– Ты должен написать бумажку с указанием, что у меня возможен нервный срыв, и отослать ее в штаб полка. Доктор Стабз постоянно освобождает людей от полетов, так почему бы тебе не последовать хоть раз его примеру?
– Ну, освобождает он их от полетов; и что потом? – со злобным ехидством осведомился доктор Дейника. – Разве им дают уехать домой? Их возвращают в строй, а доктора Стабза норовят сжить со свету. Разумеется, я могу написать бумажку, что ты не в состоянии летать. Но есть одна закавыка.
– Поправка-22?
– Разумеется, она. Если я освобожу тебя, штаб полка должен утвердить мое решение, а этого не будет. Они возвратят тебя в строй – и что, ты думаешь, сделают потом со мной? Пошлют, скорее всего, на Тихий океан. Нет уж, спасибо. Я не желаю из-за тебя рисковать.
– А может, все же попробовать? – продолжал упрашивать Йоссариан. – Медом тебе, что ли, намазали Пьяносу?
– Пьяноса мне хуже горькой редьки. Но все-таки лучше, чем Тихий океан. Меня не испугала бы какая-нибудь цивилизованная дыра, где я смог бы иногда заработать доллар-другой абортами. А на тихоокеанских островах есть только джунгли, дожди да сырые ветры. Я там сгнию.
– Ты и здесь гниешь.
– Гнию? – злобно вскинулся доктор Дейника. – Смотри, как бы тебе самому не сгнить в земле еще до окончания войны, а я-то, даст бог, выживу.
– Так про это я и говорю, будь оно все проклято! – воскликнул Йоссариан. – Ты же можешь спасти мне жизнь!
– Не мое это дело – спасать жизни, – огрызнулся доктор Дейника.
– А какое у тебя дело?
– Откуда я знаю, какое у меня дело! Мне с юности долдонили, что главное дело в нашей профессии – это свято соблюдать профессиональную этику и не давать показаний против других врачей. Послушай-ка, уж не думаешь ли ты, что только тебе угрожает опасность? Я вот, например, до сих пор не могу добиться от этих двух шарлатанов, которые пристроились у меня работать, что именно со мной неладно.
– Может, у тебя опухоль Юинга? – саркастически пробормотал Йоссариан.
– Ты думаешь? – в ужасе вскричал доктор Дейника.
– Некогда мне об этом думать, – отрезал Йоссариан. – Я вот думаю, что откажусь от боевых вылетов. Не расстреляют же меня за это, как ты считаешь? Я летал на бомбардировку пятьдесят один раз.
– А почему б тебе не дотянуть до пятидесяти пяти и потом уж поставить точку? – предложил доктор Дейника. – Ты ведь еще ни разу не отлетал положенное, даром что постоянно собачишься.
– Да разве тут отлетаешь положенное, если всякий раз, как я приближаюсь к концу, полковник набавляет?
– Ты не можешь налетать положенное из-за непрерывных отлучек то в госпиталь, то в Рим. Тебе было бы гораздо легче стоять на своем, если б ты совершил пятьдесят пять вылетов, а потом уж уперся. Тогда, может, я и подумал бы, чем тебе помочь.
– Ты обещаешь?
– Обещаю.
– А что ты обещаешь?
– Я обещаю, что подумаю, чем тебе помочь, если ты совершишь пятьдесят пять боевых вылетов и уговоришь Маквота снова записать меня в бортовой журнал, чтобы мне заплатили летную надбавку без всяких полетов. Я боюсь летать, понимаешь? Читал ты об аварии самолета в Айдахо три недели назад? Шестеро убитых. Это какой-то ужас! Просто не понимаю, почему они так хотят загнать меня каждый раз на четыре часа в самолет, чтобы выдать мне летную надбавку. У меня и без того уйма тревог, не могу я еще тревожиться, что мне придет конец, когда угробится самолет.
– Я тоже тревожусь, что мне придет конец, когда угробится самолет, – заметил Йоссариан. – Не ты один.
– Да, но меня еще тревожит моя опухоль Юинга, – с горестной гордостью напомнил ему доктор Дейника. – Как ты думаешь, не поэтому ли у меня постоянный насморк и озноб? Попробуй-ка, прощупывается у меня пульс?
Йоссариана тревожила не только опухоль Юинга, но еще и меланома. Гибель подстерегала его со всех сторон, и уберечься от нее, даже при самой чуткой осмотрительности, было невозможно. Когда он размышлял об угрожавших ему смертельных болезнях и гибельных случайностях, его поражало, что он до сих пор жив и здоров. Это было чудо. Всякий новый день приносил новые опасности. А ему тем не менее удалось дожить до двадцати восьми лет.
Глава восемнадцатаяСолдат, у которого двоилось в глазах
Йоссариан был здоров благодаря подвижному образу жизни, свежему воздуху и активному отдыху в спортивном коллективе; чтобы избавиться от всего этого, он и решил впервые залечь в госпиталь. Однажды утром, когда инструктор по физкультуре в Лауэри-Филде приказал курсантам выходить на зарядку, Йоссариан отправился в санчасть и пожаловался на боли в правом боку.
– Гони его, – сказал капралу дежурный врач, разгадывавший кроссворд.
– Мы не можем его выгнать, – отозвался капрал. – По новой инструкции всех, кто жалуется на боли в области живота, надо держать под наблюдением не меньше пяти суток, потому что, когда их выгоняешь, они мрут, симулянты несчастные, как мухи.
– Ну-ну, – пробормотал, не отрываясь от кроссворда, дежурный врач. – Стало быть, гони его через пять дней.
У Йоссариана отобрали одежду и водворили его в госпитальную палату, где он превосходно проводил время, если никто из его соседей не храпел. Наутро молодой и внимательный практикант-англичанин обратился к нему с вопросом о его печени.
– По-моему, у меня аппендицит, – сказал Йоссариан.
– Аппендицит – это чепуха, – авторитетно объявил ему практикант. – С аппендицитом вы у нас не задержитесь – прооперируем и быстренько отправим обратно в часть. А вот с печенью вы могли бы надолго здесь застрять. Ведь мы практически ни черта не знаем про печень. Нам точно известно, что она существует, и мы неплохо осведомлены, какие у нее функции, когда она функционирует нормально. Но на этом наши знания кончаются. Что такое, в сущности, печень? Мой отец, например, умер от рака печени и прекрасно себя чувствовал, пока она его не убила. Он так и дожил до смерти без всяких болезненных ощущений. Меня это в какой-то степени удручало, потому что я его ненавидел. Эдипов, понимаете ли, комплекс.
– А чем здесь должен заниматься английский военный врач? – поинтересовался Йоссариан.
– Об этом я расскажу вам завтра утром, – посмеиваясь, ответил ему практикант. – А вы пока выбросьте этот дурацкий пузырь со льдом, чтоб не умереть, чего доброго, от воспаления легких.
Йоссариан ни разу его больше не видел. Это была одна из чудесных особенностей госпиталя – Йоссариан никогда не встречался дважды с одним и тем же врачом. Они бесследно исчезали после первого визита. На другой день к его койке подошла группа врачей, которых он раньше никогда не видел, с вопросом о его аппендиксе.
– С аппендиксом у меня все в порядке, – сообщил им Йоссариан. – Мой доктор объяснил мне вчера, что у меня печень.
– Возможно, это печень, – решил старший из вновь прибывших врачей. – Что у него с количеством лейкоцитов и эритроцитов?
– Ему не делали количественный анализ крови.
– Пусть сделают незамедлительно. Мы должны быть крайне осторожны с пациентом в его состоянии. Нам надо иметь прикрытие на случай летального исхода. – Он записал что-то в свой блокнот и обратился к Йоссариану: – Не забывайте про пузырь со льдом. Это очень важно.
– У меня нет пузыря со льдом.
– Так получите его. А впрочем, он наверняка где-нибудь здесь лежит. И дайте нам знать, если боль станет нестерпимой.
Через десять дней к Йоссариану подошла группа незнакомых ему врачей с убийственной новостью – он был совершенно здоров и подлежал выписке. Но в последний момент его спас сосед по палате, у которого двоилось в глазах. Он вдруг сел на своей койке и пронзительно вскрикнул:
– У меня двоится в глазах!
Палатная медсестра испуганно взвизгнула, а санитарка упала в обморок. Со всех сторон к больному кинулись врачи, держа наготове шприцы, рефлекторы, клистирные трубки, резиновые молотки и вибромассажеры. Кроме того, они вкатили в палату множество замысловатых приборов на колесах. Сложные заболевания были в госпитале редкостью, и врачи-специалисты, переругиваясь, окружили интересного пациента плотной толпой, причем задние раздраженно кричали передним, чтобы те поторапливались и уступили им место. Вскоре явился высоколобый полковник в очках с роговой оправой, чтобы поставить диагноз.
– Это менингит! – с пафосом объявил он, торопливо оттолкнув своих коллег. – Хотя у меня нет ни малейших оснований так считать.
– А тогда не лучше ли считать, что это, скажем, острый нефрит? – вкрадчиво улыбаясь, предложил врач в чине майора.
– Не лучше, – отрезал полковник. – Я специалист по менингитам и не уступлю своего больного всяким ретивым почечникам. За мною право первенства – я раньше всех поставил диагноз.
В конце концов, однако, врачи приняли совместное решение. Они решили, что им неясно, чем болен солдат, у которого двоится в глазах, и наложили на его соседей по палате двухнедельный карантин, а его самого перевели в изолятор.
День благодарения Йоссариан благополучно и бестревожно провел в госпитале. Ему не очень понравилось, что на обед им дали индейку, но индейка понравилась. Это был самый благонамеренный День благодарения в его жизни, и он дал обет всегда затворяться на этот день в госпиталь. А нарушил он свой обет на будущий год, коротая благодарственный праздник в гостиничном номере с женой лейтенанта Шайскопфа, на которой красовались по такому случаю солдатские браслеты Дори Даме и которая нравоучительно корила его за циничную неблагодарность, хотя считала себя последовательной атеисткой.
– Я не верую, быть может, еще тверже, чем ты, – с гордостью сказала она Йоссариану, – и, однако, чувствую, что мы должны ощущать благодарность, которую было бы глупо скрывать.
– А за что, собственно, я должен ощущать благодарность? – равнодушно отозвался Йоссариан. – Попробуй-ка приведи мне хоть один пример.
– Ну… – Жена лейтенанта Шайскопфа на мгновение задумалась, но сразу нашлась: – Например, за меня.