– Твой внук, – напомнила Анна.
– Внук, да. Лидка счастлива. Она всегда хотела внучка́, а я внучку. Но лишь бы ребенок здоров был, да?
– Антон – сын Георгия.
– Какого Георгия?
Мать растерялась, как маленькая. Она не помнила ни бывшего зятя, ни внука. В памяти остался Толик – первая любовь дочери. Лидка – его мать, жившая на соседней улице.
– Ой, а можно мне персик? – Во двор забежала запыхавшаяся, растрепанная Юлька.
– Поешь сначала, я там котлеток нажарила, – ответила бабушка.
– Нет там никаких котлеток, одна трава и огурцы. – Юлька, голодная и оттого раздраженная, грызла огурец.
– Как нет? Так были же! С утра еще пожарила. Целую сковороду, – ахнула бабушка.
– Были, да сплыли, – пожала плечами Юлька.
Анна поняла, что мать верит – утром встала и налепила котлет.
– Устала я что-то, спину ломит, – сказала она, – пойду прилягу ненадолго. – Веточка, домой пойдешь, забери для мамы помидоры, которые на кухне в тазике лежат.
Юлька так и застыла с открытым ртом, из которого чуть не вывалился огурец.
Дождавшись, когда бабушка ушла в дом, она спросила у матери:
– А что, бабушка у нас совсем ку-ку?
– Еще раз скажешь такое про бабушку, тебе будет ку-ку, – гаркнула на дочь Анна.
– Мам, ну я же правду говорю, – обиделась Юлька, – бабушка давно чудит. Все время меня веткой какой-то называет. Это что? Типа, стройная, как березка?
– Нет, это имя такое, – объяснила Анна.
– Какое имя? Ветка – это имя? – не поняла Юлька.
– Да, имя. Так звали младшую сестру Толика. Виолетта, но все ее называли Веткой. Она часто к нам забегала – поесть, попить. – Анна говорила, стараясь держать себя в руках и не расплакаться.
– А кто такой Толик? – спросила Юлька.
– Школьный друг. Одноклассник.
– Это тот, который сейчас твой любовник и отец ребенка? – уточнила Юлька.
– Что ты такое говоришь? – одернула ее Анна, чувствуя, как от стыда пылают уши. Как в детстве. Все над ней смеялись – если у Аньки красные уши, значит, соврала или натворила чего. Верный признак.
– Да вся деревня говорит, – равнодушно пожала плечами дочь.
– Ты больше ходи и сплетни собирай. И посмотри на себя – на чучело похожа. – Анна говорила строго. – Иди хоть умойся и расчеши свои космы. Ты когда голову мыла последний раз? Сегодня же помой. И ногти подстриги!
– То есть бабушка помнит эту Ветку, а меня не помнит? – Юлька, что ей было свойственно, рассуждала здраво и очень логично. И как обычно, проигнорировала замечание матери. Она вообще ее перестала слушаться. Делала что хотела – уходила, приходила когда хотела. Анна чувствовала, что не может повлиять на дочь. Она для нее не авторитет. Юлька только бабушку слушалась – скорее из жалости и заботы, да и то, если та просила, а не приказывала.
– Выходит, что так, – пожала плечами Анна, – бабушка стареет, забывает многое.
– Ну да, только если забываешь родную внучку, то это болезнь, вообще-то, – заметила Юлька.
– Возможно, ты права, – согласилась мать.
– А где сейчас эта Ветка?
– Умерла. Давно. Машина сбила. Пьяный водитель. Ей было двенадцать, когда это произошло.
– Но для бабушки она до сих пор жива. Может, бабушке в больницу надо? – Юлька не намекала, не предлагала, а констатировала, полностью копируя интонацию своего отца, что Анну просто выводило из себя.
– Думаешь, все настолько плохо? – спросила будто у самой себя Анна, хотя обращалась к дочери.
– Мам, я ребенок. Не перекладывай на меня ответственность. Повзрослей уже наконец. Научись нести ответственность за близких! – заявила Юлька, и Анна вздрогнула. – Хочешь, я позвоню папе и спрошу, как лучше поступить? – Юлька будто прочла ее мысли.
– Нет, только ему не звони.
Анна не знала, что делать. Раньше за нее все решения принимал Георгий. Сейчас его рядом нет. Она была в растерянности. Ей скоро рожать, Толик так и не проявлялся. По слухам, уехал куда-то на заработки. Конечно, она замечала странности у матери, но не хотела признавать проблему. Списывала все на погоду, давление, усталость. Если мать класть в больницу на обследование, то когда? До родов или после? Анна, вообще-то, рассчитывала, что та ей поможет с ребенком. Получается, не поможет? Можно ли ей вообще доверить заботу о младенце? А если она забудет его покормить? У Анны закружилась голова. Ноги опять отекли, как всегда в последнее время, она не могла встать со стула. Болело все – и тело, и внутри все жгло. Ей самой нужно в роддом на сохранение. Живот все чаще становился будто каменный.
– А больше никакой еды нет? – уточнила все еще голодная Юлька. – Я бы пиццу заказала, но тут ведь даже доставки нет. Прошлый век.
Анна посмотрела на дочь и подумала, что будет дальше? Кто присмотрит за Юлькой, да и за матерью, если ее болезнь начнет прогрессировать? Деменция, Альцгеймер, может, опухоль мозга? Она точно не сможет – на ней будет младенец. А если роды начнутся раньше срока? Мать будто накаркала, говоря, что Анна, оставшись одна, без мужа и помощи, еще вспомнит с благодарностью прошлую жизнь. Побегает одна, так начнет ценить, что имела. Может, попросить Антона приехать и присмотреть за сестрой и бабушкой? Георгий точно не разрешит. Да и Антон не согласится. Анна видела, что ему здесь было плохо, еле-еле выдержал несколько дней, рвался назад, подальше от здешней жизни. Да, ему надо учиться, думать о поступлении в вуз. Один раз она написала сыну, спросив, как ему в олимпиадной школе. Тот ответил: «Просто отлично». Нет, Антон не приедет. Скорее уговорит отца забрать Юльку в Москву. Анна не знала, что делать. Юлька смотрела на мать и ждала ответа на конкретный вопрос – что есть из еды?
– Давай я тебе омлет сделаю, – предложила Анна дочери.
– Нет уж, спасибо, не надо.
Анна вспомнила, что Георгий тоже не любил ее омлеты. Говорил, она умудряется испортить блюдо, которое испортить невозможно.
– Веточка, жареной картошечки хочешь? – На пороге появилась бабушка.
– Буду, конечно! – радостно объявила Юлька. – И мне пофиг, Веточка я или Юлечка.
Это замечание относилось к матери. Мол, бабушка не в себе. Делай уже что-нибудь.
– Пойду прослежу, чтобы бабушка вместо картошки персики не пожарила. – Юлька ушла на кухню.
Может, и вправду, думала Аня, ее лучше отправить назад, в Москву, к отцу и Антону? Так будет проще и лучше для Юльки. И для нее тоже. Одной заботой меньше.
Георгий
Георгий каждый день разговаривал с мамой. Это вошло в привычку. «Мам, привет, ты как? Я сегодня встал, на завтрак была манная каша, на обед щи из протухшей капусты». Так было в детском доме. Потом он рассказывал маме о своих делах – решил уехать в Москву, начал бизнес… Про Аню тоже рассказывал. Что хорошая, милая, хочет семью и детей. Про то, что в браке проблемы, не говорил, не мог признаться. Даже умершей матери, которую уже не помнил. Но разговаривал с ней по привычке. «Мам, привет, ты как? Что-то я стал спать плохо, даже на таблетках. Еще давление шарашит почти каждый день. Без таблеток из дома не выхожу… Это старость или стресс, как думаешь? Антон, твой внук, – молодец. Учится. Голова золотая, правда. Восхищаюсь им. Совсем на меня не похож. Умнее в миллион раз. Юлька, твоя внучка… она точно в меня. Ничего не боится. Рвется вперед. А я вот боюсь за нее, переживаю. Хорошо бы, чтобы ты была рядом, увидела их. Они бы тебе понравились. Жаль, что ты не со мной. Ты была бы лучшей бабушкой на свете… Ладно, пока, мне пора. Вечером поговорим».
Задумчивость, отстраненность – все знакомые, подчиненные, списывали на особенность Георгия, который обдумывал каждый шаг, каждое решение. Он же в тот момент рассказывал маме, как ему хочется пить и хотя бы полчаса подремать днем – опять замучила бессонница. В Японии и некоторых других странах есть официальный перерыв на дневной сон и специальные кабины или кресла. Вот бы ему такое…
Георгий, слушая отчеты подчиненных, рассказывал маме, как идет совещание, что думает Антон, как себя ведет Юлька. Да, отчасти Георгий чувствовал свою вину – он не до конца был с семьей. Иногда другая реальность ему была ближе. Разговоры с матерью заменяли дневник. Рассказывая о событиях минувшего дня, он сам для себя подводил итоги, анализировал, будто глядя со стороны. Но почему так боялся сказать маме, что Аня его не любит, а лишь терпит? Что их брак – ошибка. Даже в разговоре с самим собой не мог выговорить, что жена изменяла ему все годы их брака, при первой возможности уезжала к любовнику, они развелись. Сейчас она ждет ребенка, и отец – не он. Георгий не сделал того, что обещал самому себе: построить и сохранить семью. Дать своим детям дом. Не заставлять их переживать переезды, перемены, семейные трагедии. Из него не получилось хорошего мужа. И хорошего отца тоже. Он старался как мог. Но, видимо, этого оказалось недостаточно. Антон страдает, что не может увидеться с сестрой. Анна сходит с ума, потому что ее бросил любовник, от которого она беременна. Юлька вообще стала главной деревенской хулиганкой. У бывшей тещи, как ему все-таки сообщила дочь, явно быстро прогрессирующая деменция. Анна не способна принимать решения. «Мам, привет, ты как? Скажи, что мне делать? Вмешиваться? Опять? Решать чужие проблемы? Или пусть живут сами, как хотят? Юлька мне написала – «бабушке совсем плохо, ничего не помнит. Мама не хочет класть ее в больницу». Дочь ждет от меня помощи, защиты. Как и Антон. Я их отец. Им больше не к кому обратиться. Аня не в состоянии помочь ни себе, ни детям, ни собственной матери, взять на себя хоть часть обязательств. Мы развелись, но я все равно с ними, даже с тещей. Как я могу ее бросить? Как не помочь? Не чужие же люди. Мам, как мне поступить? Я не знаю».
Он правда не знал, но не мог подвести детей, которые верили, что отец способен решить любую проблему.
Когда позвонила Юлька, Георгий сглотнул слюну, неудачно вдохнул и закашлялся. Еле пришел в себя, думал, задохнется.
– Пап, ты там норм? – спросила обеспокоенно Юлька.