Теща, которую Георгий до этого видел всего один раз на свадьбе, без конца что-то пекла, жарила, парила. Внука кормила только домашней едой, никаких банок. Перетирала, смешивала. Радовалась, когда Георгий купил блендер, пароварку, маленький, буквально на чашку, миксер.
– Ой, так это ж ничего не надо делать, – удивлялась восторженно теща. – Оно само так крутит, что в пыль перетирает. Я ж могу теперь Антоше мяско подмешивать в кашу.
– Посоветуйтесь с врачом, – говорил строго Георгий.
– Так я ж уже. У меня все расписано. Питание – завтраки, обеды, полдники, ужины. Как же ж я без доктора? – восклицала теща и показывала тетрадку, где врач расписала график кормления на каждый день недели. Наверное, этого он ждал от Ани – благодарности, заботы. Но теща не передала этих качеств своей дочери, не научила. Она будто чувствовала, чем и его, Георгия, порадовать – пекла вкуснейшие пирожки с капустой и яйцом, которые он так любил. Обычно дети любят с яблоками, а он такие – с капустой, яйцом и зеленым луком. Она же делала ему на завтрак запеканки. Не сырники, а именно запеканки. И омлет не на сковороде, а в духовке. Как в детском саду. Георгий помнил детский сад, в который ходил, когда был обычным ребенком. Не детдомовским. И в детском саду ему нравились запеканки со сгущенкой и кубик омлета – пышный, с поджаристой корочкой сверху. Не омлет, а кусок торта.
Аня понемногу начала приходить в себя. Со слов тещи, играла с Антошей, кормила его, гуляла. Но когда бы Георгий ни вернулся с работы – а он тогда старался это делать в разное время, чтобы проверить обстановку в доме, – с Антоном всегда была бабушка. Теща, как могла, оправдывала дочь.
– Она хорошая, добрая. Надо потерпеть. Ничего, все наладится, – твердила она. – А я вот курник сделала. Положить кусочек?
И Георгий, съев курник, соглашался – надо потерпеть. Наладится. Но не налаживалось.
Психолог говорила, что дети, лишенные родительской ласки, эмоционально обделены. Не знают или не позволяют себе сильные чувства. Они или защищаются от них, или убегают – просто потому, что боятся сделать больно, прежде всего себе. У них нет людей, которые их любят абсолютно, примут любыми. Они боятся предательства, лжи, обмана, поэтому стараются не сближаться с другими людьми – у них нет друзей, только приятели или коллеги. В семье тоже не приняты близость и откровенность. Да, это так. Георгий не мог рассказать Ане, о чем думает, что чувствует, что его беспокоит и тревожит. Она была его женой, но не стала близким человеком. И не стремилась им стать.
Теперь он пожинал плоды своего прошлого. Когда спрашивал у Антона, как дела, тот отвечал: «Хорошо». Но они ни разу не поговорили откровенно. Георгий знал, что сыну это надо, тот нуждается в разговоре, хочет многое обсудить, но так и не дал ему ни малейшего шанса на хоть какую-то близость, откровенность. Ведь для этого он должен был рассказать сыну, что волнует лично его, чем болит его душа. Откровенность предполагает взаимообмен, в одну сторону это не работает.
– Это так не работает, – сказал ему Антон, когда Георгий спросил, как прошла встреча с Юлькой и мамой. Они собирались вместе пообедать в кафе около школы.
– Что не работает? – спросил Георгий.
– Пап, скажи мне, объясни, почему все так произошло? – попросил Антон.
Георгий пожал плечами, мол, не знаю.
– Ты ничего не рассказываешь, почему я должен? – огрызнулся Антон и ушел в свою комнату.
Да, сын был прав. И оказался мудрее его, взрослого, отца. Антон хотя бы пытался сохранить связь с матерью, с сестрой. Георгий не мог и не пытался, откровенно говоря. С Аней уж точно. Он не был ей благодарен за то, что она стала его женой, родила прекрасных детей. Не уважал ее как мать своих детей, потому что она о них не заботилась так, как была обязана. Не потому что это требовали от нее Георгий, врачи или кого-то еще, а как мать, которая не может дышать, если плохо ее ребенку. Георгий миллион раз спрашивал себя – разве это правильно? Не ценить жену, близкого человека? Конечно нет. Должен был первым пойти навстречу, показать, что дорожит ею. Но ничего в его душе не переворачивалось, никакие поступки жены не вызывали в нем нежности или душевного порыва. Аня оставалась для него чужим человеком. Да и Антон с Юлькой, по сути, тоже. Он не чувствовал какой-то особой с ними связи, которую вроде как тоже должен был ощущать. Пусть не пуповину, но все же. Ответственность – да. Необходимость заботы – безусловно. Родительский долг – вне всяких сомнений. Это не обсуждалось. Но Георгий вынужден был признать – ничего большего. Или так ему казалось. Он просто не знал, где заканчивается ответственность и начинается любовь. Им движет чувство родительского долга или страх за детей? Он хочет, чтобы они были счастливы, потому что это его обязанность, или дело в той самой безусловной любви и связи – родителя и ребенка?
Он сделал бы все ради своих детей, чтобы они жили благополучной жизнью, ни в чем не нуждались. В лепешку бы разбился ради них. Ради этого работал, зарабатывал деньги. Да, Георгий видел в дочери, которая, как считалось, и по характеру становилась его копией, свои черты. Как видел в Антоне себя. Маленьким Антон больше был похож на мать, но с возрастом в нем стали проявляться отцовские черты – подбородок, походка, манера складывать руки в кулаки, поджимая большой палец внутрь, сутулость. Но почему Георгий не мог дать детям главного – душевной близости? Да, он, как мужчина, должен был защитить, выкормить, дать жизнь потомству любой ценой. А еще облизывать, обнимать, ласкать, сколько ни потребуется. В том же животном мире есть самцы, которые играют не меньшую роль в воспитании потомства, чем самки, – пингвины или волки. Пингвины высиживают яйца, волки охраняют, воспитывают, обучают. А еще лебеди – те еще папаши, образцово-показательные. У морских коньков беременным вообще ходит самец.
Георгий не знал, что такое любовь. Тем более инстинктивная, внутренняя. Он пытался объяснить это для себя. Например, ему нравились собаки и кошки. Он мог с удовольствием почесать собаку за ухом или погладить кошку, вскочившую на колени. Но знал, что это на короткое время – стоит лишь уйти, никогда о них не вспомнишь. Георгию никогда не хотелось завести домашнего питомца. Дополнительная ответственность? Наверное. Помимо человеческих врачей необходимость в ветеринарных? И это тоже. Когда Юлька просила завести собаку, Георгий сказал, что с ней некому будет гулять – он не может, мама не любит вставать рано утром, у Антона школа, Юлька еще слишком маленькая. Когда Антон просил завести кошку, Георгий ответил, что тогда в туалете станет пахнуть кошачьей мочой, все диваны будут подраны, а на вещах появится кошачья шерсть. Когда Антон упросил отца завести хотя бы аквариум и тот согласился, все закончилось плохо. У сына обнаружилась аллергия на корм для рыб. От аквариума пришлось избавиться, к облегчению Георгия. Была ли причина в ответственности, как объяснял себе он? Нет, конечно. Все дело было в прошлом, которое опять вставало перед глазами, преследовало воспоминаниями, не давало уснуть, мучило кошмарами по ночам.
Георгий помнил, как начал подкармливать собаку, живущую при детском доме, – Жульку. Она была ласковой, все время облизывалась, виляла хвостом, подставляла пузо, смотрела заискивающе. Но однажды повариха тетя Вера, прикормившая собаку, не появилась на работе. Воспитатели шептались, что Жулька укусила тетю Веру, и теперь та лежит в больнице. Ей будут делать сорок уколов от бешенства в живот. Антон тогда не спал ночами, представляя, как Жулька укусит его и ему будут делать уколы в живот. Сорок. Количество и место уколов его потрясли. Жулька бегала за ним, заглядывала в глаза, но он так и не смог ее покормить. Ни разу.
Так же было и с котом. Много позже. Антон уже родился, ему было года три. Соседка, та самая, которая не могла слышать плач младенца, уезжала на месяц на дачу – посадить помидоры, огурцы, картошку. Обещала привезти для Антоши домашних куриных яиц, гуся и трехлитровую банку меда с пасеки знакомого. А еще варенья и закруток – огурчики, помидорчики. Умоляла приютить на месяц старого кота Сему. На дачу ему, мол, никак нельзя. Почему нельзя, Георгий не помнил, но было сразу несколько веских причин. Кот спокойный, ласковый. Может, возьмете к себе? Георгий посоветовался с врачом, и та сказала, что никакого вреда для Антоши не будет, только польза. Георгий согласился. Семен действительно спал целыми днями, ходил только в лоток, мебель не драл, ел по графику. Позволял себя погладить, смешно урчал. Соседка вернулась, в знак благодарности навезла банок чуть ли не на год вперед, а буквально через несколько дней Семен вцепился в ногу любимой хозяйки когтями и зубами. Подрал так, что бедная женщина еще несколько месяцев ходила с перебинтованной ногой. Следы от укусов и царапин никак не заживали. В ветеринарке кота порекомендовали усыпить, на что соседка согласилась. Почему Семен так себя повел, никто объяснить не мог. Вроде как отомстил за то, что его оставили с незнакомыми людьми, пережил стресс и выместил его на хозяйке.
Так бывает и с людьми. Никогда не знаешь, чего от них ждать. Годами могут быть приветливыми, доброжелательными и вдруг в один момент подрать душу другого человека так, что проще усыпить отношения, дать им умереть, чем спасать.
Георгий чувствовал, что Аня, его жена, мать его детей, такая же, как домашние животные – любимые, родные, но вдруг впивающиеся в ногу или в руку. Калечащие. Так и оказалось. Он неожиданно – образовалось три свободных дня между командировками – приехал в Иваново навестить жену и сына. И на вокзале увидел, как Аня кидается на шею какому-то забулдыге. Тот ее отталкивает, а она пытается ухватить его за руку. Мужик опять отталкивает, но она не сдается. Георгий подумал, что это не может быть Аня, наверняка другая женщина. Подошел ближе. Нет, точно она. Тогда Георгия поразил не факт измены, а решимость Ани, ее взгляд. На него жена никогда так не смотрела: со страстью, болью, надеждой, зависимостью. Все сразу в одном взгляде. Так она смотрела только на своего любовника – плешивого мужичонку с лицом спившегося человека, пивным животом, грязного, неприятного, который ее еще и отталкивал.