика – сильного, похожего на меня, и девочку – нежную, слабую. А получилось наоборот. Не знаю, что творилось в голове у моей жены. Если честно, мне казалось, что она вообще не хотела иметь детей. Оба ребенка не были для нее долгожданными и желанными. Скорее побочный эффект нашего брака.