– Вы в своем уме? – гневно осведомилась она у Йоссариана, с негодованием тряся перед его глазами осуждающим пальчиком. – Мы не позволим вам загнать себя на тот свет!
– Я сам себе хозяин.
– А ваши ноги? Мы не допустим, чтоб вы потеряли ногу!
– Я сам хозяин своей ноги.
– Ничего похожего! – вскинулась мисс Крэймер. – Это государственное имущество. Как любой другой инвентарь вроде клизмы или клистира. Пока вы учились на летчика, в вас вложили огромные деньги, и мы не позволим вам разбазаривать правительственные капиталовложения.
Йоссариан не считал себя государственным имуществом, а свои ноги – правительственными капиталовложениями. И не мог подойти к своей кровати, потому что мисс Крэймер загораживала ему дорогу. У него отчаянно разболелась голова, а мисс Крэймер лезла к нему с какими-то вопросами. Он ткнул большим пальцем через плечо и сказал ей:
– Сгинь, гнида!
Она влепила ему зубодробительную оплеуху, и он едва не упал, а когда размахнулся, чтобы дать ей сдачи, ноги у него подкосились, и, если б не подоспела сестра мисс Даккит, неминуемо упал бы. Поддержав его, мисс Даккит сурово спросила:
– Что у вас тут происходит?
– Он не желает ложиться! – ревностно отрапортовала мисс Крэймер. – И унижает мое достоинство при исполнении служебных обязанностей.
– Она назвала меня клистиром, – невнятно пожаловался Йоссариан.
– Вы будете ложиться? – холодно спросила его мисс Даккит. – Или мне надо взять вас за ухо и самой уложить в постель?
– Попытайтесь, – вызывающе сказал Йоссариан.
Мисс Даккит взяла его за ухо и уложила в постель.
Глава двадцать седьмаяМисс Даккит
Медсестра Сью Энн Даккит была рослая, худощавая, зрелая женщина с прямой спиной, округлым задом, маленькими грудями и угловато аскетическим, типичным для уроженки Новой Англии лицом, которое могло показаться и очень красивым, и очень противным. Кожа у нее была розовато-белая, глаза как буравчики, а нос и подбородок – удлиненно остренькие. Искусная, исполнительная, благоразумная и строгая, она не боялась ответственности и сохраняла рассудок в любой самой трудной ситуации. На нее всегда можно было положиться, а она во всех критических случаях полагалась только на себя и ни у кого не просила помощи. Йоссариан искренне ей сочувствовал и решил, что должен помочь.
На следующее утро, когда она наклонилась у изножия его койки, чтобы расправить ему простыню, он воровато и сноровисто запустил руку ей под юбку. Она звонко взвизгнула и конвульсивно подпрыгнула, но недостаточно высоко, чтобы сразу освободиться, и дергалась, дрыгалась, извивалась и вырывалась не меньше пятнадцати секунд, прежде чем ей удалось наконец обрести свободу и в ужасе отступить с пепельным, судорожно дрожащим лицом к койке Дэнбара, который внимательно следил за происходящим и, когда она оказалась достаточно близко, привскочил на своей койке и обнял ее сзади, как пылкий любовник. Она опять пронзительно взвизгнула и отпрыгнула к Йоссариану, чтобы снова оказаться на крючке и опять отскочить вроде теннисного мячика с ногами к Дэнбару, бдительно поджидающему удобного мгновения, чтобы облапить ее снова. Однако на этот раз она вовремя вспомнила о нем и успела отшатнуться в сторону, а он, промахнувшись, нырнул, словно пловец, головой вперед в проход между койками, глухо стукнулся черепом об пол и отключился.
Очнулся он на полу, с расквашенным носом и теми самыми мучительными симптомами – тошнота и головокружение, – которые постоянно симулировал. Палата гудела, словно растревоженное гнездо шершней. Мисс Даккит рыдала, а Йоссариан, притулившись рядом с ней на краешке койки, виновато ее утешал. Начальник госпиталя, полковник медицинской службы, гневно рычал, глядя на Йоссариана, что не позволит пациентам приставать с непристойными вольностями к своим сестрам.
– Ну чего вы привязались к человеку? – печально спросил полковника Дэнбар, морщась на полу от боли в висках, которая пульсировала в такт его словам. – Что он вам сделал?
– Я про вас говорю! – сановито рявкнул ему тощий полковник. – Вы думаете, вам разрешат здесь такое вытворять?
– Ну чего вы привязались к человеку? – осанисто рыкнул ему в ответ здоровенный Йоссариан. – Он же не нарочно разбил себе голову – он просто упал.
– Я и про вас говорю! – разъяренно взвился полковник. – Вы у меня заречетесь хватать моих сестер за… за разные места!
– Я не хватал сестер за заразные места, – отрекся Йоссариан.
– А где у них заразные места? – поинтересовался Дэнбар.
– Вы что – психи? – взвизгнул, отступая, побледневший полковник.
– Он-то определенно псих, – уверил полковника Дэнбар. – Ему, например, снится по ночам, что он держит в руке живую рыбу.
– Ему… что? – словно бы споткнувшись на бегу, переспросил полковник и с чуть брезгливым изумлением глянул в наступившей тишине на Йоссариана.
– Ему снится по ночам, что он держит в руке живую рыбу.
– Какую именно рыбу? – въедливо подхватил полковник, повернувшись к Йоссариану.
– Не могу вам сказать, – ответил Йоссариан. – Я не различаю рыбьих пород.
– А в какой руке вы ее держите?
– В разных, – сказал Йоссариан.
– Это зависит от породы, – услужливо уточнил Дэнбар.
– От породы? – нахмурившись, пробормотал полковник и подозрительно уставился на Дэнбара. – Ну а вы-то откуда знаете такие подробности?
– Как же мне не знать, – с рассудительной заботливостью сказал Дэнбар, – если я ему тоже снюсь и все вижу?
Полковник растерянно покраснел, но тут же мобилизовался и глянул на приятелей по сновидениям с холодной непримиримостью.
– Поднимайтесь-ка и ложитесь в постель, – приказал он сквозь зубы Дэнбару. Потом покосился на Йоссариана и с легкой гадливостью добавил: – А про ваши идиотские сны я слушать не намерен. У нас найдется специалист, который выяснит, что с вами творится во сне.
– Как вы думаете, – осторожно обратился к Йоссариану майор Сэндерсон, кряжистый и мягко улыбчивый специалист по психиатрии, к которому приказал отвести Йоссариана полковник, – почему ваши сновидения показались полковнику Ферриджу несколько… хм… непристойными?
– Я думаю, – уважительно ответил Йоссариан, – что это случилось из-за специфических особенностей моих сновидений или самого полковника Ферриджа.
– Превосходно сказано! – возрадовался ответу майор Сэндерсон с черной, как вакса, щеткой волос на голове и в скрипучих солдатских башмаках. – По определенным причинам, – доверительно сообщил он, – полковник Ферридж издавна напоминает мне глупыша. Он, знаете ли, не очень-то верит в психиатрию.
– А вы, вероятно, без особой симпатии относитесь к этой породе птиц? – предположил Йоссариан.
– Что верно, то верно, – признался со скрипучим смешком майор Сэндерсон и любовно потянул себя за отвислый второй подбородок, словно это была бородка. – А вот ваш сон кажется мне прелестным, и надеюсь, он снится вам достаточно часто, так что мы сможем постоянно его обсуждать. Не хотите ли сигаретку? – Йоссариан отказался, и майор Сэндерсон понимающе улыбнулся. – Как вы думаете, – поинтересовался он, – почему у вас возникло столь острое нежелание взять у меня сигарету?
– Я только что докурил свою. Вон мой окурок, еще дымится в вашей пепельнице, видите?
– Весьма остроумное объяснение, – усмехнувшись, заметил майор Сэндерсон. – Однако вскоре, надеюсь, мы выясним и настоящую причину. – Он небрежно завязал шнурок на башмаке и переложил свой желтый линованный блокнот со стола к себе на колени. – Ну а рыба, которую вы видите во сне? Давайте поговорим о вашей рыбе. Это всегда одна и та же рыба?
– Трудно сказать, – ответил Йоссариан. – Я не очень-то разбираюсь в рыбах.
– А что она вам напоминает?
– Другую рыбу.
– А другая рыба?
– Еще какую-нибудь рыбу.
Майор Сэндерсон с некоторым разочарованием откинулся на спинку стула.
– Вам нравится рыба? – спросил он.
– Не особенно.
– А как вы думаете, – торжествующе вопросил майор Сэндерсон, – почему у вас возникло столь болезненное отвращение к рыбе?
– Да она какая-то квелая, – объяснил ему Йоссариан, – ни то, как говорится, ни се. И к тому же костлявая.
– Весьма искусное объяснение, – понимающе закивал майор Сэндерсон, растянув губы в льстивой и неискренней улыбке. – Но вскоре, надеюсь, мы выясним и настоящую причину. Ну а рыба из вашего сна? Она вам нравится?
– Да нет, пожалуй.
– Значит, не нравится? Вы испытываете к ней вражду? У вас возникают агрессивные эмоции?
– Да нет. Она мне, пожалуй, скорее нравится.
– Значит, она вам нравится.
– Да нет. У меня, собственно, не возникает никаких чувств. Я в этом отношении и сам как рыба.
– Однако минуту назад вы утверждали, что она вам нравится. Это же явное противоречие. Вы согласны?
– Да, сэр. Тут у меня явное противоречие, вы безусловно правы.
Майор Сэндерсон горделиво записал толстым черным карандашом у себя в блокноте – «Противоречие».
– А как вы думаете, – подняв на Йоссариана взгляд, спросил он, – почему два ваших утверждения о рыбе содержат в себе очевидное противоречие?
– По-видимому, во мне уживаются амбивалентные чувства к рыбе.
Услышав слова «амбивалентные чувства», майор Сэндерсон радостно вскочил на ноги.
– Так вы понимаете? – хлопнув от счастья в ладоши и крепко прижимая их друг к дружке, воскликнул он. – Ах, вы не представляете себе, в каком я прозябаю одиночестве из-за необходимости врачевать людей – а ведь для этого мне надо с ними разговаривать! – которым глубоко наплевать и на психиатрию, и на мою работу, и на меня. Я почти физически ощущаю, как во мне зреет комплекс неполноценности. – Его лицо тревожно исказилось. – И у меня нет сил, чтобы перебороть этот комплекс.
– В самом деле? – сочувственно промямлил Йоссариан, поспешно придумывая, что бы еще сказать. – Но почему, собственно, вы обвиняете себя, видя пробелы в образовании у других?
– Это глупо, я понимаю, – по-девичьи хихикнув, согласился майор Сэндерсон. – Но мне, знаете ли, всегда было очень важно, чтобы меня уважали. Я достиг полово