– Понял, про что я толковал? – спросил Клевинджер.
– Ну Йоссариан! – с откровенным смехом и гораздо громче повторили игроки, услышав, как он их передразнил.
– Ну Йоссариан! – эхом откликнулся Йоссариан.
– Ну пожалуйста, Йоссариан! – умоляюще прошипел Нетли.
– Понял, про что я толковал? – спросил Клевинджер. – У него антисоциальный психоз.
– Да уймись ты, – сказал Клевинджеру Дэнбар. Ему нравился Клевинджер, потому что тот наводил на него тусклое уныние и время тянулось медленней.
– Так ведь Эпплби-то здесь даже нет! – с торжеством уязвил Йоссариана Клевинджер.
– А кому здесь нужен Эпплби? – спросил Йоссариан.
– И полковника Кошкарта нет.
– А кому здесь нужен полковник Кошкарт?
– Да какого же поганца ты ненавидишь?
– А кто из поганцев здесь есть?
– Нет, с тобой бессмысленно разговаривать, – решил Клевинджер. – Ты даже не знаешь, кого ненавидишь.
– Прекрасно знаю, – возразил Йоссариан. – Того, кто пытается меня отравить.
– Никто тебя не пытается отравить.
– Два раза уже пытались – неужто не помнишь? Когда мы штурмовали Феррару и Болонью.
– Тогда всех чуть не отравили, – напомнил ему Клевинджер.
– А мне, думаешь, от этого легче?
– Так не отравили же! – лютея от беспомощности, выкрикнул Клевинджер.
Насколько ему помнится, принялся с терпеливой улыбкой растолковывать Клевинджеру Йоссариан, кто-то всегда пытается его прикончить. Кое-кому он по нраву, а все остальные его ненавидят – видимо, за то, что он ассириец, – и хотят сжить со свету. Да только ничего они с ним не сделают, потому что у него в невинном теле здоровый дух, а сил – как у буйвола. Ничего они с ним не сделают, потому что он Тарзан, Мандрэйк и Флеш Гордон. Он Билл Шекспир. Он Каин, Улисс и Летучий Голландец. Он Лот в Содоме и Деирдре Печальница. Он Свинни в соловьином саду. Он таинственный элемент Зэт-247. Он…
– Псих! – завопил Клевинджер. – Законченный псих!
– … величайший из величайших. Грозный, неистовый, самый-распресамый трехкулачный победимчель. Я сверхчеловерх.
– Ты? Сверхчеловек? – вскинулся Клевинджер.
– Сверхчеловерх, – поправил его Йоссариан.
– Да прекратите вы, ради бога, – просительно забормотал Нетли. – Все и так уже на нас пялятся.
– Ты псих! – смаргивая злобные слезы, выкрикнул Клевинджер. – У тебя комплекс Иеговы, ты…
– Нафанаил?
– Это кто еще такой – Нафанаил? – с трудом обуздав свой пафос, подозрительно спросил Клевинджер.
– Какой Нафанаил? – невинно поинтересовался Йоссариан.
– Какой бы там ни был – Нафанаил так Нафанаил. А ты в каждом подозреваешь Иегову. Ты хуже Раскольникова…
– Какого Раскольникова?
– А такого Раскольникова, который…
– Раскольников?
– … который считал, что ему дозволено убить старуху…
– Даже хуже?
– … да-да, считал, что дозволено… топором!.. И я могу доказать! – Судорожно ловя ртом воздух, Клевинджер начал перечислять болезненные симптомы Йоссариана: бесноватая убежденность, что все вокруг психи, одержимость убийством нормальных людей из пулемета, навязчивая тяга к извращению прошлого, сумасшедшая подозрительность и мания преследования.
Но Йоссариан был уверен в своей правоте, потому что ему, как он объяснил Клевинджеру, еще ни разу не случалось ошибиться. А если вокруг разумного молодого человека безумствуют психи, он поневоле должен заботиться о своей безопасности. И заботиться как следует, иначе ему не выжить.
После госпиталя Йоссариан решил получше присмотреться ко всем в эскадрилье. Мило Миндербиндера на месте не было, он отправился в Смирну за финиками. Однако столовая прекрасно работала и без него. Еще сидя в госпитальной машине, пока она тяжко скакала вниз по извилистой и бугристой, словно драная подтяжка, дороге, он с вожделением принюхивался к пряному аромату приправленного острыми специями барашка. На обед в тот день подавался шашлык – сочные куски мяса, аппетитно шипевшие над жаровней, будто сатанинские змеи, да еще и промаринованные до этого трое суток в особом растворе, рецепт которого Мило Миндербиндер выведал обманным путем у жуликоватого ливанского торговца, – а гарниром к шашлыку служил персидский рис и спаржа с пармезаном; после шашлыка можно было освежиться на десерт вишневым желе и чашечкой турецкого кофе с рюмкой ликера или бренди. Столы в столовой были застланы камчатыми скатертями, а еду, огромными порциями, разносили проворные итальяночки, которых завербовал в Италии майор… де Каверли и отдал на откуп Мило Миндербиндеру.
Йоссариан набивал брюхо, пока не почувствовал себя взрывоопасным, а потом в бессильном оцепенении откинулся на спинку стула, ощущая во рту сочный привкус только что съеденного обеда. С тех пор как Мило Миндербиндер стал начальником столовой, обыденные трапезы превратились у них в роскошные пиршества, и на мгновение Йоссариану показалось, что все в мире не так уж плохо. Но потом он рыгнул, вспомнил об угрожающей ему насильственной смерти и, сорвавшись с места, помчался разыскивать доктора Дейнику, чтобы тот освободил его от полетов и отправил домой. Доктор Дейника грелся возле своей палатки на солнышке.
– Пятьдесят боевых вылетов, – сообщил он Йоссариану, покачав головой. – Пятьдесят боевых вылетов – приказ полковника.
– Вот-вот! А у меня только сорок четыре!
Доктор Дейника, унылый человек, напоминающий издали птицу, но с хищными, остренькими чертами откормленной крысы на лопатообразном лице, окинул Йоссариана равнодушным взглядом.
– Пятьдесят боевых вылетов, – качая головой, повторил он. – Пятьдесят вылетов – приказ полковника.
Глава третьяХавермейер
Йоссариану не удалось присмотреться после госпиталя ко всем в эскадрилье, потому что на месте были только Орр да мертвец из их палатки. Мертвец из их палатки очень досаждал Йоссариану, хотя он никогда его не видел. Делить палатку с мертвецом никому не понравится, и Йоссариан даже ходил несколько раз в штаб – жаловался на мертвеца сержанту Боббиксу, который неизменно отказывался признать, что мертвец существует, и спорить с ним было трудно. Но еще труднее было спорить с майором Майором, высоким и костлявым командиром эскадрильи, немного похожим на удрученного Генри Фонду, который выскакивал из палатки в окно всякий раз, как Йоссариан прорывался к нему, сломив сопротивление сержанта Боббикса. А попробуй-ка уживись по-человечески с мертвецом! Мертвец этот портил жизнь даже Орру, с которым тоже нелегко было ужиться и который встретил Йоссариана, когда он вернулся из госпиталя, равнодушным «Привет», не отрываясь от возни с форсункой для подачи топлива в печку, украсившую стараниями Oppa их палатку, пока Йоссариан лечился.
– Чем это ты тут занимаешься? – осторожно спросил его Йоссариан, хотя все и так было ясно.
– Да вот форсунка, понимаешь ли, подтекает, – ответил Орр. – Надо починить.
– Прекрати, пожалуйста, – сказал Йоссариан. – Это действует мне на нервы.
– Когда я был мальчишкой, – тотчас же отозвался Орр, – я ходил с дынькой за пазухой. Пристрою под рубашкой и хожу.
Йоссариан отставил в сторону свой вещевой мешок и настороженно замер. Однако после минутной паузы все же не выдержал.
– Для чего? – спросил он.
– А чтоб не совать за пазуху арбуз, – победно хихикнув, ответил Орр.
Он стоял на коленях в глубине палатки и терпеливо, безостановочно возился с форсункой – разбирал ее, аккуратно раскладывал на бетонном полу маленькие детальки, внимательно считал их, потом брал каждую в руку и подолгу рассматривал, будто никогда ничего похожего не видел, а потом, тщательно собрав форсунку, принимался неторопливо разбирать – снова и снова и снова и снова и снова и снова, – без устали и с большим интересом, споро, спокойно и методично. Йоссариан напряженно следил за этой бесконечной возней и понимал, что вскоре Oppa придется убить. Он посмотрел на охотничий нож, подвешенный мертвецом в день приезда к раме противомоскитной сетки. Нож висел рядом с пустой кобурой, из которой Хавермейер украл мертвецов пистолет.
– Когда мне не удавалось добыть дыньку, – продолжал Орр, – я совал за пазуху небольшой арбуз. По размеру-то он примерно с дыньку, но форма у него гораздо хуже – хотя не в форме, конечно, дело.
– Для чего ты совал за пазуху дыню или арбуз? – спросил его Йоссариан. – Вот что мне хотелось бы узнать.
– А чтоб не ходить с камнем за пазухой, – объяснил ему Орр. – Что ж я, по-твоему, злодей?
– Для чего, – со злобным восхищением повторил Йоссариан, – ну скажи ты мне на милость, для чего тебе, треклятому золоторучному починяльному отродью, понадобилось ходить со всяким дерьмом за пазухой?
– Не с дерьмом, – отозвался Орр, – а с дынькой. Я ходил с дынькой за пазухой. Ну, правда, когда у меня не было под руками дыньки, я ходил с арбузом. За пазухой.
Орр хихикнул. Йоссариан твердо решил молчать – и промолчал. Орр терпеливо выжидал. Йоссариан оказался терпеливей.
– Так и ходил – с дынькой, – сказал Орр.
– Зачем?
– За пазухой, за чем же еще! – радостно подхватил промашку Йоссариана Орр. – Я ж тебе говорил.
Йоссариан одобрительно усмехнулся, но смолчал.
– Странная штука, – снова углубившись в работу, пробормотал Орр.
– А чего тут странного?
– Да мне всегда хотелось…
– Ох и зануда, – сообразив, что опять попался, вздохнул Йоссариан. – Так зачем…
– За пазухой, сколько раз можно объяснять? Мне, понимаешь ли, всегда хотелось грудь колесом.
– Колесом?
– Опять ты за свое! Не в форме дело, я ж тебе говорил. Мне хотелось, чтоб у меня была могучая грудь. Мощная, понимаешь? На форму мне было наплевать. Я хотел выглядеть могучим и старался переупрямить природу, вроде тех психов, которые мнут с утра до ночи резиновые мячики в руках, чтобы у них выросли здоровенные кулаки. Я и мячики в руках мял…
– Для чего?
– Для рук, для чего же еще? Возьму в каждую руку по мячику и мну.
– Да зачем ты их мял?
– А затем, что мя