Йоссариан лежал, закрыв глаза, и притворялся мертвым, пока дежурный его не зарегистрировал; тот пошуршал какими-то бумажками, и через несколько минут Йоссариана ввезли в душную комнату с яркими лампами под потолком – он по-прежнему не открывал глаза, но понял, что лампы светят сверху, – в этой комнате запах формалина и алкоголя чувствовался еще сильней. Пряная вонь – тут еще и с примесью эфира – приятно пьянила его. Послышалось приглушенное звяканье стаканов. Йоссариан с тайным удовольствием слушал хриплое дыхание врачей. Ему нравилось, что они не знают о его притворстве и он может слушать их разговоры. Все это казалось ему глуповато-смешным, но вдруг один из врачей сказал:
– Думаешь, стоит возвращать его к жизни? Они ведь, похоже, нам этого не простят.
– Давай-ка сделаем ему операцию, – предложил второй. – Вскроем его, чтоб уж разобраться с ним раз и навсегда. Он вечно жалуется на свою печень. Да она у него и правда какая-то слишком маленькая на рентгеновском снимке.
– Это поджелудочная железа, охламон. А печень вот здесь.
– Ничего подобного. Это сердце. Я уверен, что правильно определил, где печень. А впрочем, сейчас мы его вскроем и все выясним. Как ты думаешь, руки вымыть надо?
– Я сам вас обоих сейчас вскрою, – открыв глаза и пытаясь сесть, сказал Йоссариан.
– Опять этот сельский округ голосует, – раздраженно сказал один из врачей. – Как бы нам заставить его умолкнуть?
– Мы можем дать ему общий наркоз. Вон стоит эфир.
– Я сам сейчас устрою вам обоим общий наркоз, – сказал Йоссариан.
– Правильно, надо дать ему общий. Он отключится, и мы сможем делать с ним все, что нам нужно.
Они отключили Йоссариана, дав ему общий наркоз. Он проснулся в одноместной палате, мучимый жаждой и запахом эфира. Возле его кровати спокойно сидел на стуле подполковник Корн в мешковатой шерстяной рубахе защитного цвета и мятых брюках. На буром, поросшем щетиной лице у него застыла, будто приклеенная, равнодушно льстивая улыбка, и толстыми ладонями он любовно поглаживал свой шишковатый, глянцево лысый череп. Когда Йоссариан открыл глаза, он, посмеиваясь, наклонился к нему и приветливо сказал, что их сделка остается в силе, если он, конечно, не умрет. Йоссариана вырвало, а подполковник Корн, вскочив при первых рвотных спазмах на ноги, с омерзением удрал, и Йоссариан, снова проваливаясь в душное забытье, подумал, что худа без добра действительно не бывает. Потом чья-то рука с жесткими, как клещи, пальцами грубо растолкала его, и, открыв глаза, он увидел странного человека с угрюмым лицом, который округлил губы в зловещей усмешке и угрожающе рыкнул:
– Твой приятель попался, парень. Как миленький попался.
Йоссариан похолодел и потерял сознание, а придя в себя, задрожал от холодной испарины и спросил у капеллана, в которого превратился подполковник Корн:
– Кто мой приятель?
– Может быть, я? – предположил капеллан.
Но Йоссариан не услышал его слов и закрыл глаза. Кто-то дал ему напиться и вышел на цыпочках за дверь. Йоссариан уснул и, проснувшись, прекрасно себя чувствовал, пока не повернул голову, чтобы улыбнуться капеллану, а увидел вместо него Аафрея. Хихикнув, Аафрей спросил его, как он себя чувствует, и ему стало тошно, лицо у него страдальчески искривилось, и он болезненно застонал, но все же поинтересовался, почему Аафрей не в тюрьме, чем очень того озадачил. Йоссариан закрыл глаза, чтобы Аафрей сгинул. Когда он их открыл, на месте Аафрея сидел капеллан. Увидев его радостную улыбку, Йоссариан от всей души расхохотался и весело спросил, чему это он так радуется.
– Я радуюсь за вас, – искрясь чистосердечным счастьем, ответил ему капеллан. – Мне сказали в штабе полка, что вы тяжело ранены и что, если вам удастся выкарабкаться, вас отправят домой. Подполковник Корн опасался за вашу жизнь. Но здесь я узнал от какого-то врача, что рана у вас легкая и вы, возможно, через день-другой выпишитесь. Неплохо, верно?
– Да просто хорошо! – выслушав капеллана с огромным облегчением, воскликнул Йоссариан.
– Да, – сказал смущенно раскрасневшийся от бескорыстной радости капеллан, – да, это хорошо.
Йоссариану сразу вспомнилась их первая встреча, и он снова расхохотался, а потом сказал:
– Мы ведь первый раз встретились с вами в госпитале, помните? И вот я опять оказался в госпитале. Что-то мы последнее время только в госпитале и видимся. Где это вы пропадаете?
– Я теперь много молюсь, – неловко пожав плечами, признался капеллан. – И редко выхожу из своей палатки. Правда, молюсь я, только когда сержант Уиткум куда-нибудь уезжает – мне не хотелось бы, чтоб он застал меня за молитвой.
– И хорошо вам от этого?
– Молитва помогает избавиться от тяжелых мыслей, – снова пожав плечами, ответил капеллан. – Ну и дает какое-то занятие.
– Так это же хорошо!
– Да-да, – с воодушевлением подхватил капеллан, как будто Йоссариан неожиданно открыл ему удивительную истину, – да, это, наверно, хорошо! – Он порывисто пригнулся вперед и с неуклюжей заботливостью спросил: – Йоссариан, может, вам что-нибудь нужно, пока вы здесь лежите, может, я что-нибудь могу вам принести?
– Вроде сигарет или конфет… или, к примеру, игрушек? – весело поддразнил его Йоссариан.
– Да нет, я не про это, – застенчиво зардевшись, проговорил капеллан и уважительно добавил: – Я про книги… или… ну, в общем, про что-нибудь серьезное. Эх, Йоссариан, как бы мне хотелось хоть чем-то вас порадовать! Мы ведь все по-настоящему вами гордимся!
– Гордитесь?
– Конечно! Вы же рисковали жизнью, когда преградили дорогу этому нацистскому убийце. Вы поступили воистину благородно!
– Какому еще нацистскому убийце?
– Тому, который пробрался сюда, чтобы убить полковника Кошкарта и подполковника Корна. А вы их спасли. Он же мог вас прикончить, когда вы схватились с ним на галерее! Слава богу, что вам повезло остаться в живых.
– Да не было там никакого нацистского убийцы, – хмуро пробормотал, сообразив наконец, о чем речь, Йоссариан и криво ухмыльнулся.
– Как это не было? Подполковник Корн все нам рассказал.
– Это была девица Нетли. И она хотела прирезать меня, а вовсе не Кошкарта и Корна. Она охотится за мной с тех пор, как я выложил ей про смерть Нетли.
– Да не может этого быть! – оскорбленно возразил сбитый с толку и возмущенный до глубины души капеллан. – Они оба видели, как он удирал, – и полковник Кошкарт, и подполковник Корн. В официальном рапорте черным по белому написано, что вы спасли их от нацистского убийцы.
– Да не верьте вы официальным рапортам, – кисло сказал Йоссариан. – Они входят в нашу сделку.
– Какую такую сделку?
– Ту самую, которую я заключил с полковником Кошкартом и подполковником Корном. Они отправят меня домой как великого героя, если я буду их везде прославлять и никому не скажу, что они заставляют моих однополчан летать на боевые задания, пока их не угробят.
– Но это же ужасно! Это постыдная, возмутительная сделка! – испуганно полупривскочив со стула, вскрикнул капеллан. Он был мятежно разгневан и смятенно потрясен.
– Гнусная сделка, – уточнил Йоссариан, тупо глядя в потолок. – Кажется, мы с подполковником Корном назвали ее именно так.
– Да как же вы могли на нее согласиться?
– В случае отказа меня ждал военный трибунал.
– О боже! – с горестным раскаянием воскликнул капеллан, в ужасе прижав тыльную сторону ладони ко рту. Он опять неловко присел на стул. – Я не должен был вас упрекать, – проговорил он.
– Они загнали бы меня в тюрьму, чтоб я сидел там с уголовниками и бандитами.
– Д-д-да… Вы, конечно, должны поступить, как считаете правильным. – Капеллан кивнул головой, словно завершая сам с собой немой спор, и страдальчески умолк.
– Не печальтесь капеллан, – грустно рассмеявшись, сказал после паузы Йоссариан. – Сделка не состоится.
– Да нет, вам необходимо на нее пойти, – настойчиво возразил капеллан и в тревоге склонился к Йоссариану. – Действительно необходимо. У меня нет никакого права вас упрекать. Или хотя бы давать советы.
– Так вы меня и не упрекали. – Йоссариан повернулся на бок и с мрачной самоиздевкой покачал головой. – Господи, капеллан, ну можно ли придумать грех страшней, чем спасение жизни полковнику Кошкарту? Вот уж за такое преступление в моем послужном списке я проклял бы себя навеки.
– Ну а что же вам делать? – раздумчиво и серьезно сказал капеллан. – Вы не должны позволить им засадить вас в тюрьму!
– Придется, наверно, летать. А впрочем, я, возможно, дезертирую и дам им себя поймать. Они, я думаю, будут рады.
– И упекут вас за решетку. Вы же не хотите сидеть в тюрьме, правда?
– Значит, буду летать до конца войны. Ведь кто-то из нас должен все-таки выжить?
– Но вас могут убить.
– Значит, не буду летать.
– А что же вам остается?
– Не знаю, капеллан.
– Так, может, согласиться на отправку домой?
– Я не знаю, капеллан. Что-то здесь очень жарко. Видно, жаркая тут у них зима.
– Да нет, Йоссариан, погода стоит очень холодная.
– А знаете, капеллан, – сказал Йоссариан, – со мной произошел странный случай… или, может, мне пригрезилось? У меня такое ощущение, что сюда явился недавно какой-то тип и сказал мне, что мой приятель попался. Интересно все же: пригрезилось или нет?
– Думаю, что нет, – решил капеллан. – Вы начали мне о нем рассказывать, когда я был у вас в прошлый раз.
– Ах вон что? Стало быть, не пригрезилось. Он сказал: «Твой приятель попался, парень. Как миленький попался». Более злобной морды я, пожалуй, в жизни своей не видел. Так про кого, интересно, он говорил?
– По-моему, про меня, – с робкой искренностью предположил капеллан. – Я ведь и правда по-настоящему попался – как кролик удаву. Они все обо мне знают, они день и ночь за мной следят, я целиком и полностью в их власти, Йоссариан. Вон что они сказали мне на допросе.
– Нет, капеллан, вряд ли он говорил про вас, – возразил Йоссариан. – Я думаю, он имел в виду кого-нибудь вроде Нетли или Дэнбара, кого-нибудь погибшего на этой войне – Клевинджера, Oppa, Доббза, Кроху Сэмпсона или Маквота.