А может, Ане было не так уж наплевать на Георгия, как она думала? Нет, еще один разговор все же состоялся – Аня кричала, что ходила на кулинарные курсы, занималась детьми, потеряла любимую работу – и все ради него. И если он это не ценит, надо разводиться. Наверное, ей стоило в определенный момент прикусить язык, но кто ж думает о словах, сказанных в запале?
– Я согласен, – сказал Георгий.
– На что? – не поняла Аня.
– На развод.
Аня была уверена, что он начнет ее отговаривать, убеждать, как ему важна их семья. Станет валяться в ногах, чувствовать себя виноватым. И тогда, используя ситуацию, она получит большую свободу. Сможет ездить в Иваново, не спрашивая разрешения. Забросит наконец ненавистную готовку. Перестанет отчитываться перед мужем о каждом потраченном рубле. И будет снимать с карты столько, сколько захочет. Хоть все деньги переведет Толику. Лишь бы он остался с ней. Но все пошло не по плану. Она была уверена, что муж никогда на это не пойдет. Ради детей. Он хотел крепкую семью, и развод для него стал бы трагедией, катастрофой, крахом жизни. И вдруг он так просто согласился. Почему? Аня рассчитывала на свободу и получила ее. Только не такую, о которой мечтала. Вместо бесконтрольных трат, поездок, когда захочется, она получила полную свободу передвижений, только без денег. А такая свобода оказалась тяжелой. Совсем не нужной Ане.
Она, в слезах, поехала в Иваново и кинулась на грудь Толику. Рассказала, что разводится. На что она рассчитывала? Что Толик обрадуется и позовет ее в новую жизнь? Бросит свою Ленку, и они с Аней заживут долго и счастливо? Да, именно так Аня и думала.
– То есть денег ты не дашь? – уточнил Толик, выслушав проникновенную речь Ани про предательство супруга.
– Нет, – ответила она.
– Ну ладно. Слушай, мне пора. С Ленкой в магазин собирались закупиться. – Толик начал натягивать штаны.
– Закупиться? Ты совсем офигел? Ты меня хоть слышал? – Аня смотрела на любовника и не понимала, что происходит. Он собирается в магазин с женой после того, как она объявила ему, что разводится? Что теперь свободна и они могут быть вместе, о чем мечтали столько лет? А он говорит про «закупиться»?
– Не начинай, ладно? Слушай, ну найди себе еще кого-нибудь. Ты ж в Москве. Я не против, если что, – хохотнул Толик, чмокнул ее в щеку и ушел. Аня сидела, будто на нее обрушился потолок, а люстра прилетела прямо на голову. Такого она точно не ожидала.
Георгий между тем сделал все, чтобы ускорить бракоразводный процесс. Мать без конца спрашивала, как она могла согласиться отдать Антона мужу. Могла. Потому что думала только о том, что Толик ее предал. Она вообще не помнила, как проходил бракоразводный процесс. – Просто кивала, подписывала там, где ей указывали, будто в тумане.
Аня вспоминала подробности последней встречи с Толиком – как он ходил, как сидел, что говорил. Прокручивала эти детали в голове раз за разом, с ними засыпала и с ними же просыпалась. Георгий? Антон? Юлька? В тот момент они не имели для Ани никакого значения. Так бывает. Не потому, что она не любила детей. Просто не понимала, при чем здесь дети. Ее жизнь, личная, рухнула. Не семейная, а личная. Хотела ли Аня вернуть Толика? Конечно. Мечтала об этом. Хотя бы на один раз. Думала, если родит, сможет видеть его чаще. Скучала по нему отчаянно, так, как ни по кому больше. И отказывалась поверить, что настолько ему безразлична. И никакой он не альфонс. Всегда объяснял, на что нужны деньги. Покойному отцу памятник поставить, например. Аня помнила дядю Славу, умершего от беспробудного запоя, с детства и, конечно же, отправила столько, сколько просил Толик. Потом его мать заболела, нужны были деньги на то, чтобы перевести ее в городскую больницу. Аня тут же перевела – тетю Лиду она тоже знала с детства. Покойный дядя Слава лупил ее до черноты – ногами, чем придется, куда придется. Тетя Лида отыгрывалась на сыне – лупила ремнем Толика. Тот тоже ходил синий, пока однажды не вырвал из ее рук ремень и не ударил в ответ. Тетя Лида говорила, что он – копия отца, яблоко от яблони вообще не откатилось. Такой же жестокий. Аня в это не верила. Толик не мог ударить мать. И Ленку тоже, хотя та жаловалась, что он руки распускает. С Аней Толик всегда был нежным.
Георгий… была ли она ему благодарна? Совсем нет. Она его не любила, не была признательна за заботу. Никаких чувств не испытывала. Все, что ей было нужно, она пережила с Толиком – от безумной любви до такой же безумной ненависти. Вся палитра чувств. Нежность, благодарность за нее же, удовольствие, радость, отчаяние, надежда, страсть. На мужа чувств не оставалось. Как и на детей. Она, конечно, любила их. Но не той любовью, которую ждал от нее Георгий. Не безусловной. Не окунулась с головой в материнство, не посвятила всю себя детям. Она хотела жить своей жизнью. С Толиком. И, когда это стало возможным, он от нее отказался. Даже не планировал такой вариант. Это нельзя было считать предательством – ведь он ей ничего никогда не обещал. Она да, мечтала вслух, планировала, фантазировала. Он даже не кивал в ответ на ее слова. Но все равно, для Ани его отказ от нее и ребенка стал ударом в диафрагму, когда не можешь дышать, а когда сможешь – неизвестно. Может, и никогда. Когда сломанные ребра впиваются в легкие – и все, наступает конец. Для Ани он и наступил. Она жила со сломанными ребрами, с раздавленной, разорванной диафрагмой, с невозможностью сделать полноценный вдох.
Антон
Антон слонялся вокруг школы. Настя уехала к репетитору, Милан на тренировку. Идти домой не хотелось. Настроение было ужасное. Папа пропадал на работе. Антон несколько раз звонил маме, но она не отвечала. Юлька тоже. Он добрел до младшей школы, пришел на детскую площадку. И там увидел сестру. Она показывала малышам, как Молли умеет подавать лапу, крутиться на месте, будто танцует, и перепрыгивать препятствие. Дети гладили собаку, мамаши улыбались.
– Юлька, – позвал сестру Антон.
Она кинулась к нему, Молли побежала следом.
– Привет, собака. – Антон не очень любил собак, откровенно говоря, боялся их, но протянул руку, давая Молли себя понюхать. Собака не была настроена дружелюбно.
– Молли, это Антон, мой брат. – Юлька строго велела собаке подойти и дать себя погладить.
– Ты отлично ее надрессировала, – сказал Антон, почесывая голову Молли.
– Она еще иногда убегает. Вчера спустила с поводка, потом по всему парку ее искала, – пожаловалась Юлька. Они говорили так, будто расстались утром и сейчас обсуждают, как прошел день. Юлька, кажется, не помнила, что не разговаривала с братом несколько месяцев и не виделась с ним столько же.
– Ничего, ты ее приучишь, – улыбнулся Антон, не зная, о чем говорить дальше и как спросить, почему Юлька не отвечала на его звонки. Но ему и не пришлось придумывать – сестра сама начала рассказывать:
– Ты знаешь, что мама беременна? У нее скоро родится мальчик или девочка. Она не захотела узнавать заранее. Будет праздник. После УЗИ мама отдала конверт организаторам, там будут шарики, их нужно проткнуть. Если мальчик – посыпятся синие конфетти, если девочка – розовые, – тараторила Юлька. – Мама фотографа заказала. Мне надо будет платье надеть как у мамы. Не хочу, но с шариками прикольно, да? Ты кого хочешь – мальчика или девочку? Я – точно мальчика!
– Мне все равно, – ответил честно Антон, – ты же девочка, но стоишь десятерых мальчишек.
– Это да. Но вряд ли мама родит еще одну такую же, как я, – заметила Юлька.
– Точно. Таких, как ты, больше нет, – заверил ее Антон.
Они молчали. Антон гладил Молли, но собака не очень была рада ласкам. Смотрела на мячик, который держала в руках Юлька. Та наконец его бросила, и Молли побежала за игрушкой.
– У меня есть собака, – сказала Юлька. Она была счастлива.
– Да, это хорошо, – ответил Антон.
Они опять замолчали, не зная, о чем говорить.
– Как у тебя с математикой? Помощь не нужна? – спросил Антон.
– Ой, только ты не начинай. Меня и так репетиторы замучили, – огрызнулась Юлька. Молли принесла мячик, и Юлька опять его бросила.
– Ты всегда можешь позвонить мне. В любое время. Я объясню, – предложил Антон.
Юлька кивнула. Антон лихорадочно пытался понять, что сейчас интересует сестру, кроме собаки. О чем можно разговаривать, чтобы она не огрызалась, не замолкала.
– Мама уже придумала имя для ребенка? – спросил он. Это вырвалось само собой, не специально. – Когда она была беременна тобой, мы придумывали имя. Мама хотела назвать тебя Алисой, папа – Катей, а я – Юлей. Так что я победил.
– Алиса? – охнула Юлька и начала хохотать – Серьезно? Какая из меня Алиса?
– Знаешь, сколько мы спорили? Каждый вечер. – Антон понял, что сможет еще хоть немного поговорить с сестрой.
– Катя, – фыркнула Юлька, – у нас есть в классе Катя, терпеть ее не могу. Спасибо, что я – одна Юля в классе. Меня хоть ни с кем не путают. Мама говорит, что, если родится мальчик, назовет Александром, если девочка – Софией.
– Красивые имена.
– Ну не знаю. В нашем классе две Софии, только одна Соня, а другая Софийка. А в параллельном – две Евы. Только одна Ева, другая Эва. Слушай, а сейчас правда можно заранее узнать пол ребенка? Бабушка говорила, что раньше нельзя было, – спросила Юлька.
– Не знаю, как раньше. Но мама сразу сказала про тебя, что будет девочка. Поэтому и покупали все розовое. Меня тогда тошнило от розового цвета, – рассмеялся Антон.
– Терпеть не могу розовый, – расхохоталась Юлька.
– Да, ты еще говорить не умела, даже переворачиваться не могла, а уже орала, когда тебя в розовый комбинезон запихивали, – рассказал Антон.
– Правда, что ли? – Юлька аж замерла. Рядом крутилась Молли, принесшая хозяйке мячик, – она ждала, когда та опять его бросит.
– Правда, – заверил сестру Антон. – И ходить ты начала рано, лишь бы из своей розовой коляски побыстрее выбраться.
– Круто, – восхитилась Юлька.
– Да, ты всегда была крутой, – подтвердил Антон.