– Генерал Долбинг, сэр?
– Именно, капеллан, – подтвердил полковник и снисходительно усмехнулся, видя удивление капеллана. – Не надо пока болтать, но похоже, что дни генерала Дридла в нашей бригаде сочтены и на смену ему придет генерал Долбинг. Я, откровенно говоря, не стану горевать, если так и случится. Генерал Долбинг – замечательный человек, и нам всем, по-моему, будет с ним гораздо лучше, чем раньше. Хотя возможно, это дело заглохнет, и мы останемся с генералом Дридлом. Я, откровенно говоря, не стану горевать, если так и случится, потому что генерал Дридл тоже замечательный человек, и нам всем, по-моему, будет с ним гораздо лучше, чем раньше. Надеюсь, вы сохраните наш разговор в тайне, капеллан. Мне бы не хотелось, чтоб у кого-нибудь из них создалось впечатление, что я поддерживаю другого. Вы меня понимаете?
– Безусловно, сэр.
– Вот и прекрасно, – бодро вставая, заключил полковник Кошкарт. – Однако все эти разговоры вряд ли помогут нам с публикацией в «Сатэрдэй ивнинг пост» – как вы считаете, капеллан? Стало быть, нужно хорошенько подумать, чем их можно пронять. Кстати, капеллан, пока ни слова подполковнику Корну. Вы меня понимаете?
– Безусловно, сэр.
Полковник Кошкарт начал задумчиво прохаживаться по узкому коридорчику между столом в центре комнаты, возле которого стояло несколько деревянных стульев, и корзинами у стен. Потом снова обратился к капеллану.
– Поскольку вы не допущены к секретной информации, – сказал он, – вам придется ждать около палатки, когда кончится инструктаж. Мы будем запускать вас во время сверки часов – точное время едва ли можно считать военной тайной – и отведем вам полторы минуты. Вы уложитесь в полторы минуты?
– Думаю, что да, сэр. Но для этого вам придется заранее выпустить из палатки атеистов и впустить туда солдат и унтер-офицеров.
– Каких еще атеистов? – застыв на месте, взревел полковник Кошкарт, и все его повадки мигом изменились: теперь перед капелланом стоял воинственно добродетельный, оскорбленный в святых чувствах человек. – У меня в полку нет атеистов! Атеизм – это же противозаконное мировоззрение, разве нет?
– Нет, сэр.
– Нет? – Полковник удивился. – Но уж во всяком случае антиамериканское, верно?
– Не уверен, сэр.
– А я уверен, – объявил полковник. – И мы не позволим кучке вшивых атеистов подрывать отправление наших священных обрядов. Они у меня не получат никаких привилегий. Пусть стоят, где стояли на инструктаже, и молятся вместе с нормальными людьми. А что еще за болтовня насчет нижних чинов? Они-то тут при чем?
– Прошу прощения, сэр, – покраснев, сказал капеллан. – Я думал, вы хотите, чтоб солдаты и унтер-офицеры тоже присутствовали на молебне, ведь задание-то они будут выполнять вместе с офицерами.
– Еще чего! У них есть собственный бог и свой капеллан, разве не так?
– Нет, сэр, не так.
– О чем вы толкуете, капеллан? Значит, по-вашему, они молятся тому же Богу, что и мы?
– Да, сэр, тому же.
– И он их слушает?
– Надо полагать, что да, сэр.
– Дьявольски занятно! – весело изумился полковник. Однако сразу приувял и нервно провел рукой по своим седовато-черным, коротко подстриженным кудрям. – И вы считаете, что это было бы правильно – допускать на молебны нижних чинов? – с беспокойством спросил он.
– По-моему, это было бы справедливо, сэр.
– А по-моему, лучше б их держать подальше, – откровенно сказал полковник и принялся необычайно громко хрустеть суставами пальцев, бодро, стремительно вышагивая по узким коридорам вокруг стола, обставленного со всех сторон корзинами. – Поймите меня правильно, капеллан! Я вовсе не считаю нижних чинов грубыми, грязными и неполноценными существами. Просто у нас в инструктажной мало места. Хотя, по правде-то говоря, оно вроде бы и ни к чему, чтоб наши офицеры панибратствовали с нижними чинами. Они и так слишком тесно соприкасаются во время бомбардировочных полетов. У меня у самого есть близкие друзья из нижних чинов – так ведь степень-то близости устанавливаю все-таки я. Скажите честно, капеллан, разве вы захотели бы, чтоб ваша сестра вышла замуж за какого-нибудь унтер-офицера?
– Моя сестра сама унтер-офицер, сэр, – сказал капеллан.
Полковник опять застыл на месте и вперился в капеллана подозрительным взглядом, прикидывая, не издевается ли тот над ним.
– Это о чем же вы толкуете, капеллан? Или, может, у вас такие шуточки?
– Нет-нет, что вы, сэр! – неловко заторопился капеллан. – Просто она служит старшим сержантом в морской пехоте.
Капеллан всегда был неприятен полковнику, а сейчас вдруг показался двуличным и зловещим. Полковника томило острое предчувствие опасности, и он старался понять, не замышляет ли капеллан какой-нибудь ловкой интриги против него, тая под невыразительной, молчаливой личиной хитроумное, предприимчивое и коварное честолюбие. Что-то в нем было странное, и, внимательно посмотрев на него, полковник с облегчением догадался, в чем дело. Тот стоял навытяжку, потому что он забыл сказать ему «вольно». Постой, постой «смирно», мстительно решил полковник, чтобы яснее подчеркнуть, кто хозяин положения, и не подорвать престиж, признав свою оплошность.
Он уныло уставился в окно, с горечью размышляя о своей судьбе. От нижних чинов всегда одни неприятности, думал он. Внизу, рядом со зданием штаба, виднелся тир для стрельбы по тарелочкам, который он приказал оборудовать, чтобы там совершенствовались в меткости только штабные офицеры, а генерал Дридл, устроив ему грубый разнос при майоре Дэнби и подполковнике Корне, распорядился допустить туда весь личный состав полка, даже нижние чины. Это был жуткий вечер, а тир так и торчит с тех пор у него в горле, как острая кость, горестно думалось полковнику. Генерал Дридл постоянно об этом помнил, ужасался он, прекрасно понимая, что тот давно и думать об этом забыл, а значит, совершилась вопиющая несправедливость, поскольку растреклятый тир должен был принести ему лакомые дары судьбы, хотя застрял вместо этого у него в горле, как острая кость. Полковник Кошкарт не мог сам решить, на благо себе оборудовал он тир или во вред, и очень жалел, что рядом нет подполковника Корна, который снова растолковал бы ему истинное положение дел, утихомирив на какое-то время его вечную тревогу.
Жизнь была очень сложной, очень трудной. Полковник вынул изо рта мундштук, опустил его стоймя в нагрудный карман рубахи и принялся удрученно грызть ногти на пальцах обеих рук. Все старались ему навредить, и он тоскливо думал, что только подполковник Корн мог бы вразумить его, объяснив ему в эту тяжкую минуту, как поступить с молебнами. Он почти не доверял капеллану, который был всего-навсего капитаном.
– Стало быть, вы считаете, что, если мы не допустим на молебен нижних чинов, это может сказаться на результатах? – спросил он.
Капеллан, чувствуя, что не понимает, о чем говорит полковник, растерянно замялся.
– Да, сэр, – немного помолчав, ответил он. – Боюсь, что такой поступок может неблагоприятно отразиться на нашей молитве о кучном бомбометании.
– Что-что? – неистово хлопая глазами, вскричал полковник. – Об этом я даже не подумал. Вы считаете, что Бог способен рассеять мне в наказание наши бомбы?
– Да, сэр, – ответил капеллан. – Боюсь, что да.
– Так пропади они тогда пропадом, ваши молитвы! – в припадке гневной независимости воскликнул полковник. – На кой, спрашивается, черт устраивать молебны, от которых может быть хуже? – Презрительно хмыкнув, он снова сел за стол, сунул в рот пустой мундштук и задумчиво умолк. – А ведь, если здраво-то рассудить, – пробормотал он через несколько секунд себе под нос, – мыслишка с молитвами получается вшивая. В «Сатэрдэй ивнинг пост» на них и внимания могут не обратить.
Полковник Кошкарт с досадой отказался от своего плана, потому что разработал его самостоятельно и надеялся ярко продемонстрировать, когда тот будет успешно завершен, что вовсе не нуждается в подполковнике Корне. А отказавшись, почувствовал приятное облегчение, потому что боялся браться за него, не обсудив предварительно с подполковником Корном. Ему стало очень хорошо. Он значительно возвысился в собственных глазах, потому что, отвергнув сомнительный план, принял необычайно мудрое, на свой взгляд, решение, а главное, принял его без подсказки подполковника Корна.
– Это все, сэр? – спросил капеллан.
– Все, – ответил полковник Кошкарт. – Если вы не можете предложить что-нибудь другое.
– Да нет, сэр. Только…
– Вы хотите что-то сказать, капеллан? – словно бы оскорбленный подобной вероятностью, высокомерно осведомился полковник Кошкарт.
– Сэр, я должен довести до вашего сведения, что некоторые люди в полку очень удручены повышением нормы боевых вылетов до шестидесяти, – сказал капеллан. – Они просили меня поговорить с вами об этом.
Полковник молча смотрел на капеллана. Тот залился краской до корней своих рыжеватых волос. Не прерывая молчания, полковник довольно долго пытал его пристальным, холодным, ничего не выражающим взглядом.
– Скажите им, что идет война, – безучастно выговорил он наконец.
– Благодарю вас, сэр, я так и сделаю, – переполненный благодарностью за отмену пытки молчанием, пролепетал капеллан. – Но они-то хотели узнать, почему вы не затребуете новые экипажи из частей пополнения, которые стоят в Африке, ведь тогда вам удалось бы без проволочек отправить их домой.
– Это административный вопрос, – отозвался полковник, – и не им его решать. – Он лениво указал рукой на корзины у стены. – Отведайте помидорчик, капеллан. Угощайтесь, угощайтесь, платить не нужно.
– Благодарю вас, сэр. Сэр…
– О, не стоит благодарности, капеллан. А вам, стало быть, нравится жить в лесу? Надеюсь, у вас там полный порядок?
– Благодарю вас, сэр. Сэр…
– Не стоит благодарности, капеллан. Известите нас, если вам что-нибудь понадобится.
– Благодарю вас, сэр. Сэр…
– Спасибо, что заглянули, капеллан. А сейчас меня ждет кой-какая важная работа. Не сочтите за труд сообщить мне, если вам придет в голову, как нам попасть на страницы «Сатэрдэй ивнинг пост».